В действительности никакого идейно-культурного неприятия России не было. Западная общественность первоначально пребывала в неподдельном восторге от советского эксперимента. В разное время в рядах компартий состояли такие видные представители мировой интеллектуальной элиты, как М. Андерсен-Нексе, Л. Арагон, А. Барбюс, М. Бенавидес, И. Р. Бехер, Ж. Блок, П. Вайян-Кутюрье (редактор «Юманите»), Я. Гашек, Н. Гильен, Р. Гуттузо (член ЦК Итальянской компартии), Т. Драйзер, А. Камю, П. Ланжевен, П. Неруда, П. Пикассо, Дж. Родари, Ж.-П. Сартр, Г. Фает, Ю. Фучик, Н. Химкет, П. Элюар и др.
Уже в первые десятилетия реализации советского исторического эксперимента коммунистическая идея пользовалась в мире большой популярностью, доходящей до восторженного преклонения перед Советской Россией. Вопреки мнению ряда современных авторов, в Гражданскую войну в интернациональных формированиях Красной армии сражались не только бывшие военнопленные, но и граждане, сознательно отправившиеся в Россию для участия в революционной борьбе. Кроме интернационалистов из стран Четверного союза и самоопределившихся регионов Российской империи на стороне большевиков воевали группы выходцев из Франции, Бельгии, Канады, Италии, Югославии, Румынии, Персии, Китая, Индии, Кореи, Монголии, Вьетнама. При РКП(б) наряду с объединениями, сформированными из бывших пленных, были организованы Французская, Англо-американская, Итальянская, Румынская группы. В связи с празднованием 50-летия Октябрьской революции орденами и медалями СССР были награждены 3409 иностранных граждан – участников Гражданской войны.
Далеко не один Дж. Рид оказался под впечатлением мессианского масштаба задач Октябрьской революции. Стихи И. Бехера «Привет немецкого поэта РСФСР» являлись типичной формой реакции западной интеллектуальной элиты на российские события. Уже в 1920 г. вышла книга Б. Рассела «Теория и практика большевизма». Написанная под влиянием размышлений во время путешествия по Советской России, она содержала как критику, так и рассказ о достоинствах социализма. Выдающийся философ, математик, лауреат Нобелевской премии по литературе рассматривал социализм как необходимую ступеньку прогресса человечества.
Несмотря на критику советского эксперимента, содержащуюся в «России во мгле» (1920 г.), Г. Уэллс считал Октябрьскую революцию «одним из величайших событий в истории», которое «кардинально изменило все мировоззрение человечества». Великий английский фантаст писал: «Именно в России возникает кусок того планового общества, о котором я мечтал»[134]. Уэллс резко осуждал антисоветизм У. Черчилля и стал одним из инициаторов движения «Руки прочь от Советской России!».
По другую сторону Евразийского континента японский новеллист Рюноскэ Акутагава заявлял: «Правота социализма не подлежит дискуссии. Социализм – просто неизбежность»[135]. Свое жизненное кредо он формулировал следующим образом: «Я… по характеру – романтик, по мировоззрению – реалист, по политическим убеждениям – коммунист»[136].
Активный адепт Октябрьской революции И. Дон-Левин, посетив Россию в 1923 г. и собрав сведения о расстрелах и пытках в местах заключения, был одним из немногих, кто изменил свое отношение к советской власти. Он вывез письма 323 заключенных, обратившихся с призывом к ряду видных представителей западной интеллектуальной элиты выступить с отзывом на их публикацию. Показательно, что данное обращение вызвало непонимание и раздражение большинства духовных вождей Запада, представивших следующие ответы. Р. Ролан: «Это позор! Кто-то ломает себе руки, в отчаянии, от омерзения! Я не буду писать предисловия, о котором Вы просите. Оно стало бы оружием в руках одной партии против другой. Я обвиняю не систему, а Человека». Г. Уэллс: «Сожалею, что не могу судить о подлинности Вашего собрания писем; равно я не понимаю, почему Вам так хочется получить от меня комментарий к книге». Э. Синклер: «Я признаю право государства охранять себя от тех, кто действительно совершает насилие против него. Я надеюсь, что правительство рабочей России утвердит уровень гуманности более высокий, чем то капиталистическое государство, в котором я живу». К. Чапек: «Я не позволю себе быть несправедливым ни к жертвам, ни к гонителям. Я отдаю себе отчет в том, что в той или иной степени весь мир участвовал в создании положения, при котором человеческая жизнь, законность и человечность имеют столь малый вес». Б. Шоу ответил в шутливой форме, обвинив Дон-Левина в антисоветизме[137].
