Но и здесь, когда речь о покупке, совершенной ранее, если это дефект, а не полная фальсификация, у продавца существует способ засунуть голову в песок. Он может сказать, что замена или отсутствие страницы/иллюстрации произошли не до того, как ваша сделка совершилась, а уже впоследствии. Иными словами, косвенно обвинит вас в том, что именно вы сами что-то подменили или вырвали из книги, а теперь решили покупку вернуть. Учитывая совершенно отвратительные привычки многих «библиофилов», такое не только теоретически возможно, но и реально. То есть «отыграть» покупку назад много кто порой желает, а потому и пользуется способами, небезупречными с моральной точки зрения.
Бывает, что просто нет понимания, кто виноват. Ситуация из нашей жизни. Некогда мы наконец смогли «укомплектовать» свой экземпляр первой книги Пушкина – «Руслана и Людмилы» 1820 года. В конце 1990‐х годов, когда мы уже несколько экземпляров этой редкой книги продали, задумались о том, что пора бы уже оставить очередной в своей коллекции, а то есть риск остаться с таким транжирством и без этой важной книги. В последнем нами тогда «остановленном», хотя и с гравюрой, экземпляре отсутствовали пара страниц в середине (что, вообще говоря, бывает с этим изданием нередко); и, вот когда мы купили еще один дефектный экземпляр, лет уже через пятнадцать, то руками опытного реставратора переставили оттуда нужные страницы, тем самым окончив многолетние поиски.
Остался нам в наследство от этой манипуляции «донор», довольно уставший, но все-таки первый «Руслан», который реставратор дополнил недостающими страницами-копиями, и через некоторое время, когда наступил момент безденежья, мы решили с ним расстаться. Не имея лучшего варианта для быстрой продажи, я отнес его в дружественный аукцион, указав на реставрацию страниц. Поскольку это был аукцион, где при описании страницы считают (таких в Москве не столь много), мне через пару дней позвонили и сказали, что в экземпляре недостает еще одного листа (двух страниц). Из-за того, что колонцифры в этом издании проставлены далеко не на всех страницах, путаница возникает порой и при просчете страниц исправного экземпляра; потрусив в аукцион, я уже лично убедился, что двух страниц таки нет.
Словом, наступил момент истины: аукциону я доверял, особенного смысла в том, чтобы им вырывать лист, – не видел, но, что уж совсем говорит обо мне не с лучшей стороны, выходит, я-то лично страниц не сосчитал, и в этом – главная моя ошибка. Вот думаю, и ко мне постучался Алоизий Альцгеймер… Коллега, который как раз и купил этот дефектный экземпляр в числе нескольких книг у своего многолетнего знакомца и старейшего московского книжника, страницы считал, и был уверен, что страница на месте. Но я помнил, что как раз в той же покупке он пропустил такую «дыру» в другой книге. То есть я допускал, что коллега мог просчитаться и в «Руслане», коллега же был уверен, что аукционный дом сам вырвал страницу и продал ее кому-то, у кого не было именно этой страницы. Вот такая сложилась ситуация…
Это, разумеется, не было трагедией, но и приятно было мало и запомнилось как одно из немногих происшествий за три десятилетия нашего с А. Л. С. безмятежного совместного книжного хозяйства. Винил я лишь себя: я ведь не только не просчитал страницы сам, хотя никогда никому в таких случаях не доверял (а настоящий книжник в вопросах счета страниц в прижизненном Пушкине никому доверять не должен в принципе), но и не попросил просчитать страницы при мне в момент сдачи книги на аукцион. В общем, совсем расслабленно себя повел с книгой, за которую мы, между прочим, хотели получить даже в неполном виде довольно круглую сумму. Конечно, это не была книга из коллекции – тут бы я пылинки сдувал, но все-таки это была книга с большой буквы. Так был обнаружен дефект, книга в тот момент продана не была, но, конечно, была продана позднее (потому что такие книги продаются всегда). Но кровоточащая рана осталась и у меня, и у коллеги. И мы до сих пор остаемся при своих, когда речь заходит о том экземпляре «Руслана»: я полагаю, что экземпляр был дефектный, а он – что страницы вырвали антиквары.
Впрочем, встречаются и ситуации более горестные. Скажем, лет десять назад на одном из московских аукционов продавался эталонный экземпляр поэмы Пушкина «Цыганы» (1827) в печатной обложке голубоватого цвета. Продан он был тогда за очень большие деньги, даже при том условии, что пушкинские прижизненные издания в подобной сохранности, в первозданных обложках, встречаются крайне редко. Бывает, что обложки сохранены под переплетом, что тоже замечательно, но все-таки ныне, если и выходят на рынок его книги, то обычно без всяких обложек. Тогда я удивился слегка, потому что в экземпляре «Цыган» в нашем «Музее книги», тоже первозданном, обложка желтоватая. Это не то чтобы небывалая практика, скажем, «Мечты и звуки» Н. А. Некрасова (1848) бывают в обложках и желтой, и зеленой бумаги. Вариативность цвета бумаги печатных обложек – практика книгопечатания.
