Громкий шорох сваленных на кровать многочисленных пакетов с покупками прозвучал в унисон мыслям Александра Антоновича. Затем хлопнула дверца холодильника, забулькала наливаемая в стакан жидкость и мелодично зазвенел, ударяясь о стеклянные стенки, лед.
— И мне принеси, — чуть повернув голову, негромко сказал он в открытую дверь.
Что именно принести, он не уточнил. В этом не было необходимости.
Алена вышла в лоджию, постукивая высокими каблуками, и поставила у его локтя квадратный стакан с виски и кубиками льда. Одета она была в обманчиво скромное белое платьице с шокирующими вырезами, из которых тут и там соблазнительно выглядывало молодое, крепкое, покрытое бронзовым загаром тело.
Алена была фотомоделью с дорогостоящими привычками, и ее общество обходилось Гронскому недешево. Впрочем, опыт семейной жизни и в особенности развода с женой раз и навсегда убедил его, что даже десяток таких Ален единовременно обойдется не в пример дешевле, чем еще одна супруга. В связи с этим он не собирался жертвовать свободой, за которую в свое время очень дорого заплатил, и неизменно ставил об этом в известность каждую из девиц, с которыми проводил свободное время. Некоторые имели глупость ему не верить; таких Александр Антонович безжалостно выставлял за порог, едва лишь его ушей касался первый намек на замужество.
Алена была с ним уже без малого год. За это время Гронский изучил ее, как журнал, от корки до корки. Она действительно напоминала ему глянцевый дамский журнал: была такой же красивой, яркой, приятной как с виду, так и на ощупь, такой же пустой, бессодержательной, но при этом незлой, а иногда даже и веселой, задорной. Хотя именно в минуты веселья она переставала следить за собой и начинала говорить откровенные глупости.
Сравнение с глянцевым журналом было наиболее для нее подходящим: не успеешь начать читать, как уже либо заскучал, либо перевернул последнюю страницу…
Одним словом, Алена Гронскому надоела, и он уже начал подумывать, как бы поделикатнее ей об этом сказать. Алена была одной из его лучших любовниц: у нее хватило женской мудрости на то, чтобы прожить с Александром Антоновичем год, ни в чем себе не отказывая и при этом ни учинив ни одного скандала, не затеяв ни одной, даже самой пустячной свары. Как все современные девушки определенного склада, она была не чужда бессмысленного стяжательства — хватала и выманивала все, что могла, и тут же, не сходя с места, спускала все до последнего цента. Она ничего не копила на черный день, как будто намеревалась оставаться молодой и привлекательной лет сто, не меньше. Но при этом, в отличие от многих своих сверстниц, зная себе цену и без стеснения ее запрашивая, она сполна отрабатывала полученное и не делала попыток отравить своему спонсору существование. Она честно признавала то, что отказывались признать другие: мужчина оплачивает ее услуги, и в этом смысле торжественно преподнесенное бриллиантовое колье мало чем отличается от стодолларовой бумажки, небрежно брошенной перед уходом на туалетный столик.
Алена и вела себя соответственно. В том, что Алена ему надоела, была виновата не она, а его характер, требовавший новизны впечатлений, в том числе и сексуальных. Гронский почти не сомневался, что, сменив партнершу, сильно прогадает, почти наверняка нарвавшись на законченную стерву, но подступающая скука была страшнее любых скандалов. Жизнь и без того на девяносто процентов состоит из рутины и скуки, так какого дьявола он должен скучать еще и в постели, да притом за свои же деньги?!
Разглядывая Алену, которая, сидя напротив него в шезлонге, медленно, с видимым удовольствием потягивала виски, Гронский подумал: надо решаться. Пускай этот спонтанный побег из слякотной Москвы к теплому морю станет достойным заключительным аккордом в их недолгом дуэте. Разумеется, горечь расставания придется смягчить подарком — дорогим, хорошим, памятным. Он еще не решил, что это будет — драгоценности, новая машина или — о! — квартира. Эврика! Почему бы и нет? Отличная квартира в центре города — правда, всего три комнаты, но зато огромные. Место превосходное, дом старый, купеческой постройки, но капитально отремонтированный, крепкий, по соседству живут знаменитости, что, несомненно, должно льстить тщеславию восходящей звездочки модельного бизнеса…
А главное, ему этот подарок не будет стоить ни гроша. Деньги, залогом возвращения которых служит квартира, давно лежат в сейфе. Крестовский об этом не знает, и пусть его: меньше знаешь — крепче спишь.
Алена, которая, как все модели, морила себя голодом, хлебнув виски, заметно захмелела. Она всегда очень быстро пьянела и так же быстро трезвела — иногда даже зависть брала на нее глядеть. Только что была трезва как стеклышко, и вот уже язык у нее заплетается и несет она какую-то веселую чепуху. А через пять минут, глядишь, снова трезвая, хоть ты ее на прием в посольство вези…
Как обычно, находясь под воздействием алкоголя, Алена щебетала без умолку — что-то о магазинах, о своих приобретениях, о здешних красотах и о московском знакомом, которого встретила в торговом центре с какой-то грымзой в парике: «Представляешь, по этой жарище — и в парике! Лысая она, что ли?»