Апология коммунистического эксперимента исходила не только из уст сторонних наблюдателей, что было объяснимо искаженным восприятием через призму комфортабельного капиталистического быта, но и от представителей богемы, окунувшихся в советские реалии. К таковым относилась А. Дункан, жившая и работавшая в Советской России в 1921–1924 гг. Находясь в Москве, дистанцировавшаяся прежде от политики танцовщица заявила для французской прессы: «Дорогие товарищи! Вы спрашиваете меня о впечатлениях от путешествия, но все, что я могу вам сказать – это впечатления артиста, потому что в политике я не разбираюсь. Я оставила Европу, где искусство гибнет от коммерции. Я убеждена, что в России свершается величайшее человеческое чудо за последние две тысячи лет. Мы скоро увидим не просто материальный эффект, нет, те, кто будет жить в ближайшие сто лет, убедятся, что человечество благодаря коммунистическому режиму сделало большой шаг вперед. Мученичество, через которое проходит Россия ради будущего, принесет такие же плоды, как и мученичество Христа. Лишь братство всех народов мира, лишь Интернационал могут спасти человечество»[138].
Как А. Дункан считала СССР идеальной страной для развития искусства танца, так и непременный участник московских шахматных турниров Х. Р. Капабланка оценивал перспективы развития в нем шахмат. Экс-чемпион мира выступал как один из адептов советского эксперимента.
Посетивший СССР периода зари сталинизма в 1930 г. великий индийский писатель Р. Тагор обнаружил в нем воплощение своих заветных замыслов общественного устройства. Восприятие советского мессианства элитой Востока отражает привезенное Н. К. Рерихом в Москву послание тибетских лам, оценивавших социалистическую революцию как свет освобождения и прозрения всего человечества. Апокалиптические мотивы ожидания пришествия Майтрейи – грядущего красного Будды перетолковывались в коммунистическом духе.
Скептически относившийся к коммунистическому эксперименту Б. Шоу после визита в СССР в 1931 г. изменил свою точку зрения, организовав в Великобритании кампанию в защиту Советов. По оценке Палма Датта, исследователя творчества драматурга, «если он и отвергал концепцию социалистической революции, как иллюзию, пока 1917 год не открыл ему глаза, он отвергал ее не с самодовольством ренегата, а с отчаяньем лишенного наследства… Теперь Шоу приветствовал большевистскую революцию»[139]. Шоу преклонялся перед гением В. И. Ленина, называя его «величайшим государственным деятелем Европы»[140].
Некоторое время одним из наиболее ярких популяризаторов на Западе советского социалистического строительства выступал А. Жид. На литературном конгрессе 1934 г. в Париже, лейтмотивом которого был триумф советской идеологии, собравшиеся встретили писателя аплодисментами: «СССР теперь для нас – зрелище невиданного значения, огромная надежда. Только там есть настоящий читатель»[141].
На обращение уже упоминаемого И. Дон-Левина подписаться под протестом группы общественных деятелей против репрессий в СССР, развернувшихся после убийства С. М. Кирова, А. Эйнштейн отвечал: «Дорогой г. Левин. Вы можете себе представить, как я огорчен тем, что русские политики увлеклись и нанесли такой удар элементарным требованиям справедливости, прибегнув к политическому убийству. Несмотря на это, я не могу присоединиться к Вашему предприятию. Оно не даст нужного эффекта в России, но произведет впечатление в тех странах, которые прямо или косвенно одобряют бесстыдную агрессивную политику Японии против России. При таких обстоятельствах я сожалею о Вашем начинании: мне хотелось бы, чтобы Вы совершенно его оставили. Только представьте себе, что в Германии много тысяч евреев-рабочих неуклонно доводят до смерти, лишая права на работу, и это не вызывает в нееврейском мире ни малейшего движения в их защиту. Далее, согласитесь, русские доказали, что их единственная цель – реальное улучшение жизни русского народа; тут они могут продемонстрировать значительные успехи. Зачем, следовательно, акцентировать внимание общественного мнения других стран только на грубых ошибках режима? Разве не вводит в заблуждение подобный выбор?»[142]
Знаковым произведением западной интеллектуальной субкультуры стала дневниковая книга Л. Фейхтвангера «Москва 1937». Эмигрировав из гитлеровской Германии как воплощения тотального рабства, писатель противопоставлял ей опыт советской системы. Цитируемые Фейхтвангером слова Сократа точно отражают характер восприятия западными интеллектуалами парадоксов строительства социализма: «То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно». Завершал свое произведение писатель следующими словами: «Как приятно после несовершенства Запада увидеть такое произведение, которому от всей души можно сказать: да, да, да!..»[143]
Многолетний председатель фракции СДПГ в рейхстаге Г. Венер, вспоминая о своих впечатлениях периода работы в немецкой редакции Московского радио предвоенных лет, писал: «Хотя я всячески избегал участия в церемониальном славословии Сталина, хотя я внутренне отвергал назойливую официальную пропаганду, я считал необходимым поддерживать проводившуюся от имени Сталина политику, направленную на развитие и защиту социализма в России, ибо, в конечном счете, СССР был решающей опорой мирового пролетариата в его борьбе против реакции. С принятием этой реальности я связывал свое неприятие маниакальной агитации, которую вели отколовшиеся от Коминтерна группки и