ировом масштабе. А значит, предстояло инициировать революции в других государствах. Перспектива войти в состав Российской Федерации им вряд ли понравилась бы, а в “союз равных” — почему бы и нет? Сталин в спорах, как это бывало и раньше, уступил. И победила ленинская формула — “формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии”. Противоречивая, непоследовательная, но она-то и была принята на пленуме ЦК 6 октября 1922 г.
Хотя даже и этим споры не кончились. В Тифлисе решение ЦК вызвало бурные протесты. Председатель Кавбюро РКП (б) Серго Орджоникидзе за неподчинение партийной дисциплине стал снимать нарушителей с постов. Москву засыпали жалобами на него. Добавился скандал с неким Кабахидзе, который обвинил Орджлникидзе в коррупции и заработал за это по физиономии, что также было использовано для кляуз. В Тифлис была направлена комиссия под председательством Дзержинского. Никакого особого криминала не нашла, в бурную эпоху первых лет советской власти и не такое случалось. Кого там могли удивить отстранения от должности или пощечина?
Но внезапно коренным образом изменилась обстановка в советских верхах. В ночь на 16 декабря 1922 г. у Ленина грянул второй инсульт. И вот тут-то стало ясно, что восстановления здоровья не произошло, полноценным вождем ему больше не бывать. А фигур “первой величины” в большевистской верхушке на этот момент было четыре. Зиновьев — председатель Исполкома Коминтерна, председатель Северной Коммуны (Петрограда), член Политбюро. Каменев — председатель Совета труда и обороны (СТО), лидер Московской парторганизации, член Политбюро. Сталин — нарком двух наркоматов, генеральный секретарь ЦК, член Политбюро и Оргбюро. И Троцкий — наркомвоен, член президиума ВСНХ и Политбюро. Были и фигуры второго, третьего ранга: Томский, Рыков, Бухарин, Молотов, Калинин, Дзержинский, Пятаков… Но реальных кандидатов на власть оказалось двое — Сталин и Троцкий, представлявшие абсолютно разные силы, разные группировки внутри партии.
И между ними пошла борьба. Причем в первом раунде была сделана попытка использовать авторитет отсутствующего, но еще живого Ленина, формально еще числившегося вождем. Проявилось это в виде пресловутого “политического завещания”. Любой врач, любой человек, сталкивавшийся со случаями тяжелого инсульта, знает его особенности. Он очень сильно влияет на психику, меняет личность. Больной легко впадает в злость и истерики, становится неадекватным, раздражительным, склонным зацикливаться на каких-то “пунктиках” — и легко внушаемым. Все это мы видим и в работах так называемого “завещания”. А вести внушение, влиять на Ленина мог только один человек — Крупская, постоянно находившаяся при нем. И квартира больного превратилась в эпицентр жестоких интриг, в которых Владимиру Ильичу отводилась всего лишь роль чужого инструмента.
18 декабря 1922 г. пленум ЦК по настоянию врачей принимает решение о строгом соблюдении режима для больного — главной нарушительницей выступала как раз Крупская [84, 157]. Персональная ответственность за выполнение этого решения пленума была возложена на Сталина. На кого же еще, как не на генерального секретаря, если требовалось контролировать высокопоставленных коммунистов? Но Надежда Константиновна постановление игнорирует, 21 декабря принимает диктовку письма для Троцкого. Сталин, узнав об этом, по телефону делает ей внушение, напоминает о партийной дисциплине. Она жалуется мужу, устраивает сцены. И с 22 на 23 происходит ухудшение здоровья Ленина, паралич руки и ноги.
Тем не менее, не кто иной как Крупская настаивает перед врачами, что Ленину надо разрешить понемножку работать. Дескать, он тогда будет чувствовать себя менее ущемленным. И доктора позволяют диктовать по 10 минут в день. А следующим шагом в подковерной борьбе становится отстранение от исполнения обязанностей одной из секретарш Владимира Ильича. Отстраняется Аллилуева, жена Сталина! Она остается в составе секретариата, но для диктовок ее больше не привлекают. Отныне в квартире вождя появляются только секретарши из “команды” Крупской — Гляссер, Володичева, Фотиева и др. После чего и рождаются работы “завещания”.
Кстати, когда именно они диктовались, в точности неизвестно. В “Журнале дежурных врачей” и “Журнале дежурных секретарей” обнаружено множество разночтений и нестыковок [157]. Не исключено, что работы кем-то редактировались — они представляют собой машинописные копии, никем не заверенные, нигде не зарегистрированные, без каких-либо пометок, без подлинников стенограмм. 23–24 декабря датирована диктовка, которая позже была названа “Письмом к съезду”. Тут всем досталось, Троцкому, Каменеву, Зиновьеву, Бухарину, Пятакову. А особенно Сталину.
30 декабря открывается I съезд Советов СССР, принимает Декларацию об образовании СССР, подписывается союзный договор. Сталин провозглашает: “Сегодняшний день является днем торжества новой России… превратившей красный флаг из знамени партийного в знамя государственное…”. Но в этот же день Ленин диктует работу “К вопросу о национальностях и “автономизации”. Проект “автономизации” был похоронен три месяца назад! Союз создавался на ленинских принципах, принятых в октябре 1922 г. при его участии. Однако в статье мы вдруг находим: “…Вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик”! То есть, кто-то (и ясно, кто) напел Ленину, будто в его отсутствие Сталин протащил свой старый проект! Снова всплывает и “грузинское дело”, причем наряду с Орджоникидзе неизвестно почему оказываются виноватыми Сталин и Дзержинский. Статья вообще откровенно русофобская. Употребляются выражения типа “шовинистическая великорусская шваль”, “грубый великорусский держиморда”. Логикой и не пахнет. Ленин, прежде боровшийся с националистами, начинает с какой-то стати отстаивать национализм “малых наций” в противовес национализму “больших наций”.
