огда Татьяна Владимировна меня впервые увидела, сразу сказала: «О, девочка, жить тебе осталось совсем недолго. Завязывать тебе надо с этой хренью». Но я и сама это уже чувствовала. Потому что последние полгода перед встречей с ней я делала только две вещи – работала и спала. Приезжала с работы и спала по двое суток, не вставая даже для того, чтобы поесть. Потом по будильнику вставала, отрабатывала смену и спала до следующей. Мама пыталась меня будить, потому что у меня был маленький ребенок пяти лет – бесполезно! И сна мне уже не хватало, я отрабатывала смены с зеленым лицом. Причем, поскольку я работала в общепите, мы там постоянно проходили медкомиссии, и в плане анализов у меня все было нормально. Но что-то странное со мной происходило. Вот я и решила: или я, или он.
Причем, я и раньше пыталась избавиться от своего демона. Хотела мне помочь одна девушка по имени Даша, тоже не без способностей. Но у нее ничего не получилось. Она попробовала с ним пообщаться…
– С кем?
– С моей шизофренией, – засмеялась Света. – Назовем это так. Но ей от моего демона прилетело, она три или четыре ночи спать не могла, он над ней издевался… Моя шизофрения над ней издевалась, если вам так больше нравится.
– Так, – я снова взял в руки отложенную конфетку. – А что, собственно, с вами делала эта Даша, что ей вдруг так поплохело?
– Она пыталась меня посмотреть. То есть узнать, что там внутри меня. Ей это не удалось, хотя она была совершенно в себе уверена. Напротив, демон ее наказал несколькими бессонными ночами. И тогда за дело взялась вот та самая Татьяна Владимировна из Внукова. Ей удалось. Она сделала.
– Как это выглядело?
– Я приехала к ней, она сказала: «Просто ложись спать! Ничего не делай». Я легла часов в 11 вечера и уснула. Это была ночь ада! Меня корчило, физически было больно так, словно мне ломали каждую косточку. Когда утром я встала, обнаружила, что из носа и ушей у меня шла кровь, губы и язык раздутые, потому что искусанные. Но с того момента я Его больше ни разу не слышала. Это было семь лет назад.
– Отомстил на выходе… А способности какие-то остались?
– Какие-то остались. Я, например, вижу таких же, какой сама раньше была.
– А что за история была с попом толстым, мне Толмачев рассказывал?
Светлана расхохоталась:
– А-а, это когда батюшка прозрел! Забыла, как его зовут. Пришел слепым, с клюкой, ушел зрячим без палки… Хорошая история! Монах этот рассказал мне сразу, что он экзорцист, изгонял когда-то бесов, один из демонов ослепил его, но он спас человека, и теперь детей не может иметь, бла-бла-бла… И у меня прямо так ладони сразу зачесались, захотелось подойти к нему. «Разрешите, я к вам подойду?» – «Нет, мне не нравится, когда меня трогают…» Долго я его окучивала, Александр Васильевич его тоже уговаривал. Наконец он сдался, я подошла и вижу – дядя конкретно одержимый, внутри него такая дрянь сидит, что мама не горюй. Кроме того, он вполне зрячий, и дети у него есть – двое от разных мамок. «Что ж вы врете! – Говорю. – Видите вы все прекрасно. И детей у вас двое!»
– Стоп! А откуда у вас-то эта информация?
– Понятия не имею. Я просто это знаю!
– А у меня сколько детей?
– Понятия не имею, – опять засмеялась Светлана. – Вы же не пытаетесь меня обмануть. Информация возникает в тот момент, когда меня обманывают, причем не наигранно, не прикалываясь, как вы сейчас можете попытаться. Для вас же это ничего не значит, за этим не стоит важного для вас эмоционального посыла. А если меня пытаются обмануть всерьез, а не на пустом месте, у меня сразу возникает внутреннее отторжение, четкое понимание абсурда ситуации, и приходит ответ. Я его просто вижу! Александр Васильевич спрашивал, испытываю ли я злость при этом. Нет. Идет другая эмоция – мне становится смешно. И когда Толмачев представлял мне этого монаха, сказав, что он лишился зрения из-за того, что беса изгонял из человека, мне стало смешно. Вот я и сейчас даже смеюсь, вспоминая.
– Вы сказали, что видите людей. А что это значит? Как вы их просматриваете?
– Ну, вокруг каждого человека есть некое свечение, которое называют аурой. Ее видят не все. А я ее вижу непосредственно – глазами. И если у человека есть какие-то патологии внутренних органов или паразитные «сущности», они видны, как пятна или разрывы в ауре. – Светлана отвела глаза от моего лица и устремила взор чуть в сторону от моей головы. – Вот у вас я не вижу ничего плохого, вам помогать точно не надо. Вы сейчас за что-то переживаете и в чем-то сильно сомневаетесь, что, впрочем, и так понятно. В крестце у вас проблемы, что-то там было…
– Травма была, кусочек хрящевой «шайбы» оторвался. Это называется секвестр межпозвонкового диска… Но у меня вот какой вопрос. Вы все время употребляете слово «сущность». Давайте поменяет терминологию! Как иначе можно это назвать? Ведь, насколько я понимаю, эта ваша «сущность» – просто паразитная программа. Тяжелого невроза, панических атак…
– Совершенно верно! Сущность – это некая паразитная программа, которая есть у человека в голове. Например, программа игромании или алкоголизации. И работать с ними крайне неприятно. Они как плесень. Страшного, вроде, ничего, но прикасаться к плесени крайне противно. Эта виртуальная «плесень» видится мне как сторонний кусок, впитавшийся в ауру, который мне приходится удалять. Его нужно вырвать, скомкать и убрать.
