На процессе Промпартии Пальчинский должен был стать главным обвиняемым. Но его не доводят до суда вообще! А.И. Солженицын предполагал, что он держался слишком мужественно, отказался подписывать фальшивые материалы, за что и поплатился жизнью. Но почему? Некоторые другие обвиняемые тоже сперва упорствовали, ни в чем не признавались или давали уклончивые показания, лишь по ходу следствия и суда становились более откровеными — так вел себя, например, Суханов. И все получили довольно умеренные приговоры. А главного фигуранта, Пальчинского, расстреливают почти сразу после ареста, в мае 1929 г. Без суда, по приговору коллегии ОГПУ, то бишь по приказу Ягоды. И его следственное дело исчезло! [168] Учитывая очень уж “богатое” прошлое Пальчинского, не логичнее ли предположить что он слишком много знал и слишком многое мог рассказать? Или неосторожно выразил готовность рассказать?
А при расследовании заговора военспецов в руки ОГПУ попал еще один “непростой” деятель, генерал М.Д. Бонч-Бруевич. В свое время также поучаствовавший в заговорах, помощник Троцкого, работавший в тесном контакте с Сиднеем Рейли, предоставляя ему все сводки и планы Красной Армии [173]. Но с ним обошлись совершенно иначе. Сработали некие “пружинки”, и его участие в оппозиционных собраниях и разговорах замяли, быстро освободили без всяких последствий [208].
И вредительство шло вовсю. Но, конечно, не в форме мелких аварий на предприятиях. Оно осуществлялось куда более масштабно. Годы “большого скачка” во многих отношениях стали прямым продолжением революционной катастрофы. С 1929 г., в то же самое время, когда громилась деревня, развернулась вторая волна гонений на Церковь. Всю страну охватили антирелигиозные акции. В Ленинграде в рождественский сочельник учинили “ночь борьбы с религией” и взяли всех, кого застали в церквях. На Кубани под Рождество закрыли церкви, устроив в них молодежные вечеринки. В Оренбуржье в 1929 г. на Пасху комсомольцы закидывали камнями крестный ход, подожгли одну из станиц, чтобы сорвать праздничную службу [155]. И это творилось по всему Союзу. Для молодежи организовывались буйные антирелигиозные шабаши с факелами, шествиями, плясками, кощунственными песнями и частушками.
Священнослужителей в первую очередь репрессировали в ходе раскулачиваний. Закрывались храмы, монастыри. Многие из них были взорваны. Другие передавали под использование колхозям. В ходе кампании было закрыто 90 % храмов, которые еще оставались действующими после погрома 1922–1923 гг. А если прихожане пытались протестовать, это объявлялось “кулацкими восстаниями” и соответственно подавлялось. В данный период были ликвидированы монашеские общины, все еще существовшие “в миру” (как, например, община Дивеевских сестер, изгнанных из монастыря, но обосновавшихся в Муроме). Были разгромлены братства катакомбной церкви. Такие общины теперь квалифицировались как “организации”, причем подпольные и контреволюционные. А за это наказания были суровые. Лагеря, ссылки на “спецпоселения” — и как раз для тех, кто проходил по церковным делам, места “спецпоселений” выбирались самые тяжелые и гиблые.
Прокатились и кампании казней. В 1932 г. в ростовской тюрьме были расстреляны митрополит Кавказский Серафим (Мещеряков), епископ Барнаульский Александр (Белозер) и 120 священников и монахов. Случайный свидетель-геолог поведал об убийстве 60 священников в июле 1933 г. на берегу Лены. Их ставили на край ямы и задавали вопрос, есть ли Бог. Каждый твердо отвечал: “Да, есть Бог!” — и звучал выстрел. Расстрелы и тайные убийства священнослужителей совершались и в других городах. Был казнен митрополит Евгений, епископа Краснодарского Памфилия (Мясковского) нашли повешенным в саду [140].
Причем в 1929 — начале 1930-х, в отличие от начала 1920-х, гонения развернулись против любых религиозных конфессий. Ликвидировались и громились протестантские и сектантские общины, до сих пор действовавшие совершенно свободно, “коммуны” толстовцев, баптистов, молокан. Преследовали буддистов, арестовывали и расстреливали лам. Все дацаны на территории СССР были закрыты. Под репрессии попало и исламское духовенство, закрывались мечети, медресе, была закрыта и часть синагог.
Но в этот же период был осуществлен и полный разгром отечественных гуманитарных наук. 12 января 1929 г. в Академию Наук СССР были введены Бухарин, Покровский, Кржижановский, Рязанов, месяцем позже Деборин, Лукин, Фриче. И бухаринцы во главе с Покровским развернули “чистку”, из Академии было изгнано 648 сотрудников. А ОГПУ активно помогло гонителям. Подхватило обвинения, которые выдвигали бухаринцы против ученых, и раздуло дело об “академическом заговоре”. За решетку попал весь цвет российских историков: Платонов, Тарле, Ольденбург, Любавский, Готье, Измайлов, Лихачев, Бахрушин, Греков, Веселовский, Приселков, Романов, Черепнин, Пигулевская, видные философы, мыслители, филологи — Лосев, Кожинов и др. Многих ученых, как А.Ф. Лосева (перед арестом принявшего вместе с женой тайный постриг) явно тянули на “расстрельные” статьи. Некоторых, как академика Н.Н. Лихачева, пытались уничтожить уже в местах заключения.
