Он оказался срели тех, кого покровительство Менжинского и Ягоды оградило от чисток, в 1921–1925 гг возглавлял Особый отдел ГПУ. Кстати, при этом организовал в Кучино своеобразную “дачную коммуну”, втянул в нее многих подчиненных. Туда приезжали на выходные вместе с женами. Лица обоего пола обязаны были ходить там голыми или полуголыми, что называлось “культом приближения к природе”. В натуральном виде члены “коммуны” работали на огроде, вместе ходили в баню, пьянствовали, устраивали групповухи — причем Бокий привлекал к жизни и развлечениям в “коммуне” и своих несовершеннолетних дочерей. Проводились и какие-то ритуалы с символическими похоронами и т. п., эти факты вскрылись на следствии в 1930-х гг, но в материалах дела о них упоминается неясно и обтекаемо, как об актах пьяного хулиганства [16]. А во второй половине 1920-х, когда умершего Дзержинского сменил Менжинский, Бокий возглавил сверхсекретный отдел ОГПУ, занимавшийся изысканиями в области оккультизма и магии. Организовывал экспедицию на Тибет для поисков легендарной Шамбалы, и руководить ею должен был не кто иной как Яков Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха и бывший начальник охраны поезда Троцкого.
Конечно же, такой человек как Бокий при создании Соловецких лагерей учитывал не только “практические”, но и магические соображения. Сделать святое и чистое место проклятым. Испохабить его, надругаться над ним. И могли ли пройти мимо внимания Бокия такие названия, как гора Голгофа и Голгофско-Распятский скит? Тут казни и зверства приобретали уже не только репрессивный, но и ритуальный характер.
Однако те, чьими руками они творились, плохо кончили. Внутрилагерная администрация и надзиратели из осужденных чекистов свирепствовали, желая “реабилитироваться”. Выслуживались, надеясь, что их садистские “подвиги” оценят, восстановят в прежних рангах, возвысят. Но просчитались. Информация о бесчинствах в лагерях с уцелевшими заключенными просачивалась наружу. Было прислано несколько комиссий. Формулировку подобрали такую чтобы не дискредитировать партию и “органы” — возникло дело о широком “белогвардейском заговоре”. Дескать, его участники своими зверствами преднамеренно порочили советскую власть. Да они же и сами объявляли заключенным: “Здесь вам власть не советская, а соловецкая”. В октябре-ноябре 1929 г. около 600 человек было расстреляно. Так и сошел в братские могилы под маркой “белогвардейцев” цвет палачей красного террора. (Вероятно, отсюда и пошла легенда, переданная Солженицыным, что на Соловках внутренняя администрация состояла из белогвардейцев).
Но сама система лагерей в условиях экономических трудностей и постоянной нехватки финансов оказывалась “выгодной”. В экономических “штурмах” она получалась заменой все тех же “трудовых армий”. И со следующими волнами репрессий она стала разрастаться, нацеливаясь на строительство железных дорог, каналов, добычу древесины, полезных ископаемых…
20. В ОДНОЙ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЙ СТРАНЕ.
Одновременно с тем, как Сталин утверждался у власти, происходили некоторые изменения во внутренней и внешней политике советского руководства. Так, в 1924 г., когда наносились удары по Троцкому, был смещен с поста директора “Роскомбанка” его партнер и протеже Олаф Ашберг. Хотя сняли его не за участие в разграблении России, а формально всего лишь за “злоупотребления”. Потому что, не довольствуясь получаемыми сверхприбылями, он еще и элементарно воровал. Имея доступ к суммам, выделенным для оплаты зарубежных товаров, прикарманивал часть денег. Сам “Роскомбанк”, главный канал утечки российских ценностей за рубеж, был ликвидирован, его слили с Наркоматом внешней торговли [158].
Перемены коснулись и области национальной политики. В феврале 1924 г. была принята первая конституция СССР — и в ее рамках Сталин ввел все же большую государственную централизацию, чем желал Ленин. Например, через установление двух уровней управления экономикой и социальной сферой с подчинением республиканских органов общесоюзным. Централизация достигалась и через структуру партии. Компартии союзных республик сохраняли внутреннюю “автономию”, но входили в Российскую коммунистическую партию.
Противники этой линии из украинского и грузинского руководства — Раковский, Петровский, Мдивани, Махарадзе и пр. были смещены со своих постов и переведены на другую работу — подальше от своих республик, чтобы не могли больше воду мутить. Тем не менее, Грузия оставалась серьезной “головной болью”. Как уже отмечалось, ей были сохранены многие “особые” права, как экономические, так и политические. Тут легально жили многие грузинские меньшевики, еще недавно бывшие правящей партией. Беспрепятственно могли собираться, имели связи с зарубежьем. Да и среди местных коммунистов хватало сторонников “национального” социализма. Действовали иностранные фирмы и банки. Похоже, что Грузии наряду с Эстонией и Латвией предстояло стать еще одним “окном” для откачки советских богатств за рубеж. Но после принятия конституции СССР Москва стала брать под контроль республиканские органы, “особый” экономический статус был свернут. И националистам это явно не понравилось. В 1924 г. они подняли восстание. Его быстро подавили, после чего Грузия была лишена своих “политических свобод”.
