Покинутая Мэри
Когда Мэри узнала, что в ее молочной железе растет опухоль, это ее не удивило. В течение нескольких месяцев она испытывала такое отчаяние, что иногда даже подумывала о самоубийстве. Если ее убьет собственное тело — что ж, это и будет сродни самоубийству...
Мэри было сорок девять, когда у нее случился бурный роман. Ее возлюбленный, моложе ее на двадцать лет, раз за разом твердил, что она — любовь всей его жизни, что она преобразила его, что рядом с ним просто не может быть другой женщины... Мэри поверила в искренность его страсти. Ни о чем не задумываясь, она отдалась зову любви. За шесть лет отношений она отрезала себя от всего мира. А затем Пол просто уехал. Перед отъездом он поблагодарил ее за все и сказал, что ему хочется детей и что он нашел другую женщину, с которой сможет реализовать свою мечту. Потрясенная, Мэри чувствовала себя совершенно разбитой. Когда она была ребенком, ее отец ушел из семьи и никогда больше не появлялся. Позже ее собственный молодой муж нашел себе любовницу, и их брак закончился разводом. Подобно крысам Мартина Селигмана, подвергшимся воздействию электрошока, Мэри поняла для себя, что защищаться бесполезно. Ее чувство беспомощности привело к мысли о самоубийстве. Возможно, эти чувства внесли свой вклад в возникновение болезни.
В Финляндии, в Хельсинкском университете, доктор медицинских наук Кирси Лиллберг (Kirsi Lillberg) провел исследование, которое показало, что потеря важных для женщин эмоциональных отношений удваивает риск возникновения рака молочной железы. Серьезные размолвки и разводы чаще приводят к раку, чем смерть супруга (58). Потеря любви у многих вызывает давящее чувство беспомощности, возможно бередя психологические раны, полученные в детстве через отторжение или критику со стороны других людей.
Ощущение беспомощности может превратить болезненное событие в настоящую психологическую травму. Это знакомо солдатам, побывавшим на войне. Самые страшные воспоминания связаны не с участием в боях, а с ситуациями, когда не можешь помочь раненому товарищу или попадаешь в засаду, под бомбежку и не можешь ни защититься, ни сражаться.
Когда травма действительно серьезна или, как в случае с Мэри, когда рядом нет никого, кто бы помог справиться с этим, риск развития болезни повышается. Ученые установили, что риск развития рака молочной железы в девять раз выше у людей, столкнувшихся с эмоциональными и психологическими трудностями (43). Таким образом, чтобы отразить атаки болезни, очень важно преодолеть психологию беспомощности[58].
Беспомощность травмирует
«Травма» — термин, который используется применительно к испытанному шоку (или их серии), оставляющему болезненный и глубокий отпечаток в мозге больного. Небольшие проблемы, возникающие в обычной жизни человека, могут беспокоить его несколько дней, но при этом мозг способен «исцелиться» сам. Это напоминает небольшую царапину, быстро заживающую и не оставляющую рубца. Мозг тоже обладает природным механизмом для исцеления эмоциональных ран. Эти раны не оставляют устойчивых шрамов и часто бывают полезны человеку для роста и созревания его личности
В других случаях события бывают столь болезненны, что оставляют глубокий отпечаток в представлении людей о самих себе или сказываются на доверии к окружающему их миру. Я говорю о таких ужасных событиях, как изнасилование, смерть близких, несчастные случаи и даже любовные разрывы, как в случае с Мэри.
Это верно также для отсутствия любви, унижений и оскорблений, испытанных в детстве, поскольку детство — это период, когда люди наиболее уязвимы эмоционально и психологически.
Все перечисленные раны образуют своего рода психологический нарыв. Мозг пытается максимально изолировать их, спрятать поглубже, может даже «отрицать» событие. Но попробуйте надавить на нарыв— наверняка вам будет больно. Так и жизнь может жестоко напомнить человеку о его прошлом, заставляя осознать, что рана по-прежнему болит.
Травмы прошлого, если их разбередить, могут овладеть всей ментальной и физической жизнью человека. Для Мэри, когда Пол оставил ее, горькие воспоминания об уходе отца и предательстве первого мужа в очередной раз стали реальностью. Она пришла к выводу, что не имеет права быть любимой, что она бесполезна, что ей суждено терпеть неудачи. Она испытала ту же печаль и пролила те же слезы, что и много лет назад. Даже ее тело, когда она плакала, невольно принимало ту же позу — позу маленькой девочки, беспомощно уткнувшейся головой в колени.
