27 сентября был заключен полномасштабный советско-германский договор о дружбе и границе, закрепивший и уточнивший раздел в Восточной Европе. И отношения между двумя державами установились, казалось бы, великолепные. Ведь и немцы помнили тесные связи с Советским Союзом во времена Веймарской республики, многие из них поворот в политике Гитлера восприняли как возврат к старому альянсу. Чему и фюрер подыгрывал. Он в беседах с приближенными называл свой курс “инсценировкой нового раппальского этапа” [27].
Такая инсценировка была ему необходимой, чтобы перебросить войска на противоположное направление. Уже 25 сентября 1939 г. начальник генштаба Гальдер записал в дневнике о “плане фюрера предпринять наступление на Западе”. А 27 сентября, в день подписания договора с СССР, Гитлер поставил перед своими военачальниками задачу “наступать на Западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена”. Однако выяснилось, что германская армия еще менее подготовлена для такой масштабной операции. Вроде, и война в Польше была скоротечной, но в наличии осталось лишь треть боекомплекта боеприпасов — требовалось заново копить их, копить горючее. Оказалось необходимым ремонтировать танки, машины, участвовавшие в польской кампании, поскольку запасной боевой техники у немцев не было. И запчастей тоже не хватало.
Поэтому состояние “странной войны” вполне устроило нацистов. Оно давало возможность не спеша, без помех изготовиться к сокрушительному удару. Чтобы не нарушить это состояние, фюрер даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли. И продолжал морочить головы западным правительствам. Передавал предложения о мире через шведского бизнесмена Далеруса, итальянского министра иностранных дел Чиано, в выступлениях перед рейхстагом заявлял: “Если англичане действительно хотят мира, они могут обрести его через две недели, и без каких-либо унижений”. Из-за чего ссориться-то? Неужели, из-за какой-то “мертворожденной Польши” [203]?
Но Чемберлену и Даладье уже нельзя было клевать на такие дешевые приманки. Отвечали уклончиво — дескать, если Германия хочет мира, нужны “дела, а не только слова”. Что ж, для фюрера это стало хорошим поводом обвинить европейские демократии в эскалации войны. Однако многие западные политики и военачальники (во Франции — большинство) были вовсе не против того, чтобы замириться. При условии, если Германия вновь станет “предсказуемой” и обратится против СССР. Об этом вел неофициальные переговоры посол Англии в Ватикане Осборн. Посредником в заключении мира готов был выступить и папа римский Пий XII. В это время нацисты вовсю репрессировали католическое духовенство в Польше, но понтифика, судя по всему, это не смущало. За примирение на Западе он готов был содействовать “урегулированию восточного вопроса в пользу Германии”, то есть предоставлению нацистам свободы рук в Восточной Европе.
Советский Союз в начавшейся войне декларировал нейтралитет. Но Англия и Франция рассматривали Москву фактически в качестве германской союзницы. Составлялись планы бомбардировок бакинских нефтепромыслов и городов Закавказья британской авиацией, диверсий на советских промышленных объектах (Сталин и об этом знал от своей разведки, и подобные сведения, естественно, не способствовали симпатиям к западной коалиции). Лорд Горт и генерал Паунелл всерьез разрабатывали фантастический проект удара по Германии… с востока. Поскольку, мол, укрепления линии Зигфрида слишком сильны, и целесообразнее будет наступать из Ирана через Кавказ, попутно разгромить Советский Союз — и атаковать Германию с того направления, где она защищена слабее.
Но на реальных фронтах “странной войны” творились вещи еще более фантастические. Ряд германских высокопоставленных военных являлись убежденными “западниками”, осуждали изменение политики Гитлера, считая единственно верным альянс с Англией и Францией против СССР. А некоторые были не просто “западниками”. Как уже отмесалось, адмирал Канарис еще в Первую мировую войну, работая в США, установил связи с британской разведкой. Теперь в абвере возникло гнездо заговорщиков, принявшихся работать на англичан. Им передавались все планы операций, замыслы германского командования. Сроки наступления фюрер переносил трижды, с ноября на январь, потом на март, потом на май. Времени для подготовки к отпору к союзников было более чем достаточно. Но ничего сделано не было.
В январе 1940 г. потеряв ориентацию, в Бельгии приземлился самолет с немецкими офицерами, везшими карты и планы. По ним однозначно было видно, что Германия готовит вторжение в нейтральные Бельгию и Голландию. Однако правительства обоих государств решили “не поддаваться на провокации”, не стали заключать союз с Англией и Францией и приглашать их войска — вместо этого предпочли обратиться к Гитлеру с очередными мирными инициативами.
В апреле немцы предприняли частную операцию по захвату Дании и Норвегии. Об этом заговорщики из абвера также предупредили и союзников, и правительства стран, намеченных для агрессии. Но им “не поверили”. Хотя о том же свидетельствовало много конкретных фактов. Караваны германских транспортов с десантами шли мимо датских и норвежских военных флотов, береговых батарей. Один из транспортов потопила британская подводная лодка, спасенные немцы подтвердили — следовали в Норвегию. Но все это было оставлено без внимания! Дания и Норвегия не объявили мобилизацию, не привели в готовность войска.
