Напоследок еще разок оглядевшись по сторонам, он отыскал неприметную отметину на кирпичной стене, привычно отсчитал четыре плиты влево от нее и две от стены, выкопал из кучки мусора в углу припрятанную там фомку и вогнал ее заостренный конец в стык между двумя плитами. Камень сдвинулся с характерным сухим скрежетом. Осторожно, чтобы ненароком не расколоть, отложив тяжелую плиту в сторонку, Дмитрий посветил в тайник.
Окованный почерневшей медью дубовый ларец был на месте. Огромный сундук, о котором Дмитрий Аполлонович вскользь упоминал в своих шифрованных записках, бесследно растворился в пространстве и времени. Посидев в архивах между своими подземными экскурсиями и основательно прошерстив запасники старейших столичных библиотек, Дмитрий отыскал уцелевший экземпляр запрещенных цензурой мемуаров Дмитрия Аполлоновича, свел воедино содержащиеся в этих мемуарах и шифрованных записях недомолвки и туманные намеки и получил более или менее цельную картину того, что тогда произошло. Да, огромный сундук, едва не утопивший ялик, на котором Дмитрий Аполлонович покинул обреченную фелюгу, существовал в действительности. Он был опечатан, и за все время плаванья Дмитрий Аполлонович так и не улучил момента, чтобы заглянуть туда хоть одним глазком. Он был уверен, что сундук доверху набит золотом, и чуть не надорвался, вдвоем с камердинером перетаскивая эту неимоверную тяжесть в ялик. Каково же было его разочарование, когда на берегу, сорвав печати и сбив замки, он обнаружил, что сундук на три четверти заполнен мусором — каменными ножами и наконечниками стрел, аккуратно упакованными черепками античных ваз, терракотами, глиняными статуэтками, фрагментами каменных бус и прочей дребеденью, представляющей огромный интерес для историков и музейных работников, но никак не для авантюриста и охотника за сокровищами.
Конечно, барахлом и дребеденью все это выглядело лишь по сравнению с содержимым окованного медью ларца, который обнаружился там же, в сундуке. Крестовский это понимал и только потому не утопил чертов сундук в море, а спрятал в какой-то пещере. Когда-нибудь все это можно превратить в деньги, но в тот момент впереди у него лежал трудный и полный опасностей путь через населенный воинственными горцами Кавказ, и он резонно рассудил, что неподъемный сундучище не облегчит ему путешествие.
О том, где именно расположена пещера и как ее найти, легкомысленный предок не упоминал — видимо, не считал это важным. Таким образом, добрый центнер антиков был безвозвратно потерян для человечества. И если у человечества еще оставалась какая-то надежда случайно наткнуться на спрятанный в безвестной пещере сундук, то у Дмитрия Крестовского такой надежды не было — он вовсе не собирался потратить остаток жизни на поиски черепков, а также на розничную торговлю ими — у него было золото.
Пристроив фонарик так, чтобы он освещал ларец, Дмитрий откинул крышку. Золото было на месте, хотя всякий раз, открывая тайник, он в глубине души был уверен, что его содержимое ему только приснилось и на самом деле там ничего нет.
Стоя на одном колене, он перебрал лежавшие сверху украшения, отбирая те, что выглядели поскромнее, попроще, но в то же время имели относительно солидный вес — словом, по размерам и массе приближались к головному убору, который он отдал Гронскому. Украшений было жаль чуть не до слез, поскольку каждое стоило намного больше тех денег, которые Гронский предложил Дмитрию. Когда ларец был закрыт, а каменная плита благополучно вернулась на место, в потрепанной сумке Дмитрия Крестовского лежало целое состояние.
Он спрятал фомку, присыпал плиту мусором и придирчиво оглядел ее со всех сторон. Маскировка была почти идеальной: не зная, где находится тайник, обнаружить его было невозможно.
Дмитрий немного отдохнул, выкурил сигарету. Пепел он при этом стряхивал в спичечный коробок, а затем, потушив окурок о подошву, отправил вслед за пеплом и его. Окурков в коробке было уже четыре штуки; Дмитрий спрятал его в карман, поправил на плече сумку с золотом и двинулся в обратный путь. В левой руке у него была золотая сережка — открытое кольцо из трех спаянных лепестков, с заостренным концом, похожее то ли на полураскрытую ладонь, то ли на морскую раковину. Крестовский не собирался отдавать эту серьгу Гронскому; строго говоря, он и сам не знал, зачем ее прихватил, а главное, почему ему так трудно, почти невозможно выпустить ее из руки и хотя бы положить в карман. В то самое мгновение, как он впервые коснулся ее, перебирая драгоценности в ларце, пальцы словно прикипели к плавному изгибу золотых лепестков. Он и сейчас на ходу поглаживал этот изгиб, то надевая серьгу на мизинец, как кольцо, то перекатывая ее в ладони. В мозгу у него почему-то неотступно вертелось слово «талисман»; возможно, именно оно лучше всего подходило к ситуации и объясняло все самым исчерпывающим образом. Ведь если хорошенько во всем разобраться и вспомнить все до мелочей, в этой истории было полным-полно происшествий, весьма далеких от логики и здравого смысла.