Глубокие психологические раны запускают механизмы реакции на стресс: происходит выброс кортизола и адреналина, активизируются факторы воспаления, а деятельность иммунной системы, напротив, замедляется. Как показывают публикации в журналах «Nature Cancer Reviews» и «Lancet», физиологические механизмы стресса могут способствовать росту опухоли и распространению рака (70, 71).
Не до конца залеченные душевные травмы приводят человека к ложному ощущению беспомощности. Именно ложному: хотя в прошлом это бессилие могло быть реальным, оно не отражает ситуацию в настоящем. Пациенту важно осознать, что беспомощность — это только иллюзия. Собственно, это и есть ключевой момент лечения.
В случае с Мэри ее врач нашел простой способ восстановить внутреннюю силу пациентки. Так как Мэри была журналисткой, он побудил ее изложить историю ее любви, включая опустошительный финал. Несмотря на отчаяние, Мэри нашла эту идею интересной. Когда из-под ее пера стала появляться эта история, она почувствовала, как жизнь возвращается. Вскоре вышла книга, и Мэри снова навестила своего врача. Мало того что ее идеи о самоубийстве остались в прошлом, так еще и болезнь отступила[59]. Поставив себе конкретную, достижимую цель, Мэри смогла избавиться от иллюзии беспомощности и возвратить желание жить. Посвятив себя написанию книги, Мэри получила источник энергии, своего рода целительную, животворящую силу.
Некоторым людям, таким как Миш, о которой я рассказал в главе 5, помогает вынести жизненные испытания любовь близких. Муж, жена, дочь или сын, которые держат вас за руку, дают возможность опустить усталую голову на их плечо, могут предотвратить возникновение чувства беспомощности. Недавние исследования показали, что иногда связь с друзьями играет важную роль как в успехе лечения, так и в длительности выживания.
В опубликованной в 2009 году книге Джеффри Заслоу рассказал историю друзей детства, которые после окончания колледжа разъехались по всей Америке (73). Их дружба продолжалась почти сорок лет, и все жизненные подъемы и спады переживались вместе — успехи и неудачи, браки, разводы, трудности с детьми. В сентябре 2007 года у одной из них, по имени Келли, был обнаружен рак груди. Она сообщила эту новость своим школьным подругам и тем самым словно включила «мгновенный поток любви». Она была затоплена электронными письмами, телефонными звонками, почтовыми письмами, открытками, посылками. Когда у нее в результате химиотерапии появились болезненные язвы во рту, одна из ее подруг прислала миксер для приготовления мягкой еды. Другая, чья дочь умерла от лейкемии, связала ей шерстяную шапочку, третья — сшила специальную пижаму для сна. Келли находила нужным обсуждать все, через что она проходит, больше с подругами, чем со своими врачами. «Мы знаем друг друга так давно, что можем говорить обо всем», — радостно говорила она (74).
Ученые подтверждают важность дружеского общения. Опубликованные в США результаты широкомасштабной исследовательской программы «Медицинские сестры. Изучение здоровья» («Nurses. Health Study») показали, что больные раком груди, которые смогли назвать более десяти друзей, имели в 4 раза больше шансов выжить, чем те женщины, которые сделать этого не смогли. Географическая удаленность значения не имела. Казалось, что защитное действие произрастало из самого факта ощущения связи (75). Дружба важна и для мужчин. Наблюдения, проведенные над 736 мужчинами в Швеции, показали, что дружба оказывает столь же сильное действие на здоровье, как и брак (76). С другой стороны, изучение показывает, что на ход заболевания только курение действует столь же негативно, как ощущение одиночества и изоляции.
Для других такой силой может быть планирование долгожданной поездки, строительство дома своей мечты или просто активная вовлеченность в жизнь семьи и друзей. Самое главное, чтобы деятельность имела подлинный смысл и могла разжечь жизненную силу!
Улыбка Майкла
Для меня все началось с пристального взгляда настоящего друга. После рецидива болезни и последующего курса химиотерапии я потерял опору в жизни. Пришлось бросить работу, так как не было физических сил, чтобы управлять отделом психиатрии и Центром интегративной медицины в университете. Я не мог больше вести прием больных. Что касается личной жизни, то мы с Анной все чаще спорили по вопросам воспитания нашего сына. Напряженность, вызванная этими и другими разногласиями, была настолько большой, что Анна в конечном счете согласилась на курс семейной психотерапии. Но наши попытки сохранить брак не имели успеха: мое состояние постоянного стресса из-за болезни затрудняло тактику взаимных уступок. Я одновременно терял жену, семью, работу и здоровье. Я чувствовал, что жизнь утекает у меня между пальцев. Я боялся того, что лечение не пойдет мне на пользу из-за стресса от полного жизненного краха. Вот тогда-то я и встретил Майкла Лернера.