Гронский, занятый своими мыслями, ее почти не слушал. Его участие в разговоре, как обычно, свелось к молчаливым кивкам — он умел делать вид, что слушает собеседника, улавливая лишь вопросительные интонации, требовавшие хоть какой-нибудь реакции.
— Ты меня не слушаешь? — спросила Алена.
Гронский механически кивнул в ответ. Она рассмеялась, и он спохватился.
— Прости, что ты сказала?
— Я сказала, что ты меня не слушаешь!
— Прости, — повторил он. — Задумался. Ловко ты меня поймала! Так о чем речь?
— Задумался он, — капризно надув губы, протянула Алена. — Задумчивый он у нас, важный. Даже на отдыхе ни минуты покоя — все думает, думает, решает мировые проблемы… Я ему уже полчаса талдычу: там, в ювелирном, такие бусики лежат — закачаешься! А он задумался…
— Бусики… — рассеянно повторил он. Сквозь открытую дверь лоджии ему была видна лежащая на кровати груда бумажных пакетов, исполосованных названиями известных фирм — производителей одежды, обуви и косметики. — А что — бусики? Что такого эксклюзивного может лежать в витрине здешнего ювелирного магазина? Наверняка какая-нибудь дешевка.
— А для тебя все дешевка, — явно подлизываясь, проворковала Алена и тут же, без перехода, взяв деловой тон, назвала цену.
Гронский проглотил рвущийся наружу короткий, непечатный возглас.
— Ничего себе, бусики, — пробормотал он и, собравшись с мыслями, добавил: — Дешевка, за которую просят большие деньги, все равно остается дешевкой. Когда, наконец, ты усвоишь, что на курортах нельзя делать серьезные покупки? Здесь все рассчитано на приезжего лоха, который отвалит бабки и укатит обратно в свою Лохляндию, чтобы вернуться, самое раннее, через год, когда качать права будет уже поздно…
— Жадина, — сказала Алена, правильно поняв смысл этой проповеди. — Жадина-говядина, соленый огурец, по полу валяется, никто его не ест…
— Ну вот, — притворно огорчился Гронский, — уже и жадина.
— Хотя ты, наверное, прав, — рассеянно продолжала Алена. Она уже была трезва, но стакан в ее руке еще не опустел. — Бусики, конечно, так себе. Ничего в них нет, кроме цены. Но так хочется!..
Смысл ее слов дошел до Гронского с некоторым опозданием, а когда дошел, банкир мысленно присвистнул. Ого! Ну, бусики, ну, хочется… Так почему не купила? А потому не купила, что не хватило денег… Бедная кредитка! Хорошо, что не последняя.
«А девчонка умна, — подумал он, поднося к губам стакан и поверх него с интересом естествоиспытателя разглядывая Алену. — Как-то почуяла, что прощание не за горами, и включила свой пылесос на всю катушку, пока есть из кого сосать…»
Неожиданно возникшее желание спросить, сколько денег осталось на кредитной карточке, было таким же сильным, как и посетившее его десять минут назад желание плюнуть с балкона в бассейн. Этот вопрос вертелся у него на самом кончике языка, но Гронский его, естественно, не задал.
От решения проблемы «бусиков» его избавил раздавшийся в номере телефонный звонок. Это не была переливчатая электронная трель белого с золотом гостиничного аппарата; звонил мобильный — резко, отрывисто и требовательно.
— Принеси, — сказал Александр Антонович Алене и, видя, что та медлит, добавил: — Пожалуйста.
Она, независимо покачивая красивыми бедрами, сходила в номер и принесла продолжающий звонить мобильник. Гронский взглянул на дисплей, сердито дернул щекой — не дадут отдохнуть, черти! — и нажал клавишу соединения.
— Ну? — вместо приветствия отрывисто бросил он в трубку.
Алена, присевшая было, снова встала и ушла в номер. Когда она вернулась, на ней оставался только купальник, который почти ничего не прикрывал. Она налила себе еще виски, а заодно, чтобы не бегать взад-вперед, прихватила и бутылку.
— …Что-то странное, — бубнил в трубке голос начальника охраны Солоницына. — Решил проконсультироваться с тобой, а то не понять ни черта…
Солоницын говорил быстро, почти скороговоркой — экономил деньги, чертов скряга. «Это ж надо, что жадность с людьми делает, — с кривой улыбкой подумал Гронский. — Обычно цедит по полслова в минуту, а тут — ну чисто пулемет! И ведь, казалось бы, не бедный человек, зарабатывает так, что дай бог всякому, а на телефонных разговорах до сих пор экономит».
— Погоди, не части, — строго прикрикнул он. — Говори толком, что там у вас стряслось?
— Да пока вроде ничего, — чуточку медленнее и разборчивее сказал Солоницын. — Хотя, если честно, не поручусь. Этот твой клиент, за которым ты велел присматривать, как-то странно себя ведет.
— Ммм?.. — протянул Гронский.
Он не сразу вспомнил, что это за клиент, за которым он, оказывается, велел установить наблюдение. Взгляд его рассеянно скользнул по гладким загорелым бедрам Алены, и он вспомнил: ах да, квартира! Крестовский. Дмитрий Петрович. Ага…