Предпринимались попытки засылать активистов в СССР. Возможности для этого с готовностью предоставляли американцы и их союзники. Несколько групп выбросили с самолетов на парашютах. Переходили границу и другими способами. Большинство таких эмиссаров было поймано. Кого расстреляли, кого посадили. Но некоторым удавалось пристроиться, начать подпольную работу. Для нее председатель НТС В.Д. Поремский в 1948-49 гг. разработал так называемую “молекулярную теорию”. Признавлась невозможность создания в Советском Союзе крупных нелегальных структур. Но требовалось, чтобы возникло множество “молекул”. Мелких групп, которые не будут связаны ни между собой, ни с зарубежным центром. Они могли получать из-за рубежа одностороннюю безадресную информацию и так же безадресно сообщать о своем существовании — надписями на стенах, нарисованными символами.
Работу предусматривалось вести в “малых” формах: обработка близких знакомых, общение внутри групп, изготовление и распространение литературы. Но в своей совокупности эти “молекулы” должны были постепенно разъедать советскую систему, и тем самым открыть возможности для более радикальных “революционных процессов”. И ячейки НТС в России возникали разными способами. Одни создавались посланцами из-за рубежа, другие — активистами, уцелевшими в СССР со времен войны. Группы создавали и люди, слушавшие радио “Свободная Россия”, НТС допускал вступление в их партию путем “самоприема”. Но и ряд активистов, попавших в лагеря, стали вести там агитационную работу. А после освобождения образовывали подпольные ячейки в различных городах.
Надо сказать, что после войны условия для западной, НТС-овской и прочей антисоветской пропаганды сложились вполне благоприятные. Такой катаклизм, как Великая Отечественная, взбаламутил массы людей, перемешал их, вызвал грандиозные миграции с места на место. Неизбежно возникали те или иные обиды, недовольства, несправедливости, которые каждый оценивал и осмысливал по-своему. Люди соприкасались и общались с представителями разных идеологий. Милионы солдат, офицеров, угнанных невольников, пленных побывали за рубежом, посмотрели на жизнь “у них”, узнали взгляды иностранцев. А основа советского мировоззрения, псевдо-религия марксизма-ленинизма весьма слабо обеспечивала иммунитет от внешних воздействий. Если человек убеждался, что какие-то из “истин”, внушенных ему, не соответствуют действительности, он начинал сомневаться и в остальном.
В эйфории победы возникали и надежды на идеологические, политические, экономические послабления, на своего рода “конвергенцию” со странами Запада. Но когда вместо послаблений пришлось очередной раз мобилизовывать все силы, в “штурмовом” режиме восстанавливать страну из разрухи, среди разных групп населения стало проявляться недовольство. Во второй половине 1940-х было раскрыто довольно много молодежных оппозиционных кружков и организаций — в Москве, Ленинграде, Воронеже. Взгляды одних были примерно такими же, как у разгромленной оппозиции 1920-х и 1930-х — они признавали идеи коммунизма, но считали себя “антисталинистами”. Другие уже доходили и до отрицания коммунистических ценностей. Всплеск “вольнодумства” проявился и в армии. Кое-где организовывались тайные политические кружки. О них вспоминает, например, Ю.Орлов [130]. На попытке создания такой организации погорел А. Солженицын.
Ожидания послаблений оказались особенно сильны среди творческой интеллигенции. Большая ее часть все же не в такой степени, как простые люди, ощутила на себе ужасы войны. Тыорческих работников ценили, оберегали, создавали возможные удобства, льготные условия работы и службы, более сытные и безопасные. Это особое отношение порождало ощущения своей исключительности, избранности. Интеллигенция в определенной мере избаловалась, претендовала на дальнейшие поощрения. И куда сильнее, чем обычные работяги или солдаты, соблазнялась зарубежными “свободами”. Тем более что в годы союзничества в СССР приезжали иностранные коллеги, поступала литература, широко демонстрировались западные фильмы, да и наши писатели, поэты, деятели театра и кино отправлялись с ответными визитами за границу.
Сталину подобные взгляды пришлось решительно пресекать. Была развернута широкая кампания против “низкопоклонства перед Западом”. В противовес зарубежным пропагандировались достижения русской науки, культуры, искусства. Работу по приведению к порядку творческой интеллигенции возглавил идеолог партии А.А. Жданов. Было принято постановление о журналах “Звезда” и “Ленинград”, осудившее ряд произведений М.Зощенко (который в своих фельетонах окарикатурил не отдельных людей, а как бы обобщенно русских), А.Ахматовой. Сходные постановления были приняты в области музыки, театра. Впрочем, среди деятелей культуры, подвергшихся гонениям, ни один не был репрессирован. Откуда еще раз видно — целью было только одернуть творческих работников, чтобы не заносились и не разбалтывались.