Майкл — социолог и психотерапевт. Кроме того, он руководит несколькими неправительственными организациями. Профессор социологии Йельского университета, основатель Центра «Коммонвил» (Commonweal) в Калифорнии и автор работ о различных подходах к лечению рака, он стал одним из крупнейших мыслителей Америки, изучающих связь между медициной и личностью в современном мире (77). В процессе работы он общался с сотнями больных и, благодаря своему большому опыту, приобрел значительные знания.
Когда я пришел к Майклу, он задал мне несколько ключевых вопросов. Я удивился, что он не стал сосредотачиваться на негативных моментах моей жизни, а заставил говорить о том, что приносило мне наибольшее удовлетворение. Например, он спросил, под какую «музыку жизни» я бы хотел танцевать? Какую «песнь» — уникальную, личную — мне бы хотелось спеть по крайней мере однажды в жизни?
Услышав эти странноватые на первый взгляд вопросы, я почувствовал, как мое сердце стало биться чуть быстрее.
Слегка помедлив, я заговорил о проекте, который давно замышлял, а также о своих опасениях, что мой проект — это, возможно, всего лишь самонадеянная мечта. Мне хотелось написать книгу о том, чему я научился как невролог, использующий естественные методы лечения беспокойства и депрессии. Но я никогда не писал книг, и моя мечта казалась мне недосягаемой, особенно в нынешнем состоянии.
Подняв глаза, я увидел улыбку Майкла. Он выглядел счастливым. Он нашел то, что искал.
— Давид, — сказал он, — я не знаю, что ты еще собираешься сделать в жизни, но я знаю, что ты должен написать эту книгу!
Через некоторое время, храня в своем сердце слова и улыбку Майкла, я начал писать[60]. Как и Мэри, я нашел свой путь к возвращению в нормальный здоровый мир. Подобно шаману, Майклу удалось разжечь пламя жизни, которое несколькими месяцами ранее начало угасать.
Исцеление беспомощности
По роду своих занятий я был хорошо знаком с проблемой посттравматических расстройств и знал, что лечение, по большей части, не приносит должного эффекта. Препараты, которые прописываются на длительный срок, чтобы дать хоть какой-то результат, уменьшают болезненные переживания лишь на треть, в лучшем случае наполовину (78 — 81). Вот почему я скептически отнесся к слухам о немедикаментозных методах, которые обещали освободить большинство пациентов от симптомов, связанных с самыми болезненными переживаниями в их жизни... всего лишь за несколько недель. Отдельные исследования даже сообщали о положительной реакции в 80% случаев (что сопоставимо с применением антибиотиков в лечении пневмонии у госпитализированных пациентов) (82 — 85).
Однако вскоре моей скепсис уменьшился, и я начал применять эти методы в работе с раковыми больными[61]. Я просил их составить список десяти самых болезненных для них событий. Эти события представлялись мне винтами, с помощью которых крепится большая металлическая пластина, раздавившая у моих пациентов желание жить. После «отвинчивания» одного за другим этих винтов пациенты часто начинали видеть все совсем по-другому. Освободившись от груза, который несли, они получали возможность начать все заново. Да, конечно, такой подход не излечивает рак, но он часто позволяет естественным защитным механизмам заработать с новой силой, что не может не способствовать борьбе с болезнью.
Лилиан преодолевает свой страх
Лилиан была актрисой, она играла на сценах всего мира. Ей было знакомо чувство страха, и она знала все о самообладании. И все же теперь она сидела в моем кабинете, потому что ее старый враг — страх — снова стиснул ее в своих объятиях. Несколькими годами ранее Лилиан успешно прооперировали по поводу миосаркомы (рак мышц), но недавно она узнала, что опухоль вернулась и жить ей, вероятно, осталось всего несколько месяцев.