4 января 1923 г. следует еще одна диктовка — которую впоследствии объявят дополнением к “Письму к съезду”. В ней уже прямо указывается, что Сталина надо удалить с поста генсека, потому что он “груб”. Хотя и сам Ленин деликатностью никогда не отличался — можно взять даже процитированные выше фразы о “держимордах” и “швали”. Насчет “грубости” Владимир Ильич просто цитирует свою супругу. А она, судя по всему, продолжала подзуживать. Ленин зацикливается на “грузинском деле”, раз за разом вспоминает о нем в январе, в феврале, требует материалы [96]. В квартире Ленина из секретарей и секретарш создается “комисия”, которая начинает свое расследование, невзирая на то, что вопрос был рассмотрен Политбюро. Крупская не устает напоминать мужу и о старой, декабрьской обиде на Сталина. Как вспоминала М.И. Ульянова, Надежда Константиновна устраивала дикие сцены “была не похожа на себя, рыдала, каталась по полу” [84].
Она добивается своего. 5 марта Ленин диктует две записки. Троцкому, предлагая ему взять на себя защиту “грузинского дела”. И Сталину, где указывает на обиду своей жены, требует извиниться и угрожает порвать отношения. Причем эту записку Крупская задерживает на два дня. Чтобы Иосиф Виссарионович не мог извиниться. Хотя Троцкому записку даже не пересылают, диктуют ее сразу же по телефону [157]. На кого работала Надежда Константиновна, очевидно — на Льва Давидовича. Понятно и то, кто должен был подыграть ей — в выпадах против Сталина она постоянно апеллирует к Каменеву и Зиновьеву. Но она перестаралась. Ленин переволновался, и 7 марта случился третий инсульт. Вождь утратил дар речи и окончательно выбыл из игры.
15. КОМУ ПРАВИТЬ НА РУСИ?
На календарях было 21 января 1924 г. В сумрачном, пропахшем лекарствами особняке в Горках кто-то вскрикнул. Кто-то сдавленно зарыдал. А кто-то уже накручивал рукоять телефона. И понеслась по проводам траурная весть — умер Ленин… Страна замерла в неясном тревожном ожидании. По городам и станциям люди вчитывались в страницы газет. По деревням обсуждали новости, привезенные односельчанами. На заводах, фабриках, в воинских частях и учебных заведениях собирались митинги. В Москве, несмотря на лютые морозы, десятки тысяч людей выстаивали по несколько суток для прощания с телом вождя. Обмораживались, грелись возле костров, разожженных на улицах. Кто-то втайне злорадствовал. Кто-то искренне переживал утрату. И все невольно гадали — а как оно будет дальше? Раньше цари умирали, оставляя наследников. Потом были перевороты и революции. Сейчас впервые в русской истории вопрос о власти должен был решиться как-то иначе. Как?
Впрочем, к тому моменту, когда сердце Ленина перестало биться, этот вопрос в значительной мере был уже решен. Сталина Троцкий явно недооценил, оказался в плену собственного самомнения и гордыни. Мог ли с ним конкурировать какой-то серенький “ремесленник”, ленинская марионетка? Да и чего, казалось бы, опасаться Льву Давидовичу? За ним стояли могущественные силы “мировой закулисы”. Ее эмиссары действовали в самых высших эшелонах советской власти. Получат команду, где уж удержаться Сталину?
И такая команда прошла. Весной 1923 г., накануне XII съезда партии, в “Правде” вышла статья Радека “Лев Троцкий — организатор победы”. Характеристики — “великий умственный авторитет”, “великий представитель русской революции… труд и дело которого будет предметом не только любви, но и науки новых поколений рабочего класса, готовящихся к завоеванию всего мира” [208]. Подобная публикация в центральном органе партии не могла выйти без благословения Бухарина. Партийцам откровенно подсказывали, чью сторону принимать. Петроград еще не стал Ленинградом, а Гатчина в 1923 г. превращается в Троцк. Ясное дело, не по инициативе Сталина. Один этот факт показывает, насколько сильны были “оборотни” в советских верхах.
В преддверии XII съезда произошел и вброс первой порции “завещания”. Но не “Письма к съезду”, как иногда считают, а статьи “К вопросу о национальностях и “автономизации”, бичующей Сталина, Орджоникидзе, Дзержинского. Через Фотиеву она попала в Политбюро. И все же сторонники Троцкого просчитались. Впоследствии Лев Давидович утверждал, будто съезд стал его триумфом, и он со своим экономическим докладом (который считался третьим по рангу) затмил первый, политический — Зиновьева, и второй, организационный — Сталина. Документы съезда говорят обратное. Масса “серых” делегатов из вчерашних военных, рабочих, крестьян в экономических выкладках не разбиралась. Для них вопрос стоял иначе — за кем идти? А Сталин был ближе, предпочтительнее. “Бомба” со статьей тоже не сработала. Партийцы ее восприняли как анахронизм, дело прошлого. Ну а что касается обвинений в “великорусском шовинизме”, то они могли придать Сталину только дополнительную популярность. Ведь на словах партийные низы были, конечно, за “интернационализм” — но неужели им на деле нравилось засилье “интернационалистов” и инородцев? XII съезд стал триумфом отнюдь не Троцкого, а Сталина.