Что касается показаний, прозвучавших против Николая Ивановича, то его главные обвинители оказались уже мертвы. А на очной ставке с арестованным Сокольниковым Бухарин и Рыков сумели полностью оправдаться. И Сталин даже сам взял их под защиту от нападок. Говорил: “Комиссия… считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами”.
Но в январе 1937 г. открылся второй публичный процесс, так называемого “параллельного троцкистского центра”: Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов, Дробнис и др. Снова выдвигались обвинения в шпионаже, подготовке переворота, вредительстве. Подсудимые снова признавались. Пятаков сообщал: “Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетливо… В этой войне неминуемо поражение сталинского государства… Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава”. Как видим, это вполне соответствововало троцкистским источникам. И вот тут-то всплыл разговор Радека и Бухарина в 1934 г., когда обсуждались планы троцкистов, их ставка на поражение СССР в войне с Германией и Японией (и Бухарину пришлось подтвердить разговор, он лишь оговаривался, что не во всем был согласен с Радеком). А Сосновский и Куликов дали показания, как Николай Иванович в начале 1930-х признавал правомерность террора, и на очной ставке это также подтвердилось.
В то же время были получены показания против другого важного “оборотня”. Томский, узнав об обвинениях в свой адрес, застрелился, но оставил записку Сталину — если, мол, он хочет знать, кто втянул его в дела оппозиции, “спроси мою жену лично, тогда она их назовет”. Жена назвала Ягоду. А на февральско-мартовском пленуме член ЦК Г. Каминский рассказал о давнем случае, как в 1932 г. троцкисты Дерябин и Мрачковский агитировали коммуниста Лурье примкнуть к террористической организации, убеждали: “Убить Сталина должен коммунист, иначе скажут, что убил кулак”. Лурье тогда доложил о разговоре Каминскому, но дело было замято руководством НКВД во главе с Ягодой.
После этого пленум ЦК дал санкцию на арест Бухарина, Рыкова, Сталин нацелился на перетряску НКВД и партийных органов. Но… внезапно направление кампании резко меняется. На военачальников. А.В. Шубин, детально анализируя поведение Сталина, приходит к выводу: “События апреля — июня 1937 г. наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность” [208]. Доказательства заговора среди военных приводят также А. Колпакиди, О. Прудникова и др. [78]
Существуют многочисленные свидетельства, способные подтвердить, что готовился переворот. Л. Брик вспоминала, как в 1936 г. жила в Ленинграде и “чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна”. Невозвращенца Орлова еще в феврале 1937 г. посетил в Испании его родственник, нарком внутренних дел Украины Кацнельсон, сообщил, что военные намереваются арестовать Сталина [128]. И ряд деталей, переданных в этом разговоре, совпадают с последующими показаниями Тухачевского. О том, что раскрыт заговор в армии, заместитель Ежова Фриновский говорил уезжавшему за границу невозвращенцу Кривицкому. Сведения об этом просачивались за границу и другими путями. Так, получила известность история с “красной папкой”.
Агент-двойник, белый генерал Скоблин, работавший и на НКВД, и на СД, доложил о заговоре Тухачевского немцам. В Берлине некоторые поверили, некоторые нет, но Гитлер распорядился использовать донесение для провокации. Германские спецслужбы за несколько дней состряпали так называемую “красную папку”, подтасовав документы, способные подтвердить обвинение. После чего через президента Чехословакии Бенеша информация была доведена до советской стороны [195, 201]. Не исключено, что “заброс” через Скоблина был одной из игр НКВД, попыткой проверить, как отреагируют немцы. Но факт тот, что материалы “красной папки” в обвинениях против Тухачевского вообще не использовались! Сталин знал, что это фальшивка, и не нуждался в ней. А Молотов уже после смерти Иосифа Виссарионовича, комментировал: “Не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он не всегда своим доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота” [175]. Анализ показывает, что самой удобной датой было время работы июньского пленума ЦК…
Как мы видели, Тухачевский еще в 1924 г. выражал готовность к вмешательству армии в политику, попадался на этом в 1930 г. А после ареста в 1937 г. он отнюдь не подписывает показания, подсунутые ему следствием. Нет, он сам пишет их — более 100 страниц, “написанных ровным спокойным почерком” [208]. Сообщает, что заговор существовал с 1932 г., перечисляет очередность вовлечения в него военачальников, не скрывает и разногласий между ними. Признает контакты с троцкистами. Указывает, что с 1935 г. единственно реальным представлялся “переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД”. А Корк оговаривался, что их организация смотрела “на связь с Троцким и правыми как на временное явление”.
Факты показывают, что “физические методы” применялись не ко всем обвиняемым. Но военные раскалывались гораздо быстрее, чем штатские оппозиционеры. Как только им предъявляли показания других арестованных, следовали признания. В том, что они участвовали в заговоре, каялись все. Но вину признавали не любую. Якир отрицал обвинение в шпионаже, Уборевич — в шпионаже и вредительстве. 11–12 июня Тухачевский, Якир, Уборевич, Примаков, Корк, Эйдеман, Фельдман, Путна, Медведев были осуждены и расстреляны.
