В тот же день 28 марта в «Кёльнской газете» («Kölnische Zeitung») появилось еще одно заявление, подписанное Эйнштейном и адресованное в «Международную лигу борьбы с антисемитизмом». Похоже, великий физик многое предвидел, хотя часто желаемое выдавал за действительное, говоря, например, о совести: «Акты грубого насилия и подавления, направленные против всех людей, свободных духом, а также против евреев, эти акты, которые происходили и происходят в Германии, разбудили, к счастью, совесть тех, кто остался верен идеям гуманизма и политической свободы» [Goenner, 2005 стр. 337].
Подобные оценки происходящего в стране, как и интервью 11 марта, действовали на нацистские власти как красная тряпка на быка.
В то время как письмо Эйнштейна об отставке было на пути в Берлин, руководство Прусской академии, состоявшее из четырех непременных секретарей, не сидело, сложа руки. Правда, один непременный секретарь физик Макс Планк, пригласивший в 1914 году молодого Эйнштейна в Берлин и предложивший его кандидатуру в академики, находился в те дни в отпуске в Сицилии. Зато другой непременный секретарь юрист Эрнст Хайман[62] поторопился выполнить указание Руста и составил от имени академии заявление для прессы. В нем подтверждалось, что Эйнштейн участвует в кампании «обличения немецких зверств», ведущейся заграницей, и поэтому академия не будет печалиться, если Эйнштейн выйдет из ее состава. Заявление появилось в прессе как раз в день бойкота еврейских предприятий – первого апреля 1933 года.
В тот же день имя Альберта Эйнштейна попало и в речь Йозефа Геббельса, назначенного 13 марта рейхсминистром народного просвещения и пропаганды. Выступая по случаю широко разрекламированной антиеврейской акции, он на всю Германию объявил: «Мы часто поступали в отношении мирового еврейства милостиво, чего они вовсе не заслуживали. И какова же благодарность евреев? У нас в стране они каются, а за границей раздувают лживую пропаганду о "немецких зверствах", что даже превосходит антинемецкую кампанию во время мировой войны. Евреи в Германии могут благодарить таких перебежчиков, как Эйнштейн, за то, что они теперь – полностью законно и легально – призваны к ответу» [Beyerchen, 1982 S. 33].
«Война на уничтожение»
С первых дней Третьего рейха Эйнштейн выбрал путь бескомпромиссной борьбы с гитлеровским режимом. Власти сделали его имя синонимом предательства. И даже близкие друзья ученого не могли полностью встать на его сторону. Редкие попытки пойти против течения заканчивались, как правило, ничем.
На состоявшемся шестого апреля в отсутствие Планка общем собрании Прусской академии наук Макс фон Лауэ выступил против того, чтобы заявление для прессы, сделанное Эрнстом Хайманом первого апреля, исходило от имени всей академии, ведь мнениями ее членов никто не поинтересовался.
Однако другие академики фон Лауэ не поддержали, и заявление для прессы сохранило свою силу. Было ясно, что в любом случае Эйнштейна исключат подавляющим большинством голосов. Практически все ученые склонились перед властью и были готовы полностью поддержать нацистов в их борьбе с неисправимым пацифистом и борцом за демократию. И все же многих смущала возможная потеря уважения иностранных коллег: ведь предстояло исключить из академии всемирно признанного гения. Но пришедшее в тот же день заявление Эйнштейна о добровольной отставке разрядило обстановку. Академия облегченно вздохнула и удовлетворила просьбу опального ученого.
В мае вернулся из Сицилии непременный секретарь академии Макс Планк, президент Общества имени кайзера Вильгельма, объединяющего крупнейшие научно-исследовательские институты Германии. Он не без оснований считался одним из близких к Эйнштейну людей, в двадцатые годы не раз защищал автора теории относительности от нападок физиков-националистов. Планк попытался спасти лицо академии. Он потребовал внести в протокол майского собрания, что «опубликованные в рамках академии работы господина Эйнштейна настолько углубили наши физические знания, что его деятельность может сравниться лишь с трудами Йохана Кеплера и Исаака Ньютона». Этими красивыми словами непременный секретарь хотел обезопасить академию от упреков всего мира, что коллеги-академики не в состоянии оценить значение Эйнштейна для мировой науки. Правда, запись в протоколе заканчивалась не так привлекательно, как начиналась: «Можно глубоко сожалеть о том, что господин Эйнштейн своими политическими поступками сам сделал невозможным его пребывание в академии» [Hassler, et al., 1997 S. 22].
В хвалебных словах о работах Эйнштейна не было преувеличения. Когда в 1914 году по настоянию Планка автор специальной теории относительности перебрался в Берлин, он с обычным для него юмором отмечал: «Господа берлинцы носятся со мной, как с несушкой-рекордисткой. При этом я сам не знаю, смогу ли еще снести яйца» [Hassler, et al., 1997 S. 21]. Однако эти опасения были напрасны. В ноябре 1915 года появилась на свет первая статья Эйнштейна [Einstein, 1915 S. 844–847], посвященная общей теории относительности, за ней последовал еще ряд работ, в результате чего была сформулирована и обоснована самая выдающаяся, по признанию многих ученых, научная идея двадцатого века.