Словом, брался курс на то, чтобы окончательно искоренить в народе веру в Бога, а одновременно с этим эмиссары чужеземной “бесовщины” пытались добить российскую историю, культуру, русскую мысль. Доломать все, чтобы на “пустом месте” насаждать и строить нечто совершенно иное…
Но и борьба с реальной “антисоветчиной” сплошь и рядом принимала такие формы, что наносила России вред похлеще любых диверсий! Как-то даже получалось, что мелкие вылазки белогвардейцев и наличие антисоветского подполья становились лишь поводами для действительно масштабного вредительства. Например, когда раскрылись оппозиционные кружки среди военных, ОГПУ провело операцию “Весна” — в конце лета и осенью 1930 г. скопом принялось арестовывать всех бывших офицеров, служивших в Красной армии. Было репрессировано более 10 тыс. человек, получили разные сроки заключения, ссылки. Снимали и увольняли командиров-коммунистов, якобы не проявивших бдительности, попавших под влияние “скрытых белогвардейцев”. А поскольку в это же время изгоняли правых и левых “уклонистов”, то за несколько лет командный состав армии обновился на 80 %! И это в условиях, когда опасались близкой войны!
А Шахтинское дело, процессы Промпартии и меньшевиков дали старт гонениям на всех гражданских “спецов”. Только в Донбассе в 1930 — 31 гг половина выходцев из дореволюционной интеллигенции была уволена или арестована. Всего же изгнали со службы около 300 тыс. человек, из них 23 тыс. причислили к “врагам советской власти” (с хорошо понятными последствиями). И это в разгар индустриализации! Причем размах “чисток”, в свою очередь, вел к дальнейшим выводам — что индустриализация и коллективизация должны осуществляться одновременно с “культурной революцией”.
И развернули эту самую “культурную революцию”. С одной стороны, она подразумевала слом всей прежней морали и культуры. А с другой — формирование в кратчайшие сроки новой, “красной интеллигенции”. Как раз для того, чтобы ее “сформировать”, молодежь вовлекали в антирелигиозную вакханалию, в озлобленные демонстрации и собрания, требующие смерти “вредителям”, пропагандировали доносительство. А чтобы заменить “буржуазных спецов”, более 140 тыс. рабочих от станка были выдвинуты на руководящие посты, 660 тыс. рабочих переводились в категорию служащих или направлялись на учебу.
Последствия стали ужасающими. В системе образования все пошло наперекосяк. Количество студентов, вузов, курсов, техникумов, рабфаков выросло так резко, что для них не хватало преподавателей. И производились ускоренные выпуски педагогов, вводились ускоренные курсы, недоучки начинали учить других недоучек. С другой стороны, промышленность лишилась хороших, умелых работников. На их места текли неквалифицированные выходцы из деревни, зеленая молодежь. При этом более образованную молодежь, из семей интеллигенции, в вузы не принимали, она шла на заводы, чтобы приобрести статус “пролетариев” — и “пролетариями” становилась никудышними. Ну а вчерашние хорошие рабочие превращались в никуда не годных руководителей и служащих, запутывая и разваливая деятельность своих предприятий и учреждений.
И в очередной раз пришлось вмешиваться лично Сталину. 23 июля 1931 г. он огласил свои “шесть условий” победы социализма. Осудил “спецеедство”, призвал к заботе о специалистах старой школы. Выдвижение руководящих кадров из “низов” было пресечено. 40 тыс. таких горе-начальников в ближайшие же недели были возвращены обратно на производство. Были пересмотрены правила приема в вузы, количество курсов и рабфаков сокращалось. Уволенных представителей интеллигенции стали брать обратно на работу. И в армию начали возвращать бывших офицеров, восстанавливать в прежних должностях.
Но и внутри коммунистической партии продолжалось вредительство. “Левых” и “правых”, вроде бы, разгромили, однако возникали новые группировки оппозиции. В 1930 г. — группа Сырцова — Ломинадзе. В 1932 г. был раскрыт “Союз марксистов-ленинцев” Рютина — в документах “Союза” признавалась правота Троцкого, требовалось “устранение Сталина”. Затем обнаружилась группа Эйсмонта-Смирнова-Рыкова, которую Сталин назвал “пропитанной серией выпивок”, “оппозиционной группой вокруг водки”. Выносили взыскания, исключали, ссылали… Однако опальные посыпали головы пеплом, заявляли о прекращении раскольничьей деятельности, и их прощали. И все повторялось.
Троцкисты, многократно отрекшиеся от своего высланного лидера, создали конспиративные структуры, получали инструкции от Льва Давидовича. И.Смирнов во время загранкомандировки встречался с сыном Троцкого Львом Седовым, обсуждал взаимодействие. А потом пересылал Седову письма через Э.Гольцмана. В 1932 г. эти связи были обнаружены, ОГПУ арестовало 89 троцкистов. Но в 1933 г. после обычных покаяний их начали освобождать и восстанавливать в партии.
В конце 1932 — начале 1933 г. была раскрыта и арестована оппозиционная организация, куда входили выпускники Института красной профессуры и ряд теоретиков из “школы Бухарина”. Но Бухарин опять сумел выйти сухим из воды. Он напрочь открестился от своих сторонников и убеждал Сталина: “Ты оказался прав, когда недавно несколько раз говорил мне, что они “вырвались из рук” и действуют на свой страх и риск…” В общем одни оказывались ни при чем, другие давали обещания, что больше не будут. Хотя в это же время Лев Седов в Париже обмолвился, что он получил сообщение — в СССР троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы и рютинцы ведут тайные переговоры об объединении своих сил.