– Нет, Йонатан! Это вы ничего не понимаете. Мы запустим генератор! Мы изменим историю! Мы спасем Германию!
– Жаль, что мы не договорились. Вы даже глупее, чем я думал.
Вортсман запустил ладонь в карман плаща и достал маленький «браунинг».
– Откуда это у вас? – Доктор протянул руку. – Отдайте его мне! А еще лучше выбросьте!
– Не сейчас. Простите, доктор, ничего личного. Это всего лишь весы мироздания. Вам зло, а мне благо. С вами было бы, конечно, надежней. Но мне хватит и этого саквояжа. Думаю, я сумею разобраться.
Два сухих выстрела щелкнули и затихли в стенах подвала. Вортсман вышел и, обхватив саквояж двумя руками, побрел в сторону леса.
Оглядываясь и пригибаясь, поле перебежали два солдата в выцветших телогрейках и с красными звездочками на шапках. Мартовская грязь чавкала под сапогами, хлюпающий звук разносился на сотни метров. Вечер притих, тишина замерла, не нарушаемая даже птицами, давно покинувшими это гиблое место.
Один из солдат был постарше, с обвислыми, на манер запорожцев, усами, в шапке, лихо заломленной на затылок. У второго, совсем молодого, розовощекого, только пробивался на щеках первый пушок.
– Тимоха, проверь этот дом. – Старший указал на стену, обвалившуюся в пяти шагах от них, и пропустил молодого вперед.
Тимоха, выставив вперед ППШ, заглянул в окно, затем перепрыгнул через подоконник и позвал:
– Никого, Гаврила Иваныч!
– Тише ты!
Гаврила Иваныч оглянулся и прислушался. Тишина – это хорошо. Если рядом есть кто живой, то любой его шаг далеко слышно. Но зато и их могут также услышать.
– Смотри под ноги, – шепнул он Тимохе. – Уже темнеет. Ты фонарем подсвечивай. Золото далеко блестит, а серебро не такое яркое, можно не увидеть.
Тимоха ковырнул сапогом кучу битого мусора, но под кирпичами ничего не оказалось.
– Гаврила Иваныч, а где искать?
– Всему тебя учить надо. Смотри, вот это наверняка была кухня – вон раковина разбитая валяется. Ищи спальню. Там надо повнимательней рыться. Если повезет, можно шкаф найти, там точно будет пожива. Только ты ж смотри помалкивай. А то наши как пить дать особисту сдадут. Да и ротный жуть как лютует, если узнает. Слово-то какое придумал – мародерство! Тьфу! По мне так выходит: они нас грабили, теперь наша очередь. – Гаврила Иваныч поглядел по углам и разочарованно сплюнул. – Ничего тут нет. Ладно, Тимоха, уходим, а то уже темнеет. Тимоха, ты где? – Гаврила Иваныч заглянул в соседнюю комнату и увидел помощника, разгребающего кучу мусора. – Что? Нашел чего?
– Смотрите, кажется, немец дохлый.
Гаврила Иваныч склонился и удивленно присвистнул:
– Нет, он живой! Видишь, кровь с ушей сочится. Контуженный. Ну-ка проверь его карманы. Кажется, моряк.
Тимоха перевернул тело, похлопал по нагрудному карману, затем пощупал карманы на брюках. Потом он заметил на поясе под кителем выпирающий бугор.
– Смотрите, пистолет! Кажется, «вальтер», да еще и с надписью. Красивый.
– Дай мне, я отцу в подарок отвезу.
– А с фрицем что делать? Добить?
– Не надо. Он-то нам как раз и пригодится. А то увидят, что со стороны города идем, и начнутся ненужные вопросы. Еще особист прослышит. А так – мы языка добыли! Смекаешь? Вяжи ему руки и тащи к выходу. – Гаврила Иваныч вышел следом за Тимохой и показал на целые дома, стоявшие севернее. – На днях мы с тобой туда сходим. Я на карте у ротного посмотрел. Это поселок Шарлоттенбург.
– А вдруг там немцы есть?
– Нету. Я в бинокль смотрел. Видел, бабы прятались, а солдат нет. Надо поторопиться, пока наши на штурм не пошли. Потом ничего не достанется.
Гаврила помог Тимохе взвалить немца на спину, придержал его за ноги и подстегнул молодого солдата:
– Давай побыстрее, а то уже стемнело. Чего-то мне не по душе тут становится. Еще и вправду на фрицев нарвемся.
Чавканье солдатских сапог разнеслось над притихшими руинами, удалилось к лесу и затихло.
Израненный Кенигсберг засыпал, погружаясь во тьму. Он уже не зализывал раны, а, как смертельно раненный зверь, истекая кровью, лежал и обреченно ждал своей участи.
Глава третьяСколковские бега
Денис смотрел на деревья, проносящиеся мимо и размытые от немалой скорости «Сапсана», вжимался в пухлое кресло и думал о ближайшем будущем, ожидавшем их. О том, что едут в Сколково, они узнали от весьма симпатичной молодой девушки, разыскавшей их на вокзале. Отыскав их в толпе на перроне, она спросила:
– Вы едете в Сколково?
– В Сколково? – с удивлением переспросил Денис.
Саня же среагировал иначе:
– С вами, красавица, хоть в Силиконовую долину!
Девушка презрительно хмыкнула и достала два листка.
– Это копии ваших паспортов?
– Наших.