Иностранной поддержкой пользовались, конечно, и националисты. Война закончилась, но в Литве, Латвии, Эстонии еще несколько лет гремели выстрелы, по лесам скрывались банды “лесных братьев”, совершая нападения на сельсоветы, убийства. А на Украине орудовали бандеровцы. Американцы контактов с самим Бандерой избегали, называли его “недостаточно демократичным”, к тому же он был замаран связями с нациствми. Поэтому США предоставляло содержать его англичанам. Но действующую под его руководством “Украинскую повстанческую армию” (УПА) американские и британские спецслужбы финансировали и оказывали ей помощь совместно. Хотя идеализировать бандеровцев в качестве чистых и непорочных борцов за свободу, право же, не стоит. Еще при немцах они проводили “этнические чистки”, зверски вырезая поляков — хуторами и деревнями. А потом стали отлавливать и истреблять русских. Убивали целыми семьями и украинцев, обвиненных в связях с “москалями”.
Но поддержка бандеровцев и прибалтийских националистов для стран Запада была выгодной. Еще бы не выгодной! Советский Союз отвлекал на лесную войну массу сил и средств, в западных районах поддерживалась нестабильность — и рождалась легенда о “народном сопротивлении”. Кроме того, советские карательные органы вели борьбу с повстанцами жестоко, с привычным для них “размахом”. По подозрениям в свзях с националистами нередко арестовывали совершенно невиновных. Депортировали крестьян из “бандеровских” районов в другие места. Численность УПА достигала, по собственным данным бандеровцев, 20 тыс — что наверняка преувеличено. И в пропагандистских целях, и для получения денег требовалось называть цифры побольше, а никак не меньше реальных. Но осуждено и депортировано было из Западной Украины 300 тыс. человек. А это, в свою очередь, нагнетало озлобление, возникали взаимные счеты между украинцами и русскими.
Что же касается “неуязвимости” бандеровцев, то она объяснялась не столько поддержкой местного населения, сколько другими факторами. Их формирования базировались вблизи границ Польши и Чехословакии, а когда против них предпринимались крупные операции, скрывались на территории других государств. Лишь после того, как в 1947–1948 гг в этих странах была установлена коммунистическая власть, стало возможным заключить с ними соглашения о совместной борьбе с повстанцами, и тогда-то успехи бандеровцев подошли к концу. Несколько полков УПА прорвались через заслоны, пересекли три или четыре государственных границы и добрались до Баварии и Австрии. И выдавать их, в отличие от власовцев или казаков, никто не подумал. А с отдельными группами и подпольными структурами повстанцев война на Украине и в Литве тянулась до 1950 г.
Как раз в этот период, после войны, а вовсе не в 1930-х достиг своего максимального размера ГУЛАГ. Его “население” составило 2,5 млн заключенных [27, 161]. Выросло оно за счет тех же бандеровцев, “лесных братьев”, за счет людей, заподозренных в их поддержке, власовцев, бывших полицаев, за счет осужденных за сотрудничество с оккупантами, арестованных белогвардейцев. Попало в лагеря немало граждан, осужденных невиновно. Но, опять же, было бы ошибкой относить всех заключенных к “политическим”. Большинство сидело по уголовным статьям. В войну и первые послевоенные годы разгулялась преступность, и страну “чистили” от бандитов, воров, хулиганья, проституток. И, надо сказать, сделано это было быстро и эффективно. Советские граждане снова смогли выходить по ночам на улицы без страха, без риска быть убитыми, раздетыми или изнасилованными. Было и немало осужденных за нарушения трудовой дисциплины, за мелкие хищения — по законам военного времени это влекло уголовную ответственность.
Чтобы выделить более опасных преступников (например, сотрудничавших с немцами), в 1948 г. возникли лагеря особого режима, “каторжные”. Но в том же 1948 г. условия содержания заключенных во всех лагерях были значительно смягчены, улучшилось питание, охрана труда, стали предприниматься меры к тому, чтобы беречь заключенных [27]. Дешевая рабочая сила ГУЛАГа, контингенты пленных (1,5 млн немцев и 500 тыс. японцев) во многом способствовали послевоенному восстановлению хозяйства, освоению месторождений полезных ископаемых в Казахстане, Сибири. Но сам по себе чрезмерный рост системы лагерей сделал ее нестабильной и взрывоопясной — тем более что в нее попало значительное количество бывших военных. Один за другим покатились бунты и восстания. В 1948 г. близ Воркуты, в 1949 г. в Берлаге, в 1951 г. на Сахалине, в 1952 г. в Озерлаге и Экибастузе, в 1953 г. в Карлаге, Горлаге, Воркуте.
А эти факты, в свою очередь, тоже подхватывались и обыгрывались западной пропагандой. Она разворачивалась по совершенно разным направлениям, только бы вели к одной цели — расшатыванию России. Использовались и открытый антикоммунизм, и идеи, близкие троцкизму, и русофобство, и национализм, и исторические измышления. Велась игра на гуманизме, пацифизме. В 1948 г. ООН приняла Декларацию прав человека — и началась игра на этих самых “правах человека”. Внушались преимущества западных “демократических ценностей”. Орудием пропаганды становился и сам западный образ жизни — изобилие, материальный достаток, удобства. Причем для советских людей это орудие оказывалось самым действенным. И это, в общем-то было вполне закономерно. Коммунистическая идеология не могла обеспечить таких прочных моральных устоев, как вера в Бога. Да ведь она и нацеливала народ на строительство “