Исходя из приведенных цифр можно понять, что цена в сто рублей за факсимильное издание даже для 1912 года была весьма высокой. Для этого (помимо простительной прижимистости издателей) были и действительные причины: шедевр оказался чрезвычайно дорогостоящим для Товарищества А. А. Левенсон, из‐за чего типография, не отдавая ни одного экземпляра безденежно, надеялась покрыть хотя бы часть своих издержек. И книга не только не отдавалась комиссионерам, продаваясь исключительно в типографии, но даже Румянцевский музей не получил права торговать изданием. Что касается громадной цены, то поначалу делалась оговорка, что «фирма Левенсон, в случае значительного количества заказов, изъявляет готовность удешевить издание, насколько представится только возможным». Предпоследний мирный год в принципе располагал к таким вольностям (как раз около этого времени за счет коллекционеров новой генерации начался скачкообразный рост цен на антикварную книгу), так что книга понемногу расходилась даже за эти баснословные деньги, но лишь пару лет. Первая мировая война положила конец этому роскошеству. Последовавшая в 1917 году спешная продажа А. А. Левенсоном своего предприятия, затем национализация, а в 1924 году и окончательная ликвидация сделали остатки тиража осколками былой эпохи, которые были переработаны на бумажную массу (деревянные переплетные крышки, надо полагать, также оказались употреблены в дело).
В связи с этим возникает важный вопрос: каким тиражом был напечатан этот полиграфический шедевр? В многочисленных изданиях новейшего времени, как и в библиографических каталогах, повсеместно указано: «Тираж 100 экземпляров». Это отнюдь не выдумка современных книговедов, вообще расположенных к фантазиям: сразу после выхода книги тоже упоминалось именно это число. Однако эти сведения неверны. По-видимому, рассказы про сто экземпляров были призваны обосновать высокую цену, или же действительно это случайная ошибка, которая родилась из‐за контаминации с ценой. Кроме того, такой тираж был бы крайне убыточен изначально, ведь избранный способ печати стал бы излишне трудоемким для столь малого тиража, а полиграфические возможности никак не препятствовали его увеличить. Конечно, затратной по времени и средствам была допечатная работа: фотографирование, изготовление форм, тщательная ретушь. Цветная печать также требовала мастерства от печатников. Но не менее затратной была и переплетная работа, а также приведение листов к тому состоянию, которое мы видим в готовом экземпляре. Тираж отпечатанных листов, указанный в «Книжной летописи», составил 600 экземпляров. Однако совершенно определенно можно сказать, что отнюдь не все отпечатанные листы были полностью обработаны. По-видимому, сшивались они, кроме первоначального количества (быть может, как раз ста экземпляров), уже по мере продажи. Сохранившиеся экземпляры, особенно если они хорошо сбережены (бумага, которой оклеены деревянные крышки, оказалась уязвима для времени, и она часто оборвана), а также имеют вкладную тетрадку с описанием, представляют собой значительную редкость и ценность. Часть тиража имеет наклейку с номером экземпляра, по-видимому, как раз след от первоначальной подписки. Единицы были облачены в парчовый футляр.
И хотя люди, предполагая за такой необычной внешностью древнюю харатейную рукопись, ошибаются, однако и само факсимильное издание является дорогостоящим на фоне прочих фототипических повторений рукописей. В конце концов, перед нами самое знаменитое факсимильное издание в истории русской книги.
В остальном же воспроизведения рукописей, которые могут быть выданы за оригинал, происходят из дореволюционных собраний сочинений, к которым прилагались факсимиле – «снимок почерка». Нередко такие листочки с почерком Пушкина, Гоголя, Фонвизина и прочих предлагаются в качестве оригинала. И если цинкографические приложения к изданиям А. Ф. Маркса распознаются без труда – это и техника печати, и машинная лощеная бумага, то литографированные воспроизведения середины XIX века могут ввести собирателя в заблуждение.
Еще одним источником головной боли явилось факсимиле рукописей А. С. Пушкина из собрания Пушкинского музея Александровского лицея, изданное в 1911 году на средства великого князя Олега Константиновича. Это первый выпуск незавершенного издания, исполненный так роскошно – отдельные листы вержированной бумаги с отлитым краем, цинкографическое воспроизведение цветом чернил… Однако при столь точной имитации оригиналов очевидно, что это замечательно сделанные копии. Но то, что видно специалисту, не всегда безусловно для обычного человека, а потому, если уж листы этого издания отделились от папки и сопроводительного текста, придется вам столкнуться с «подлинной рукописью Пушкина». То же примерно можно сказать о фототипическом воспроизведении рукописи пушкинской «Русалки» 1901 года.
Отдельный раздел – факсимиле подписей высших партийных и государственных деятелей на различных документах, в основном удостоверениях и мандатах (поскольку все остальные документы никуда не выходили за пределы учреждений, о чем мы еще расскажем). В 1927 году, как можно узнать в материалах личного архива Сталина, было изготовлено специальное факсимиле, чтобы использовать его в делах секретариата ЦК.