Генерал Химмер, командующий вторжением в Данию, и командир десантного батальона приехали в Копенгаген… поездом. Осмотревшись, встретили в порту судно “Ганзештадт Данциг”, причалившее совершенно беспрепятственно, и единственный батальон захватил датскую столицу. Правительство отклонило предложение датского главнокомандующего генерала Приора о сопротивлении и капитулировало вообще без боя. Словом, здесь пацифизм сказался в полной мере: избежать войны любой ценой — любой в самом прямом смысле слова. Гитлер, кстати, такое послушание оценил: в других странах за нарушения оккупационного режима растреливали по 50-100 заложников, а в Дании — по 5 [50].
Для захвата Норвегии предназначалось всего 5 дивизий. Вдесятеро меньше, чем было в норвежской армии. Но немцы нахрапом заняли 5 главных портов, в государстве пошла неразбериха. На помощь подоспели англичане и имели возможность не только выручить норвежцев, а даже и завершить войну. Разбили немецкие части в Нарвике, прогнали в горы — а через Нарвик шли поставки в Германию шведской руды, без которой встала бы военная промышленность. Однако в этот момент началось сражение во Франции. Англичане запаниковали и предали очередного союзника. Спешно эвакуировали свои контингенты на главный фронт. А норвежские войска, деморализованные бегством англичан, пали духом и сдались.
На французском фронте численного преимущества у немцев не было: каждая сторона сосредоточила здесь по 135–136 дивизий. А превосходство в технике было у англичан и французов: 3163 танка против 2445 германских, самолетов в 1,5 раза больше. Но наступление, несмотря на все предупреждения, стало для союзников неожиданным. Информацию от заговорщиков из абвера, что через Бельгию и Голландию будет нанесен отвлекающий удар, а основной — в Арденнах, англо-французское командование также почему-то не учло. Двинуло свои главные силы в Бельгию. То есть, в ловушку. 14 марта фронт был прорван, и 40 дивизий оказались прижаты к морю.
Это вовсе не означало непременную катастрофу. Окруженные обладали двойным превосходством над окружающими! Можно было контратаковать и отрезать прорвавшиеся германские соединения. Но никто и не подумал о такой возможности. Англичане и французы покатились к портам, позволяя безответно громить себя. От полного уничтожения их спасло лишь “чудо”. 24 мая Гитлер вдруг остановил свои танки на подступах к Дюнкерку, что позволило погрузить часть войск на корабли. Англичане сумели эвакуировать 340 тыс. своих и французских солдат, бросив на произвол судьбы еще 40 тыс. французов и всю технику. Разгром дополнился политическими кризисами. В Британии на посту премьера Чемберлена сменил Черчилль. 14 мая капитулировала Голландия, 27 мая — Бельгия.
А немцы, покончив с Дюнкерком, повернули на юг и 14 июня вступили в Париж. Оккупирован был только север страны, десятая часть ее территории. У французов еще оставались боеспособные армии, мощный флот. Были и африканские, азиатские, американские колонии. Но о дальнейшем сопротивлении никто уже не помышлял. Дух пацифизма сделал свое дело. Солдаты толпами бежали подальше от фронта. На юг катились и массы беженцев, среди которых тоже хватало мужчин призывного возраста.
А правительство Рейно, удрав из столицы, тут же ушло в отставку. И глава нового кабинета маршал Петэн поспешил капитулировать. Всю Францию немцам даже и оккупировать было трудновато. Но они разделили страну на две зоны. В северной установили свою администрацию, а южную, “свободную”, оставили под управлением правительства Петэна-Лаваля. И ничего, оно вело себя вполне послушно. Само, руками своих полицейских и спецслужб, начало вылавливать и казнить патриотов, помогать немцам грабить Францию, отправлять своих граждан на работы в Германию, высылать в лагеря евреев.
Что ж, если исследовать “странности” этой войны, то каждая из них сама по себе имеет логические объяснения — не буду их повторять, они широко известны в исторической литературе [203]. Но если брать все “странности” вместе, то объяснить их, пожалуй, сложно. Не слишком ли много случайностей, ошибок, накладок? Причем получалось, что все они как-то слишком уж четко согласуются между собой и ведут к одному конечному результату?… Такая картина невольно наводит на размышления — не без влияния ли “сил неведомых” в правительствах и военных кругах Западная Европа была так быстро и эффектно раздавлена? А “чудо” с остановкой немцев у Дюнкерка оказалось очень уж нужным, чтобы Англия все же уцелела. Чтобы стала плацдармом, через который Америка сможет потом вмешаться в войну…
Кстати, после катастрофы у Дюнкерка США провернули неплохой “гешефт”. Англичане там бросили все свое тяжелой вооружение, и начальник штаба американской армии Дж. Маршалл — даром что генерал, но ведь родственник бизнесменов и политиков Маршаллов — тут же сбагрил Британии по очень хорошей цене все “излишки” оружия и техники со складов вооруженных сил США (можно предположить, что их к началу войны позаботились подкопить, эти “излишки”).