Лилиан была так напугана, что при рассказе у нее прерывалось дыхание и она не могла закончить начатую фразу. При всем своем старании я не мог помочь ей успокоиться. Она рыдала и без конца повторяла одно и то же: «Вы никак не поймете. И никто не понимает. Я умираю, и никто ничего не может сделать». Я сам недавно начал проходить химиотерапию после рецидива. Слова Лилиан отдавались во мне эхом — я сам испытывал тот же страх. Хотя я взял себе за правило никогда не говорить пациентам о своем заболевании, в тот день я в первый и единственный раз это правило нарушил. Наша беседа записывалась на видеопленку, чтобы послужить инструкцией для студентов и коллег. Отстегнув микрофон, я встал и зашептал ей на ухо: «Знаете, Лилиан, я никогда об этом не говорю больным, но у меня самого тоже рак, и я тоже боюсь. Единственное, что я могу вам сказать, это то, что найти покой и силы в себе самом возможно. Это очень важно, так как этим мы даем себе шанс выздороветь. Именно в этом я постараюсь помочь вам. Рыдания тут же прекратились. Она посмотрела на меня с облегчением. Теперь она уже не одинока. Мы обнялись на несколько секунд и снова смогли начать нашу работу[62].
Я узнал, что в детстве мою пациентку регулярно насиловал отец. Беспомощность, которую она теперь чувствовала перед болезнью, вероятно, была сродни той, что она испытывала в детстве. Лилиан помнила каждую деталь того дня, когда она, шестилетняя девочка, порезала бедро о калитку сада. Отец отвез ее к врачу и сидел там, пока ей без анестезии накладывали швы, почти до самого лобка. Дома он положил ее на живот и, держа за шею, первый раз изнасиловал.
Лилиан рассказала мне, что, проходя многолетний курс психотерапии, она подробно говорила психотерапевту об этих кровосмесительных отношениях с отцом. Она не думала, что есть смысл возвращаться к этим воспоминаниям. «Я давно уже это преодолела», — говорила она. Но связь между этими событиями из ее детства (учитывая ее рассказ о болезни, полный бессилия и страха) и страхом и тревогой, переживаемыми ею сейчас, казалась мне слишком значимой, чтобы пренебречь ею. Она в конце концов послушалась меня и согласилась снова пробудить в своей памяти это прошлое, чтобы поработать над ним вместе со мной.
Рассказывая, она заново пережила тот детский ужас. К ней снова пришла мысль, которая мучила ее тогда: «Что, если в этом виновата я сама? Разве не мое падение в саду и то, что отец увидел мои гениталии у врача, заставили его сделать это со мной?» Как и все жертвы сексуального насилия, Лилиан чувствовала себя частично ответственной за пережитую жестокость. Однако по мере продолжения нашей работы она в какой-то момент внезапно поняла, что ни в чем не виновата. Она была всего лишь маленькой девочкой, и ее отец должен был заботиться о ней, защищать ее. Теперь это было очевидно и для нее самой: она не сделала ничего, что могло оправдать акт агрессии, она просто упала — что может быть более естественным для активной маленькой девочки? Я наблюдал за тем, как связь между взрослой точкой зрения и детским искаженным представлением начала обретать форму.
Постепенно эмоции Лилиан изменились. Страх превратился в оправданный гнев: «Как он мог сделать такое со мной? Как моя мать могла позволить ему делать это в течение многих лет?»
Физические ощущения, как и ее слова, тоже изменились. Испытав снова давление на затылок и страх внизу живота, затем она почувствовала сильное напряжение в груди. Такое бывает, когда человек испытывает гнев.
Сделаю короткое отступление. Некоторые психотерапевтические школы полагают, что цель лечения жертв насилия состоит в том, чтобы довести их до состояния, когда прежнее бессилие, смешанное со страхом, перерастает в справедливый гнев. Однако, на мой взгляд, работать в этом направлении нужно до тех пор, пока пациент не заметит появления внутренних изменений. Важно, что пациента нельзя оставлять с негативными чувствами, будь то гнев или печаль, если он в силах пойти дальше.
В ходе сеанса Лилиан увидела себя маленькой девочкой, эмоционально преданной и физически оскорбленной. Как взрослый человек, она испытывала глубокую печаль и сострадание к этому бедному ребенку. Я ожидал этого, поскольку читал труды Элизабет Кюблер-Росс (Elisabeth Kübler-Ross), описывающей различные стадии «проживания» траура (87). Лилиан поняла, что она, взрослая, может позаботиться об этом ребенке. В самом деле, разве она не защищала яростно своих собственных детей — по ее словам, «как львица» ?
