Но члены ЕАК не падали духом, почему-то верили, что рано или поздно вопрос все равно решится положительно. Уже и распределяли места в будущем правительстве Крыма, и Михоэлса величали “наш президент”. Надо сказать, комитет имел некую весомую поддержку в советском руководстве. Война закончилась, антифашистские организации, выполнив свои функции, прекращали существование, а ЕАК жил. Мало того, размахнул свою деятельность весьма широко. Выпускал газету “Эникайт” и еще ряд изданий, под его крылом возникло несколько “культурных” и “общественных” организаций. То есть, откуда-то шла солидная финансовая подпитка. Поддерживались связи с американской организацией “Джойнт” — а ее президентом в данное время стал банкир Эдуард Мортимер Моррис Варбург. (Внук Якова Шиффа и брат двух банкиров, служивших в американской разведке — Джеймса Пола и Пола Феликса Варбургов).
Так же, как прежде Лурье со своим ОЗЕТом, так и ЕАК попытался играть роль некоего правительственного органа. В частности, направлял местным властям на Украине и в Белоруссии указания об обеспечении евреев, вернувшихся из эвакуации. Требовал возвращать им утраченное имущество или выдавать денежные компенсации, в первую очередь предоставлять жилье, устраивать на работу [161]. Об этой “самодеятельности” пошли доклады в Москву. И МГБ представило материалы Сталину. Сообщило и о том, что члены ЕАК проявляют повышенный интерес к семейной жизни времлевских руководителей.
Когда был образован Израиль, в СССР обнаружились “общественные” центры, агитировавшие молодых евреев ехать воевать с арабами. Повторюсь, Москва на первом этапе поддерживала Израиль — но и “самодеятельность” с вербовкой добровольцев Сталину, разумеется, пришлась не по душе. А последней каплей стало то, что произошло в Москве во время приезда Голды Меир [27]. Встречать и приветствовать ее собрались огромные толпы, 30 тыс. человек! Но… советское руководство никого не созывало и не оповещало. Значит, такую массу людей оповестила, собрала и вывела на улицы некая другая организация. Обладающая собственными каналами связи, разветвленными структурами, огромным влиянием.
Но в Советском Союзе существование таких “неофициальных” структур было совершенно невозможным и немыслимым! Этого не допускалось со времен революции. Сталин, естественно, отдал приказ о расследовании. И МГБ быстро выявило, что оповещение и сбор людей осуществлялись по каналам ЕАК. В результате 20 ноября 1948 г. Политбюро приняло решение распустить ЕАК. Его печатные органы и действующие при нем организации были закрыты. Михоэлс погиб при таинственных обстоятельствах в дорожном происшествии, остальных членов ЕАК арестовали. Всего взяли 110 человек, они были осуждены на различные сроки заключения. Но вот смерть Михоэлса в рамки дела явно не вписывалась. Он был фигурой вовсе не той величины, чтобы его нельзя было арестовать и потребовалось убивать тайно. В СССР даже маршалы и министры были от ареста не застрахованы. Напротив, Сталин и МГБ были заинтересованы получить от него показания. Поневоле закрадывается подозрение, что его ликвидировали все же не советские спецслужбы, а совсем другие силы. Чтобы он не выложил то что знает…
Новые обстоятельства вскрылись в 1952 г. Как раз тогда, когда занялись связями жен Молотова, Андреева, Ворошилова. Кстати, даже и после разгрома ЕАК “проект Хазарии” еще не был похоронен. Теперь его пытался лоббировать Молотов. И Сталин говорил на пленуме ЦК: “А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова… У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш советский Крым” [161]. В связи с этими делами было назначено дополнительное расследование деятельности ЕАК. Фефера, Перетца, Маркиша, Квитко, Бергельсона и др. (всего 13 человек) расстреляли в лагерях.
Но вообще политические “дела” и репрессии, которые то и дело прокатывались в конце жизни Сталина, были совершенно неоднозначными. Причиной опалы Г.К. Жукова, очевидно, стало личное соперничество в окружении генерального секретаря. Генералы В.Н. Гордов и Ф.Т. Рыбальченко были расстреляны за антисоветские и антисталинские высказывания (или по оговору в таких высказываниях). Почему попали под репрессии маршал авиации А.А. Новиков, маршал артиллерии А.А. Новиков, адмиралы Н.Г. Кузнецов, В.А. Алфузов, Г.А. Степанов, Л.А. Геллер, министр авиапромышленности А.И. Шахурин и др.? Возможно, причинами тоже являлись “придворные” интриги. Но не исключено, что имели место целенаправленные влияния по устранению полководцев, флотоводцев, руководителей военной промышленности.