К немалым бедам привела и прежняя ставка на “революционных горцев” на Северном Кавказе. Они совершенно распоясались. В Москву шли жалобы: “Русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно. Аулы, наоборот, переполнены оружием, каждый житель, даже подростки 12–13 лет вооружены с ног до головы, имея револьверы и винтовки. Таким образом получается, что в Советской России две части населения поставлены в разные условия в ущерб одна другой, что явно несправедливо” [197]. Постоянная поддержка горцев со стороны властей, использование их против казаков, обернулись полным беспределом. Они нападали и угоняли скот у казаков, крестьян, грабили и советское хозяйства. Но и друг с другом сводили счеты, шли межнациональные склоки.
И правительство стало наводить порядок. Горскую республику упразднили, выделив из нее Кабардино-Балкарскую, Чеченскую, Карачаево-Черкесскую, Северо-Осетинскую, Ингушскую автономные области. Но и другим народам давалась автономия. В составе Чечни был создан Сунженский автономный казачий округ, три казачьих национальных района в составе Карачаево-Черкессии и Северной Осетии, права автономных округов получили города Владикавказ и Грозный, где преобладали русские.
Сталин пересмотрел и некоторые другие решения, принимавшиеся при Ленине, когда слишком щедро одаривали “националов”. Например, Донецкий, Таганрогский и Шахтинский округа, прежде принадлежавшие Войску Донскому, были отданы Украине. В ходе административной реформы 1924 г. их отобрали назад и включили во вновь создаваемый Северо-Кавказский край, объединивший Дон, Кубань, Ставрополье, Терскую губернию и северокавказские национальные области. А из состава Киргизской (Казсхской) АССР была изъята Оренбургская область, казахскую столицу перенесли из Оренбурга в Кзыл-Орду.
Попытки выправить национальную политику, отказ от безоглядного потакания инородцам тоже понравились не всем. В 1925 г. вспыхнуло восстание в Чечне, в 1926 г. в Дагестане. Резали русских, создавали вооруженные отряды. Причем и в этих случаях, так же, как в Грузии, выявилась связь с заграничными центрами. Обнаружилось, что местное руководство заражено национализмом, шариатизмом, пантюркизмом. Восстания разгромили войсками, заигрываниям с горцами пришел конец. Их начали приводить к равному положению с русскими.
Обозначилось еще одно серьезное расхождение Сталина с линией Ленина — отношение к “мировой революции”. Как указывалось в прошлых главах, Иосиф Виссарионович еще в 1917 г. получил от Троцкого прозвище “философа построения социализма в одной стране”. Хотя идея о том, что революция может победить только в мировом масштабе или в нескольких развитых капиталистических странах, оставалась фундаментальной догмой марксизма-ленинизма. Даже высшая государственная награда, Орден Красного Знамени, по официальному статусу значился “символом мировой социалистической революции”, а первоначальное название СССР предполагалось — “Союз советских республик Европы и Азии” [157].
Попытка опровергнуть данный догмат была такой “ересью”, что могла стать для любого деятеля политическим самоубийством. И Сталин поначалу даже не пытался его оспаривать. Неизменность курса на “мировую революцию” он подтверждал в своих выступлениях в 1922, 1923 гг, подтвердил и в 1924 г. в “Клятве ученика учителю”. Но в конце того же года, в дискуссии по книге Троцкого “Уроки Октября” Иосиф Виссарионович уже осмелился оспаривать утверждение, будто успех русской революции однозначно зависит от победы социализма за рубежом.
Для защиты своих взглядов Сталин получил и идеологическую “подпорку” — в ходе антитроцкистских кампаний была найдена малоизвестная до того времени статейка Ленина “О лозунге Соединенных Штатов Европы”. В 1915 г. Лев Давидович озвучил одну из глобалистских идей ордена иллюминатов: что Мировая война должна закончиться революцией, и возникнут Соединенные Штаты Европы. А Ленину захотелось поспорть — причем даже не по сути, а лишний раз укусить оппонента, уличить в частных ошибках. Он указал, что говорить о Соединенных Штатах Европы неверно, надо брать курс на создание Соединенных Штатов Мира. Но рассуждал и о другом: что из-за “неравномерности развития капитализма” революция может победить не одновременно, а сперва в нескольких странах или в одной стране.
Вот на эту единственную цитату и смог опереться Сталин. Хотя такое обоснование было явно слабоватым. Другие члены Политбюро были иного мнения, и Зиновьев заявлял: “Наша марксистская партия при отсутствии мировой революции держится на честном слове”. И деятельность в данном направлении велась колоссальная. На подготовку “мировой революции” работали Коминтерн, Разведуправление Красной армии, иностранный отдел ОГПУ, наркомат иностранных дел. Шло финансирование иностранных компартий. При Коминтерне действовала Военная комиссия, имевшая собственные диверсионные и командные школы, штат военных инструкторов, которых направляли за границу для подготовки боевиков.