Эта весьма абстрактная теория получила вскоре неожиданное экспериментальное подтверждение во время полного солнечного затмения 29 мая 1919 года (об этом подробнее рассказано в первой части этой книги).
С этого времени ученый был признан большинством научного мира величайшим физиком своего времени, к его слову прислушивались не только коллеги, но и коронованные особы, политики, журналисты… Заявки на доклады и лекции посыпались со всего мира. Немецкие дипломаты сообщали в министерство иностранных дел: «Выступления господина Эйнштейна приносят авторитету Германии громадную пользу». Еврей по рождению, швейцарец по одному из гражданств, Эйнштейн воспринимался во всем мире как представитель именно немецкой науки. С блеском прошли его выступления в 1921 году в Соединенных Штатах Америки и Англии и весной 1922 года во Франции. Лекции физика сделали для сближения недавно враждебных народов больше, чем все усилия дипломатов. Сам облик и манеры ученого разбивали стереотипы «тупого немца-врага». Журналисты тогда называли Эйнштейна «Гинденбургом немецкой науки» – немцам под командованием генерала-фельдмаршала в 1914 году не удалось завоевать Париж, зато это легко сделал после войны остроумный и общительный профессор из Берлина.
Правительство Веймарской республики высоко ценило заслуги Эйнштейна перед Германией, ему выражали признательность дипломаты, и не его вина, что с приходом Гитлера к власти черное стало считаться белым, а герой – предателем.
Макс Планк лучше многих понимал роль творца теорий относительности в современном мире, и поэтому для него особенно болезненным был процесс исключения Эйнштейна из академии. Как один из руководителей немецкой официальной науки он не решался на открытое выступление против властей, с другой стороны, потеря лица академии, исключающей из своего состава ученого такого ранга, била и по авторитету самого Планка. Поэтому еще в конце марта и начале апреля Планк написал Альберту несколько писем от себя лично, в которых убеждал его добровольно покинуть академию, чтобы не доставлять «своим друзьям лишней боли и забот». К моменту получения первого письма от Планка Эйнштейн уже отправил свое заявление об уходе из академии, но узнать, что тот самый Планк, который, собственно, и привел его в академию, фактически присоединяется к обвинениям нацистов и разделяет мнения геббельсовской пропаганды, было для Эйнштейна особенно горько.
В ответном письме от шестого апреля 1933 года Эйнштейн возражает Планку: «Должен особенно подчеркнуть, что я ни в какой кампании о "немецких зверствах" не участвую. Я допускаю в пользу академии, что подобные клеветнические высказывания сделаны под внешним давлением. Но и это ее не красит, и некоторые из лучших ее членов испытывают сегодня стыд. Вы слышали, наверное, что из-за подобных лживых обвинений мой дом в Германии был разгромлен и конфискован. Это привело к тому, что голландские коллеги объединились, чтобы на первых порах помочь мне материально. Я эту помощь не могу принять, так как проявил предусмотрительность и подготовился к такому повороту событий. Но по этому примеру Вы можете легко представить себе, что думает заграница о применяемых ко мне мерах в Германии. Вот уж, действительно, настало такое время, когда порядочный человек в Германии должен стыдиться того, как низко со мной здесь поступают» [Nathan, и др., 2004 стр. 233].
Далее ученый напомнил о своих заслугах перед Германией и о той кампании травли, которая в последнее время разворачивается против него в газетах правого толка. При этом ни один член академии не вступился за коллегу, которого шельмует на глазах у всего мира прогитлеровская пресса. Теперь же речь идет о судьбе целого народа: «Объявленная война на уничтожение против моих беззащитных еврейских братьев вынуждает меня бросить на чашу весов все мое влияние, которое есть у меня в мире».
Отметим, что слова «война на уничтожение» против евреев были сказаны весной 1933 года, когда большинство людей в Германии и в остальном мире не видели еще смертельной опасности от гитлеровского режима, надеялись, что «естся не так горячо, как варится» и скоро сами собой вернутся «золотые времена демократии и свободы». Ни о какой Катастрофе тогда почти никто не думал.
Эйнштейн попытался еще доходчивей растолковать старшему на двадцать лет коллеге свою позицию, и как опытный лектор привел основателю квантовой физики и нобелевскому лауреату наглядный пример: «Чтобы Вы лучше поняли, я прошу Вас на минуту представить себе такую картину – Вы профессор в пражском университете. И там приходит к власти правительство, которое лишает чешских немцев средств к существованию, одновременно путем насилия запрещает им покидать страну. Вдоль границы устанавливаются посты, которые стреляют в тех людей, кто хочет уехать без разрешения из страны, чье правительство ведет против них бескров