И тут встает еще однин немаловажный вопрос. Оппозиционные военные год за годом встречались, высказывали свое недовольство Сталиным, но ничего не предпринимали. Очевидно, им не хотелось рисковать, ведь и при этом правительстве они имели чины, почести. Но почему весной 1937 г. дело вдруг сдвинулось с мертвой точки и наметилась попытка переворота? Из-за массовых репрессий партийцев? Весной их еще не было, они развернулись с лета. Не логичнее ли предположить, что причиной стало раскрытие эмиссаров “мировой закулисы” в советском руководстве? Военные фрондеры, возможно, и не были связаны напрямую с “закулисой”, но теневые силы подтолкнули их к действию.
В ходе следствия над ними были получены новые данные на Бухарина — Тухачевский признал, что обсуждал с ним планы борьбы со Сталиным. Дополнились и обвинения против Ягоды. Выяснилось, что он был в курсе заговора военных, в 1936 г. перебрасывался с Тухачевским репликами: “Ну, как дела, главный из борцов?” “В случае надобности военные должны уметь подбросить силы к Москве”. Клевета в угоду следствию? Такая клевета могла быть более конкретной и определенной. А фразы в показаниях построены именно округло, намеками — бывший шеф НКВД мог при желании трактовать их вполне безобидно для себя.
И в марте 1938 г. состоялся последний публичный процесс — над Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой, Крестинским, Розенгольцем, Черновым, Икрамовым, Ходжаевым, Шарантовичем, Гринько, Зеленским. Причем Бухарин в ходе следствия и суда все еще на что-то надеялся! Кстати, письмо “будущим руководителям партии”, написанное им перед арестом и заученное наизусть его женой, вполне может быть фальшивкой. Мало ли кто мог составить его, чтобы потом, когда понадобится, озвучить через дочь Ларина? Зато доподлинно известно другое, что Бухарин из тюрьмы неоднократно писал Сталину. Признавал свою вину, но предлагал его не уничтожать а использовать — выслать за границу, чтобы сделать из него “анти-Троцкого”. Наивно? Наивным Бухарин никогда не был. Выходит, не терял надежды, что “силы неведомые” все-таки защитят его. Знал, что у них остались “оборотни” в окружении Сталина — глядишь, повлияют, уговорят.
Нет, теневые силы не вмешались. Для них Бухарин был уже отработанной фигурой. А на будущее он был полезен как раз в качестве “мученика”. С разоблачительным письмом, заученным женой, и т. д. На мартовском процессе 1938 г. обвинения прозвучали даже более чудовищные, чем на прошлых процессах. Вредительство, организация “кулацких восстаний”, голода… А Бухарину в числе прочего было вообще предъявлено обвинение в соучастии в покушении на Ленина в 1918 г.! Фантастика? А почему — фантастика? Конечно, подсудимые не агитировали кулаков браться за обрезы. Однако те методы, которыми проводились коллективизация и раскулачивание, не они ли были причиной восстаний? А голод вызвали разве не акции по изъятию продуктов, проводившиеся по командам Ягоды и иных “оборотней”?
Ну а для расстрела Бухарина вполне хватало других обвинений, зачем бы понадобилось навешивать на него еще и причастность к выстрелам в Ленина? (Сам он этот пункт, в отличие от других обвинений, с возмущением отвергал). Но, как уже отмечалось, за покушением на заводе Михельсона с большой долей вероятности стояли иностранные спецслужбы и связанные с ними деятели в советской верхушке. Не логично ли было для Сталина предположить, что и Бухарин, еще один эмиссар “закулисы”, был замешан в этом деле?
А информацией о том, чьими ставленниками являлись Троцкий, Свердлов, Бухарин и иже с ними, Сталин к весне 1938 г. уже обладал. Во-первых, в декабре 1937 г. советской разведке за рубежом удалось выкрасть часть архива Троцкого. Того самого архива, которым ОГПУ в свое время “не поинтересовалось”, и который при содействии Бухарина был вывезен из СССР. А во-вторых, троим высокопоставленным подсудимым удалось купить себе жизни. На январском процессе 1937 г. — Радеку и Сокольникову, на мартовском процессе 1938 г. — Раковскому. Чем они заплатили за это? Тем, что “сотрудничали” со следствием, давали нужные показания? Нет. Все остальные тоже давали. И сами признавались, и других вовсю топили. Например, Пятаков взялся обвинять даже собственную жену. Но это никого не спасло.
Радек, Сокольников и Раковский могли выторговать жизни только в обмен на другую информацию. Которая не отразилась в материалах следствия, не прозвучала на судебных заседаниях. А знали они очень много. Масоны Радек и Раковский являлись агентами сети Парвуса. Радек обеспечивал проезд Ленина через Германию, в Стокгольме занимался с Ашбергом прокачкой денег большевикам, потом вращался в Коминтерне вместе с американскими шпионами типа Джона Рида. Р