– Тогда вот вам два билета. В Москве вас встретят. Никуда с вокзала не уходите. Там вас знают только по описанию. Вдруг сразу не найдут.
– Надеюсь, вы с нами? – Саня расплылся в сальной улыбке.
– Перебьетесь! – Девушка устало вздохнула и скрылась в толпе, бросив на прощание: – Удачи вам на научном поприще, только не лопните от избытка ума.
Теперь они мчались в Москву со скоростью гоночного болида, совершенно не представляя, что их ждет впереди, на кой черт они вообще туда подались. Саня пытался приклеиться к сидевшей через проход москвичке, изображая из себя ученого и вешая ей на уши с тяжелыми золотыми серьгами бредни что-то насчет его изысканий в области нанотехнологий. А потому ему край как нужен экскурсовод по столице, а еще лучше – личный секретарь с московской жилплощадью. Девица смотрела на него осоловевшим взглядом и, похоже, не совсем успевала за стремительным полетом Саниной мысли. Денис улыбнулся и отвернулся к окну. В отражении он встретился сам с собой взглядом, и это был взгляд загнанного в угол волка. В отличие от Сани, легко пережившего увольнение, Денис до сих пор не мог прийти в себя. Он все ждал, что вот сейчас зазвонит телефон и командир отряда капитан второго ранга Петров, разъяренный его отсутствием, заорет в трубку благим матом: «Где ты пропадаешь? А ну марш на службу! Время пошло!»
Но телефон молчал, и с этим надо было смириться.
Он еще раз взглянул на себя в отражение – какой ты к черту волк! Как был цепной собакой, так ею и остался.
Денис обреченно вздохнул и подумал: «В принципе кто такой волк? Та же собака, только подавшаяся в партизаны».
Саня встретил полное непонимание со стороны московской барышни и сделал последнюю попытку произвести впечатление. Обернувшись к Денису, он закатил глаза к потолку и, сам себе удивляясь – откуда он только знает такие слова?! – произнес так, чтобы слышали не меньше трех рядов в округе:
– Коллега, я ознакомился с вашей работой по ядерному синтезу в условиях, приближенных к космическому вакууму. Скажу откровенно – впечатляет. Нобелевская премия вам обеспечена.
Но Денис сейчас был далек от того, чтобы участвовать в этом дурацком розыгрыше. Отмахнувшись от Сани и обращаясь скорее к москвичке, выпучившей глаза, он устало выговорил:
– Вы запамятовали, коллега. Тема моей диссертации – проблема абортов у перелетных уток. На днях с подмосковных болот звонил один знатный селезень. Говорил, что нас уже ждут не меньше сотни озабоченных крякв.
Сзади кто-то громко заржал. У барышни глаза теперь стали как два теннисных мяча, а челюсть отпала, обнажив пирсинг, сверкнувший на языке.
Саня обиженно бросил:
– Вечно ты все испортишь! – И отвернулся к окну.
Через три часа они уже были в Москве.
Организация, в которую они вляпались, вновь продемонстрировала свою серьезность. Она работала не хуже швейцарского часового механизма. Не успели они выйти из вагона, как к ним подкатили двое заигравшихся в шпионов молодых парней в белых безрукавках и темных очках.
– Они? – спросил один другого.
– Мы-мы! – поспешил ответить Саня.
Их посадили в микроавтобус с тонированными стеклами, и они заколесили по Москве. За окном промелькнул МКАД, и теперь они ехали по Сколковскому шоссе.
«Вот мы и прибыли!» – догадался Денис.
Микроавтобус остановился перед зданием, наверное способным возглавить список самых футуристических строений мира. Огромная стеклянная шайба лежала на массивном бетонном фундаменте и служила основанием для четырех прямоугольных корпусов с зеркальными окнами, примостившихся у нее на крыше.
В дверях их встретила охрана в униформе, трещавшей от тяжести перекачанных мышц. Над входом Денис прочитал: «Фонд развития инновационного центра „Сколково“» – и в его душе гаденько шевельнулся червячок тревоги.
Кроме них здесь было еще не меньше двух десятков таких же бездельников, решивших стать сотрудниками-испытателями. Их бегло осмотрели медики, затем всем выдали синие спортивные костюмы, взамен отобрав паспорта. Потом всю группу завели в аудиторию со столами и стульями, поднимавшимися под самый потолок. Внизу за преподавательским столом сидели трое мужчин в белых халатах, как и положено в научном центре. Двое, приветливо улыбаясь, смотрели на молодых испытателей, рассаживающихся за столами. Третий, пожалуй самый старый из них, глядел себе под ноги и, не поднимая головы, ждал, когда закроется дверь и наступит тишина.
Денис про себя сразу окрестил его Эйнштейном. Такая же рыжая копна волос на голове и круглые тонкие очки.
«Лет восемьдесят с гаком», – определил он навскидку.
Наконец ерзанье стульев стихло и наступила относительная тишина. Тогда из-за стола встал самый молодой из ученой троицы и с радостной улыбкой обратился к аудитории:
– Здравствуйте, друзья! Я рад, что вы откликнулись на наш призыв помочь движению российской науки вперед! Я всегда знал и всегда говорил, что земля российская богата на смелых и чистых помыслами людей, способных пожертвовать ради науки здоровьем, а то и жизнью!
– Чем пожертвовать? – шепнул на ухо Денису Саня.
– Говорит, жизнью. Ты как? Готов?
– Да иди ты! – огрызнулся Саня. – Обещали, что будем космическую еду испытывать.