Приближаясь к месту, где его напугал неожиданно раздавшийся сзади шум, он погасил фонарик и снова начал красться как тень. Очутившись у знакомого поворота, осторожно высунул голову из-за угла. В коридоре было темно и тихо. Дмитрий немного постоял на месте, не подозревая о том, что его мерцающий призрачным зеленоватым светом силуэт превосходно виден сквозь окуляры инфракрасных очков, и наконец включил фонарь.
Оставленный им моток бечевки по-прежнему лежал в углу, но Дмитрию показалось, что он немного сдвинут. Крестовский немедленно отругал себя за мнительность: в конце-то концов, этот злосчастный моток он сунул в угол не глядя, в кромешной тьме, думая в тот момент о чем угодно, только не о том, чтобы точно зафиксировать в памяти расположение этого мотка. И даже если он действительно сдвинулся с того места, куда был положен, это еще ничего не означало: в подземелье полно крыс, и то, что сейчас ни одной из них не было видно, вовсе не гарантировало, что хвостатые твари не околачиваются где-нибудь поблизости.
И все-таки он вынул из кармана пистолет — просто так, на всякий случай. Былой испуг непрошеным гостем прокрался в душу, угнездился там и начал разрастаться, заново населяя темноту шевелящимися тенями. «Здесь никого нет», — снова, уже в который раз, мысленно сказал себе Дмитрий, и в этот миг впереди вдруг вспыхнул, больно ударив по глазам, показавшийся ему ослепительно ярким свет.
— Эй, друг, — позвал незнакомый сипловатый басок, — закурить не найдется?
Инстинктивно погасив фонарь, Дмитрий метнулся назад раньше, чем смысл этой идиотской фразы дошел до его сознания.
Сзади стоял такой топот, как будто в подземный коридор на всем скаку ворвался табун лошадей.
— Стой, земляк! — прокричал оттуда запыхавшийся голос. — Ты что, больной? Мы заблудились, наверх выйти не можем!
Дмитрий заметил, что на полу перед ним пляшет и кривляется длинная тень. Он метнулся в сторону, к стене, но луч мощного электрического фонаря снова нащупал его почти в ту же секунду. Свернуть было некуда, а топот за спиной приближался.
Молнией пронеслась спасительная мысль: а может, они и впрямь заблудились? Нет, к черту, он не станет рисковать! В конце концов, у него есть пистолет — несерьезный пневматический пугач, зато с виду — точная копия «вальтера», стоящего на вооружении немецкой полиции. Этот грозный вид в сочетании с парой подходящих к случаю слов остудит пыл преследователей, заставит их отступить. А когда они прекратят эту дурацкую погоню и остановятся на приличном, безопасном расстоянии, которое укажет им Дмитрий, — что ж, тогда с ними можно будет поговорить и даже, может быть, объяснить им, как выбраться отсюда на поверхность.
Он пробежал еще метров двадцать, прежде чем сумел наконец заставить себя остановиться и повернуться к преследователям лицом. За поворотом, который он только что миновал, слышался нарастающий топот, на кирпичных стенах плясали и прыгали круги света от двух мощных фонарей, кривлялись уродливые тени.
— А ну, стоять! — страшным голосом закричал Дмитрий, когда преследователи выскочили из-за поворота, и вскинул им навстречу руку с пистолетом. Вороненый ствол блеснул в свете фонарей, и Крестовский от души пожалел, что он ненастоящий. — Не двигаться! Перестреляю, как собак!
— Злой, у него волына! — испуганно и непонятно крикнул один из преследователей и тут же, не дожидаясь ответа, нажал на спусковой крючок.
Коридор наполнился громом выстрелов и оранжевыми отсветами дульного пламени. Этот беспорядочный, панический салют означал, что поезд, мчавший Дмитрия Крестовского навстречу его судьбе, прибыл на конечную станцию, в последний раз лязгнул буферами и замер у пустого, скованного лютым морозом и погруженного в вечный непроглядный мрак перрона.
Глава 13
Александр Антонович Гронский, казалось, не верил собственным ушам.
— Что? — почти шепотом повторил он. — Что ты сказал?
— Он был вооружен, — глядя в угол кабинета, чтобы не встречаться взглядом с яростно прищуренными глазами Гронского, деревянным голосом сказал начальник службы безопасности Солоницын. — Все произошло неожиданно, ребятам пришлось защищаться, ну и… В общем, убит в перестрелке.
— А тайник… — произнес Гронский тоном учителя младших классов, подсказывающего первокласснику начало правильного ответа.
— Не обнаружен, — закончил Солоницын.
Это был совсем не тот ответ, который хотел услышать Александр Антонович, и Солоницын это знал.
В кабинете наступила нехорошая тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем электрических часов. Начальнику службы безопасности надоело таращиться в угол, он взглянул на шефа, но тут же испуганно отвел глаза и стал наблюдать за секундной стрелкой, которая короткими скачками двигалась по круглому белому циферблату.
Гронский едва сдерживал грозившее прорваться наружу бешенство. Потом он вспомнил, как пару дней назад мысленно потешался над покойным Крестовским, который, сидя в кресле для посетителей, вот точно так же едва не заскрипел зубами от ярости: все-таки проклятый сопляк ускользнул туда, где его уже не найдешь, и смерть его не доставила Александру Антоновичу никакого удовлетворения — ни морального, ни материального.