С печатными книгами – всяко сложнее, нежели с рукописями. Ведь они тиражны, а значит, не просто могут, но даже должны попадаться на книжном рынке и храниться не только в государственных, но и в частных коллекциях. И потому если в продаже вдруг объявляется недавно похищенная из библиотеки или частной коллекции книга, то на поверку она может оказаться просто другим экземпляром. Тем более что известная книжная пословица «книги ходят парами», подразумевающая появление одновременно или один за другим двух экземпляров редчайшего издания – часто подтверждается жизнью.
Именно в этой связи хочется вспомнить известного московского коллекционера Льва Абрамовича Глезера (1905–1998), автора «Записок букиниста». Будучи на протяжении долгих лет товароведом магазина «Пушкинская лавка» в проезде Художественного театра (ныне Камергерский переулок, а в бывшем магазине расположился итальянский ресторан Gusto), он сумел собрать хорошую коллекцию, в которой была подборка книг футуристов, автографов русских писателей, но особенно собиратель гордился прижизненными изданиями и альманахами пушкинского времени, куда входили книги Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Гордился он ими так сильно, что в 1992 году именно собрание прижизненных изданий и несколько книг с автографами были украдены. Судя по тому, что воры не тронули книги русского авангарда – они не были профессионалами. Тем не менее поймать их не удалось, и книги пропали бесследно, за исключением двух.
Впоследствии М. Я. Чапкина писала:
Заказчик и грабители найдены не были. По делу было допрошено достаточно много людей, но это не дало никаких результатов. Почти все допрошенные были названы самим ограбленным. Глезер уверял следственные органы, что не надо сообщать о краже через прессу, что грабители выставят его ценности на «Сотбис» и там будут пойманы. Из-за этого букинисты поздно получили списки, многие книги уже сменили владельцев, последние по сей день уверены, что обладают экземплярами самого чистого происхождения.
Будучи не в силах смириться с утратой, энергичный коллекционер постоянно терзал органы следствия, писал жалобы в вышестоящие инстанции, сетовал на бездеятельность угрозыска… К несчастью для антикваров, указанный список похищенного, в котором было перечислено множество книг пушкинского времени, не только не включал описаний особенностей, но и, конечно, был без фотографий. С того момента милиция просила букинистов сообщать о появлении любой книги из «списка Глезера», а сам Лев Абрамович, не особенно доверяя коллегам, докладывал в милицию о магазинах, в которых он или его посланники видели похожие книги… Словом, учитывая тиражность всех его (то есть бывших его) сокровищ, Л. А. Глезер довольно быстро осложнил жизнь московским антикварам. Да и шутка ли, если книги пушкинского времени печатались по крайней мере тиражом в 1200 экземпляров, и каждую вновь появляющуюся надо нести в милицию, чтобы коллекционер осмотрел ее… При тщетном подходе к такому «поиску», как мы с коллегами полагали, можно было бы коллекцию составить заново, поскольку ни фотографий, ни описаний экземпляров в списке похищенного не было.
Говорят, что некоторые похищенные книги «кто-то видел», а одну (набор карт в издательской коробке) ему даже вернули… Но когда в 1998 году Л. А. Глезер скончался, это в книжном мире не вызвало обычного в таких случаях сочувствия; напротив – букинисты почувствовали освобождение, ведь это открывало возможность продавать прижизненные издания пушкинской поры цивилизованно, тогда как долгие годы они не выставлялись на открытые торги именно по причине особенного внимания.
История с книгами Л. А. Глезера, которые за редким исключением не имели владельческих знаков, довольно характерна – ведь крайне сложно такие книги отслеживать, да и сам собиратель может не помнить в точности все особенности экземпляров, а уж тем более внятно описать их на бумаге. К тому же желание вернуть хотя бы что-то может заставить признать «своим» любой другой экземпляр. Сейчас на помощь как собирателю, так и органам следствия приходит цифровое фото. В государственных библиотеках вовсю идет сканирование фондов, что также имеет смысл. Однако, честно говоря, можно так «отреставрировать» любой экземпляр, что его никто не узнает.
Кроме того, в государственных хранилищах распространены штампы, которые указывают на собственника книг. Однако не всегда книги помечались штампами; в государственных собраниях были и есть книги, которые никогда не штамповались. Как говорил, кажется, Н. П. Огарев, «и не касалася окова до человеческого слова». То есть в XX веке это было исправлено и проштампованы почти все книги, но малая часть – сумела сохранить девственность. Особенно если речь идет о книгах, никогда не выдававшихся в читальные залы. Такие книги есть и в Российской национальной библиотеке в Петербурге (бывшей Императорской Публичной библиотеке), и в Российской государственной (бывшей библиотеке московских Публичного и Румянцевского музеев), и в библиотеке МГУ, и в библиотеках некоторых научно-исследовательских учреждений – словом, почти везде, где сохранились большие массивы книг, поступившие до 1917 года. Ведь если поступление происходило уже при советской власти (особенно начиная с 1940‐х годов), то книги клеймились при поступлении, а также при рекаталогизации или при проверке фонда… Но все-таки значительное число книг оказалось не отмечено библиотечными штампами.