Зато не так давно попался в продаже еще один экземпляр «Цыган», тоже в первозданной обложке, но уже на обычной белой того времени бумаге. Но когда я взял в руки тот экземпляр, пощупал бумажку и вообще начал делать то, что старые букинисты называли «водить жалом», то понял: обложка этого экземпляра – реставрационная копия (назовите как хотите – можно и музейный муляж), притом сделанная очень хорошо. В нашем понимании, как было сказано выше, это значит, что она может быть на первый взгляд неотличима от оригинала. И только тогда я подумал уже более предметно о том, что все виденные мною экземпляры «Цыган» в государственных коллекциях, равно как и в нашем «Музее книги», в обложке желтоватого цвета. В этом же случае меня насторожило не то, какого цвета обложка, а то, что она была из бумаги такой плотности, как обычная книжная, а не такой, какой традиционно бывает обложка – более плотная и иногда рыхлая. Присмотревшись, я увидел и тот способ, которым напечатана эта обложка – хорошо сделанный муляж (ксерокопия).
Поэтому я с тревогой задумался о собирателе, который десять лет назад купил этот экземпляр, притом дорого настолько, что тогда это казалось неоправданным. Неужели тоже муляж обложки? Однако тут я могу только предполагать…
Это опасности в связи с печатной книгой. Не меньшие, а в действительности и много бóльшие таятся на рынке автографов и рукописей. Умельцев, которые желают заработать, приноравливая свою руку к великим, – много; они становятся изобретательнее, креативнее. И порой кажется, что кабы они не пошли по такому скользкому пути, то из них бы получился неплохой историк литературы.
Прежде чем продолжать, я сразу скажу, что если книжник или коллекционер дорожит репутацией, а в действительности не только ей, то он никогда и ни под каким предлогом не должен сам писать никакие «автографы», не стоит даже пробовать, ни для шутки, ни для прибаутки. Безусловно, коллекционер или дилер может по ошибке купить автограф, который при дальнейшем рассмотрении покажется ему сомнительным, может или выбросить, или продать его: «за что купил, за то и продаю». Вопрос не о сумме, а о характеристике предмета: если он законно был приобретен как автограф, пока вы его не отнесли к официальному эксперту и он не выдал заключение, что это фальсификат, предмет продолжает иметь прежний статус; в конце концов мало у кого есть официальный статус эксперта Министерства культуры, чтобы на основании своих умозаключений делать окончательный вывод. (У автора этих строк подобного статуса нет, поэтому все наши рассуждения априори носят академический характер, и многочисленные фальсификаты, о которых мы говорим, являются таковыми не после квалифицированной экспертизы, а по нашему субъективному мнению, то есть ни читатель, ни кто другой нам не обязан доверять. Но если мы сами и сомневаемся в аутентичности каких-либо предметов, то лучшим вариантом считаем указание «автограф (?)».) При этом, повторимся, главная заповедь антиквара или коллекционера – не фальсифицировать ничего самому, потому что это не шалость. А что каждому книжнику время от времени случается приобрести предмет, который в дальнейшем покажется ему не вполне аутентичным, – это абсолютно точно.
Итак, об автографах и рукописях. Сегодня многие автографы и рукописи продаются с официальной экспертизой тех, кто, казалось бы, должен разбираться в этом вопросе. По нашему мнению, как раз значительная часть таких автографов и является сомнительной.
Как понять коллекционеру – где правда, а где нет? Прежде всего, если такой вопрос все-таки встал, для получения ответа коллекционер должен довольно сильно ускромниться, поскольку это – обязательное условие. То есть он должен подойти к зеркалу и сказать себе в лицо: «Я ничего не понимаю в том вопросе, в который я влез, я и автограф-то не могу прочесть без ошибок, не то что уж рассуждать о подлинности; но я (далее уже можно говорить с менее трагическим лицом) богат, и у меня много золотых монет, но я еще и умен, потому что хочу потратить свои золотые, чтобы потом мне не было мучительно больно».
В действительности – в жизни так дело и обстоит, однако мало кто из обладателей «фабрик, заводов, газет, пароходов» имеет мужество признаться себе, что он влез со свиным рылом в калашный ряд. Поэтому он привлекает «экспертов», которые недалеко от него ушли, или же доверяется малограмотным торговым описаниям, где едва ли не половина автографов, даже и подлинных, приведена с неверной транскрипцией. А уж если эксперт не в силах даже текст верно прочесть, то о какой вообще квалифицированной экспертизе подлинности может идти речь? Впрочем, некогда мы рецензировали каталог, изданный РГАЛИ, где также была проблема с чтением почерков, хотя автографы были подлинными. То есть квалификация – ныне большая редкость.
И остается либо иметь квалифицированных экспертов (о них в соответствующем разделе нашей книги), либо смириться с тем, что коллекция будет наполнена плевелами. Хотя мы видим, что ныне многие не отягощают себя подобными размышлениями и хотят на законном основании «за свои деньги иметь точно подлинные вещи, и никаких гвоздей!». В этом случае, честно говоря, лучше заняться чем-то менее утонченным и уж точно оставить коллекционирование антикварных книг и рукописей.