Говоря о факсимильных изданиях книжных редкостей, мы также упомянем не обилие продукции издательства «Книга», а те издания, которые могут докучать коллекционерам и антикварам. Наибольшую головную боль всегда создавали несколько изданий, которые мы тут и перечислим.
Начнем с двух репринтов, предпринятых издательством Сабашниковых, притом напечатанных очень большим тиражом. Первый – «снимок с первого издания» выдающегося памятника книжности – «Слова о полку Игореве» 1800 года. Оно было выполнено на прескверного качества бумаге, которая к нынешнему времени выглядит так печально, что ее желтизна и ломкость уж очень сильно вызывают у сограждан чувство древности. Это понятно: в 1920 году, когда это издание печатали, особенного выбора не предоставлялось. И хотя переизданию предпослан и титульный лист, а затем и статья М. Н. Сперанского, и даже снимок с почерка А. Ф. Малиновского, эти части обычно изымаются, и перед нами остается факсимильное издание «Ироической песни» 1800 года без всяких излишних напоминаний. В таком виде книга довольно часто предлагается как оригинальное издание, но именно прескверная бумага, желтая, явно машинного производства, позволяет разоблачить эту хитрость даже по фотографии, а уж при визуальном осмотре – и подавно. Сабашниковское переиздание не единственное, было и изданное в 1904 году А. С. Сувориным малым тиражом на качественной белой бумаге, однако оно все-таки почти всегда преподносится как переиздание (может быть, в силу его ценности у собирателей и в этом качестве).
Второе издание М. и С. Сабашниковых в этом роде – напечатанный тиражом в 5 тысяч экземпляров «снимок» с прижизненного издания поэмы Пушкина «Граф Нулин» 1827 года. Напечатанное в 1918 году со статьей М. О. Гершензона, оно встречается реже, чем «Слово», и в общем-то его реже пытаются выдать за оригинальное.
Говоря о том, что из факсимильных изданий нередко удаляются страницы, прибавленные издателями, и оставляется только та часть, которая воспроизводит оригинальное редкое издание, мы переходим в область если не фальсификатов, о которых разговор впереди, то все равно достаточно зыбкую. Обычно тот, кто производит такие манипуляции с факсимильными изданиями, понимает, какие цели он тем самым преследует. Как и в упомянутом выше случае с детскими книжками, так и здесь – он желает реализовать факсимильное издание под видом подлинника. И вот главный экспонат на этом «рынке» все-таки не сабашниковское издание «Слова о полку Игореве», а другая книга. Речь о «главной книге всех времен и народов» – несбыточной мечте любого коллекционера. Да, все верно, о «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева 1790 года.
В 1935 году издательство Academia (или, как его чаще именовали холодные книжники, «Асадемия») выпустило двухтомник, посвященный книге Радищева. Второй том был отдан под «Материалы к изучению „Путешествия“», а первый – собственно «Путешествие из Петербурга в Москву» – фотолитографическое воспроизведение первоиздания 1790 года по экземпляру ГИМ. Отдельно нужно сказать о полиграфическом исполнении: если том комментария, на обычной бумаге, печатался в одной из лучших типографий Москвы «Красный пролетарий» (бывшей «Кушнеревке»), то факсимиле – на Гознаке, притом на вержированной бумаге. Так вот, если убрать из факсимиле два последних листа с выходными данными, то перед нами как будто подлинник «Путешествия». Конечно, профессионал распознает его, особенно если учесть серьезную разницу между оригинальным изданием 1790 года и этим факсимиле. Но все-таки мало кто держал в руках оригинал, а потому вероятность приобретения повышается, даже несмотря на иную технику печати (плоскую вместо высокой). Такой том с факсимиле переплетается (вставляется) в старый переплет, как-то его искусник еще «подфуфлит», то есть подбавит ветхости, и вот уже у него в руках – мечта русского библиофила, «книга дивной редкости».
Однажды, когда мы еще занимались антикварной торговлей, принесли такое создание нам. Молодой человек непонятного возраста и незапоминающейся внешности: «Вот, посмотрите книгу, дедушка перед смертью говорил, что она очень дорогая». Смотрю: без особого труда понимаю, что это за издание, но с интересом разглядываю суплементы – переплет старый, явно подобранный, неказистое тиснение на корешке, наведен краской обрез (в издании 1935 года выкрашена только головка), запачканы страницы, форзацы имитируют старые.
Главное правило, которое должен выработать и коллекционер, и антиквар (и которое мне долго не давалось усвоить), – не начинать дискуссий и ни в коем случае не заниматься просвещением такого рода граждан, которые, конечно, самые отпетые жулики. Поэтому я сделал то, что и сегодня считаю лучшим вариантом: «Извините, нам, к сожалению, сейчас это не подходит, простите». Конечно, на это «его величество сдатчик» взвивается, начинает выспрашивать, в чем же дело, да почему же так, «что именно вам в книге не понравилось» и так далее. Обычно находится причина: «это очень серьезная книга, для настоящих знатоков, а не для нас» и тому подобное.