Наконец, она рассказала мне историю своего отца. Он был участником Сопротивления в Голландии во время Второй мировой войны, был арестован нацистами и подвергся пыткам. Лилиан постоянно слышала, как ее бабушка с дедушкой говорили о том, что после этого его словно подменили. Вспоминая об этом, она чувствовала поднимающуюся в ней волну жалости к отцу. Теперь она видела его как человека с огромной потребностью в любви и сострадании, которые его жена, натура холодная, не могла ему дать. Не давали ему этого и родители, пойманные в ловушку культурной традиции, не придававшей значения эмоциям. Его запутавшаяся, растерянная душа прошла через такие суровые испытания, которые, как она сказала, «могли свести с ума любого». Теперь это был «глубокий старик, такой слабый, что и ходит с трудом. Его жизнь так сложна. Мне жаль его».
За время короткой терапии Лилиан перешла от ужаса маленькой изнасилованной девочки к пониманию и даже состраданию — самая взрослая, на мой взгляд, точка зрения. Ни одна из стадий, описанных Элизабет Кюблер-Росс, не была пропущена. Нити между событиями прошлого и теперешними взглядами Лилиан были восстановлены. Как только это произошло, травмирующее воспоминание было «усвоено», как говорят биологи, и потеряло способность вызывать опустошающие эмоции. Лилиан, конечно, не забыла о том, самом первом, изнасиловании, но теперь она говорила так:
— Я смотрю на это издалека. Как будто я простой наблюдатель. Это всего лишь воспоминание, изображение. Оно не влияет на мою жизнь.
Лишенное эмоционального заряда, травмирующее воспоминание теряет свою силу, и его власть ослабевает. Это важный первый шаг навстречу исцелению. Но полное устранение травм не ограничивается нейтрализацией старых воспоминаний. Оно только открывает тех, кто испытывает это, для нового образа жизни.
Как только мы разобрались с детскими травмами, Лилиан обнаружила внутреннюю силу, о которой и не подозревала. После этого она смогла противостоять своей болезни (а также возможной смерти) с гораздо большим спокойствием. От нее исходило какое-то излучение, его ощущали все, кто к ней приближался[63].
Излечить от рака не могут ни шаманы, ни психотерапия. Но шаманы помогают избавиться от чувства беспомощности перед лицом болезни, и хорошая психотерапия делает примерно то же самое (88 — 90)[64].
Мы больше не можем прятаться за утверждением, что действенность методов, основанных на связях между душой и телом, недостаточно доказана. Исследования, и в особенности недавние исследования, о которых я упомянул в этой главе, показывают, что на самом деле верно обратное. Есть еще одно, совсем свежее исследование, опубликованное через два года после первого выхода в свет книги «Антирак». Результаты этого исследования, пожалуй, являются наиболее впечатляющими.
Барбара Андерсен, профессор психологии из Университета штата Огайо, руководила долгосрочным исследованием выживаемости после лечения рака, в высшей степени убедительным и многообещающим. В ходе этой работы она в течение 11 лет наблюдала за 227 женщинами, прошедшими обычное лечение рака груди, распространившегося в лимфатические узлы (стадии II или III). После лечения некоторые из этих женщин выполнили годичную практическую программу, направленную на овладение навыками нового образа жизни и информацией, подобной той, которая содержится в этой книге. Эта программа включала информацию о питании и о важности физических упражнений и уделяла большое внимание обучению методам контроля над стрессом, таким как очень простой метод «постепенного мускульного расслабления», основанный на йоге. Контрольная группа прошла только обычное лечение и последующие периодические обследования психологического состояния.
Результаты были замечательные. В группе, которая получила практические советы относительно образа жизни, риск смерти в течение 11 лет наблюдения оказался ниже на 56%. Они учились практиковать основной метод расслабления три раза в неделю по двадцать минут, слушая аудиозаписи. После нескольких месяцев тренировок они научились достигать расслабленного состояния всего за 2 минуты. Данные, полученные при этом исследовании, показали, что чем больше внимания уделяли женщины этим практикам, тем меньше у них было ощущение беспомощности и тем лучше функционировала иммунная система (91 — 93).
Если бы подобные результаты были получены при испытании нового лекарства, любой онколог в мире чувствовал бы себя обязанным прописывать его своим больным.
Будь то умение расслабляться и лучше управлять состоянием своего ума, более правильное питание или регулярное выполнение физических упражнений – секрет на самом деле только один: мы должны сами управлять обстоятельствами своей жизни, вместо того, чтобы быть игрушкой в их руках и предаваться чувству беспомощности и страданию.