Откуда, собственно говоря, у нас такие познания? Из нашего опыта, которым мы и хотим поделиться. Однажды, много лет назад, один из московских букинистов позвонил нам с известием, что он счастливым образом купил несколько книг середины XIX века, которые происходят из библиотеки императрицы Александры Федоровны – жены Николая I. А поскольку автор этих строк всегда интересовался русским переплетным искусством, то антиквар хотел их просто показать на предмет того, не укажу ли я имя переплетного мастера. Когда я в тот же день приехал на них посмотреть, позавидовал новому владельцу – то были три книги из библиотеки императрицы, две в марокеновых зеленых переплетах, а одна – в особом бархатном, с вензелем государыни на верхней крышке. Никаких следов на книгах не было – ни штампов, ни инвентарей, ни библиотечных кармашков (ни следов ни от первого, ни от второго, ни от третьего). То есть это были прекрасные коллекционные экземпляры. Сомнения у меня возникли от карандашных, довольно размашистых, шифров на форзацах. То есть для антиквара они были бы просто «дворцовыми шифрами», но для человека, который с шестнадцати лет едва ли не ежедневно долгие годы ходил в читальные залы Библиотеки имени Ленина, они напоминали именно старые шифры Румянцевского музея. Переписав книги и шифры, я поехал на Калининский проспект, ныне Воздвиженку, и проверил эти три книги в читательском каталоге – шифры совпали. То есть это были книги, которые вместе со значительной частью библиотеки императрицы Александры Федоровны поступили в Румянцевский музей еще до революции 1917 года и оставались не проштампованными (потому что до сих пор такие книги штампуют именно при выдаче). Именно это обстоятельство и позволило кому-то похитить их из фонда – чтобы не было повода для подозрений.
Что делать? Заказывать эти книги я в библиотеке не стал – и без того было все ясно; смотреть равнодушно, как продается похищенное, тоже было невозможно; сообщать об этом «куда следует» казалось и вовсе неуместным, потому что так устроен русский человек – органам правосудия он не слишком доверяет, а участвовать в следственных действиях – желает еще меньше. На следующий день я вернулся к антиквару и рассказал ему все, что мне удалось выяснить. «Но штампов нет – значит книги чистые», – говорил он. И был прав. Однако раз книги украли и принесли к нему, то, если не пресечь такой «трафик», скоро этот неизвестный вынесет из хранилища РГБ весь ярус. Видя мою неотступность, антиквар смирился с тем, что с этими книгами, как он выразился, «попал». Впрочем, не совсем: антиквар соглашался ничего не заработать, но и терять свои средства также не хотел. Тогда я выкупил эти три книги по цене закупки, за свои деньги, и на следующий день отнес их в дирекцию библиотеки. Традиционно сотрудники книгохранилищ менее остальных заинтересованы в привлечении публичного внимания к фактам хищений (почему львиная часть хищений вовсе не афишируется), но я надеялся, что внутренние меры библиотека примет.
Донкихотство это радовало меня всего два дня, потому как уже на третий день я пожалел о содеянном: мне позвонили по телефону и пригласили в московский уголовный розыск для дачи объяснений. Надо ли говорить, что любой человек воспринимает такой звонок без положительных коннотаций. Делать нечего – сажусь на троллейбус и еду до остановки «Петровские ворота»…
Особенно обратило на себя внимание то, что беседовавший со мною майор никак не мог понять, в чем же состоит действительная причина столь странных действий: «Купить за свои деньги и подарить в библиотеку – это ж просто бред какой-то; если бы вы пришли сразу к нам – вы бы как минимум сэкономили!» И он тоже был прав: ни экономии, ни спокойной жизни не получилось… К счастью, этим продолжительным разговором история для меня и закончилась, а продажа книг из библиотеки прекратилась.
Постоянно видя на аукционах предметы, которые могут быть трактованы как «имеющие сомнительное происхождение», нет-нет, но иногда взыграет ретивóе, потому что все-таки нужно быть уж совсем холодным циником, чтобы равнодушно наблюдать, как культурные сокровища твоей родины идут с молотка.
В этой связи нужно сказать, что формально такие прецеденты, когда вещи из государственных хранилищ попадают на отечественный и мировой антикварный рынок, в действительности крайне редко привлекают внимание.
Помнится, ранее их должны были отслеживать специально обученные люди. Существовали масштабные структуры, в которых работали искусствоведы в штатском, и примерно раз в год по телевизору мы видели их лица на фоне какой-то спасенной картины или рукописи. Потом, по-видимому, все-таки было принято мудрое решение, что легче покупать на аукционе один похищенный автограф в год за счет какого-нибудь мецената, нежели содержать целый полк таких ветеранов горячих точек под видом спецов по антиквариату. В любом случае оптимизировали и искусствоведов в штатском.