– Что это значит? Как это выглядит со стороны? Что бы я увидел, если бы присутствовал на сеансе?
– Ничего. Это вам не файер-шоу. Если я работаю с алкоголиком, я просто кладу руку ему на шею. Но больше ничего не происходит при взгляде со стороны. Работа идет на тонком плане, это значит, что ничего не видно и не слышно стороннему наблюдателю. А человек при этом может испытывать агрессию, тошноту, ему может быть плохо, если удаляется серьезная паразитная программа – вот как плохо было мне при удалении моего демона. Ну, или моей шизофрении, если вам так больше нравится.
– Хорошо, вернемся к вашему демону и опять будем его рассматривать не как проявление вашего мозга, страдающего от шизофрении, а как некую самостоятельную разумную сущность, с которой можно вести осмысленные диалоги. У меня в этой связи вопрос такой: а это была персональная сущность? Или все-таки нечто вроде болезни, которая не имеет собственной личности, а для диалога пользуется вашей?
– Нет, это отдельная личность! Хотя бывают и сущности вроде болезни, обезличенные – алкоголизм, наркомания, игромания. Эти паразитные программы тоже работают на распад личности носителя. Они выглядят как черное пятно рядом с человеком, чаще всего на уровне затылка. Если пятно большое, как рыхлая тучка над головой, то убрать его легче всего – махнул и все, улетело, к кому-то другому потом прицепится. А вот если пятно маленькое, плотное, значит оно более осознанное, и его убрать труднее, просто так уже не смахнешь. Под словом «осознанное» я имею в виду нечто такое, что ближе к самостоятельной личности. Его не только убрать труднее, но и вообще заметить. А уж если оно способно на общение с носителем, что бывает очень редко, то его убрать сложнее всего.
– Допустим! Но если это личность, значит, у нее есть имя какое-то? Как звали вашего демона?
– Его имя вам знать не нужно.
– Почему? – Обиделся я. – Его уже все равно нету. Улетел.
– Со мной его нет. И я не хочу звать его снова. Не стоит этого делать.
– Ладно, – продолжил настаивать я. – Пускай. Но если у него есть имя, значит, его кто-то дал. И значит, его этим именем кто-то называл. То есть существует целое сообщество этих разумных паразитарных сущностей.
– Естественно! Я тоже задавала ему эти вопросы. Мне ведь было интересно: не может же быть такого, что если мой демон реален, то он взялся из ниоткуда! Должны быть другие. Вы правильно сказали: если есть имя, есть общность. Там целый мир таких. Мой демон был сослан сюда в качестве наказания, и скакал из тела в тело, постепенно их разрушая.
– А общался он с вами зачем? Для чего вступал в диалог со своей «тюрьмой»?
– Думаю, потому что требовалось общение. Сколько он лет тут без общения? Редкие ведь люди способны слышать голоса. Единицы. У меня была склонность к видению от рождения, поэтому какие-то способности и остались после его ухода. Кстати, мне иногда кажется, что его уход был нашим совместным решением, а не только моим. Просто ему нужна была помощь этой женщины из Внукова.
– А что она все-таки делала, пока вы спали? – Спросил я, хотя уже предполагал ответ.
– Понятия не имею. И хорошо, что он ушел, потому, что у него была агрессия в сторону моего ребенка по какой-то причине. Эта агрессия мною контролировалась, но я все время боялась потерять контроль и убить своего ребенка. А когда прекратилось наше совместное сосуществование, вместе с ним ушла и эта агрессия. Сейчас у меня двое детей, и все нормально.
– Ладно. Тогда поговорим о способностях, которые у вас были и остались. Вы их используете?
– Да практически нет.
– Почему? Ведь на этом можно зарабатывать!
– Можно. Но за это придется расплачиваться – силами, здоровьем. И этого уже вполне достаточно, чтобы отказаться от такой идеи. Я ведь одалживаю эти силы и эту информацию, потом их нужно будет возвращать.
– Куда?
– Хороший вопрос. Куда-то… Я не знаю, куда. И я не смогу, наверное, поставить это на поток. Потому что не верю, что можно вот так увидеть каждого человека. Чтобы увидеть, мне нужна яркая эмоция от этого человека – например, конкретная ложь. Он врет, он светится, и в этот момент я могу его просмотреть. Понимаете, эмоциональность – это открытость, которая дает мне человека увидеть. А обкладываться хрустальными шарами, черепами и свечками – это шарлатанство. Не хочу… Был, правда, случай, когда я помогла человеку. В электричке столкнулась с одним мужчиной, ехали вместе, и он вдруг почему-то начал мне жаловаться. Все, говорит, у меня плохо – и в личной жизни, и на работе, кругом кромешная жопа. Мне жалко его стало, я говорю: приезжай, я тебя