Ясно, что без ведома Сталина удары по деятелям такого ранга осуществляться не могли. И на его подозрительности игра шла очень успешная. Это раньше генеральный секретарь мог писать Рыкову, что “надо собраться нам, выпить маленько” и все разногласия утрясутся, позволял Бухарину насмехаться и дергать себя за нос — но потом он вдруг обнаружил, что советское руководство напичкано “оборотнями”. А теперь именно это стало уязвимым местом Сталина! Теперь в нем поддерживали страх перед “оборотнями” — и этим пользовались “оборотни” настоящие. Скажем, “дело адмиралов”, состряпанное по мелким обвинениям, перечеркнуло великолепную программу строительства флота, разработанную Н.Г. Кузнецовым и его соратниками. Вместо нее была принята другая, гораздо менее совершенная.
Страх перед “оборотнями” оказывался выгодным и просто для уничтожения соперников. Так, в 1950 г. разыгралось “ленинградское дело”. Под него попали заместитель председателя Совета министров СССР Вознесенский, секретарь ЦК Кузнецов, председатель Совета министров РСФСР Родионов и еще ряд деятелей высокого ранга — Попков, Капустин, Лазутин, Турко. Их обвинили в “попытке развалить социалистическое хозяйство методами международного капитализма”, в “заговоре со сторонниками Тито”, в образовании с 1938 г. “антисоветской группы”, направленной на “отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК”.
То есть, Сталина убедили, что налицо характерные черты троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев. 26 главных обвиняемых расстреляли, около 2 тыс. человек посадили… На самом же деле разыгрался раунд борьбы за власть. В ходе “ленинградского дела” была уничтожена “команда” Жданова. Она лишилась своего умершего лидера и оказалась незащищенной от интриг ждановского соперника, Маленкова. Впрочем, стоит подметить немаловажный факт. “Команду” разгромили полностью, “под корень”. И только один человек из этой “команды” не попал под репрессии. Несмотря на то, что он являлся ближайшим помощником Жданова и активно поучаствовал в партийных баталиях против “маленковцев”. Уцелел Суслов. И не только уцелел, он дополнительно усилился.
В 1951–1952 г. развернулось и “мингрельское дело”. Ряд грузинских коммунистов-мингрелов обвинили в национализме, в связях с лидерами парижской эмиграции Жорданией, Гегечкори. Многих партработников арестовали, поснимали с постов, несколько тысяч человек выселили из Грузии в другие районы. Это был явный “подкоп” под Берию, который и сам происходил из Мингрелии, и окружал себя мингрелами, а по линии жены находился в дальнем родстве с Жорданией. Но Берия был слишком хитрым и умелым противником для своих конкурентов, зацепить его не удалось.
Подобные дутые дела возникали одно за другим, но и ложь периодически вскрывалась. Раз за разом всплывали факты что в “органах” творятся безобразия, арестовываются и осуждаются невиновные. Сталин пытался выправить положение по своему разумению. Шефа госбезопасности Меркулова сменил на Абакумова. Потом и его снял, заменил на очередного своего личного доверенного, Игнатьева (вполне вероятно, что здесь “посодействовал” Берия, расквитавшись со своим врагом Абакумовым за попытку подставить его с “мингрельским делом”). В декабре 1952 г. была издана директива ЦК: “Считать важнешей и неотложной задачей партии, руководящих партийных органов, партийных организаций осуществлять контроль за работой Министерства госбезопасности. Необходимо решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов госбезопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический контроль партии…”
Но ничего не помогало. Ни замены руководителей, ни постановления. Карательные структуры по сути оставались теми же, как они сформировались при Менжинском и Ягоде. Вычищали одних — приходили другие. И перенимали те же методы, те же “правила игры”. Да и соблазны всевластия и вседозволенности оказывались слишком велики. А целиком переформировать аппарат “органов” — до этого у Сталина руки так и не дошли. Да и сил на подобное дело, пожалуй, уже не хватило бы. И он жил в мире сложившихся стереотипов: что сами-то по себе “органы” хорошие, эффективные, созданные революцией. Беда лишь в недобросовестных сотрудниках. Вот и надо поставить их под более действенный контроль.
К финишу своей жизни Сталин подходил одиноким. У него совершенно распалась семья. Сын пил и пожинал почести от подхалимов. Дочь меняла мужей. У Сталина не находилось и надежных помощников, политических наследников. Он не мог не замечать, что партийные руководители, возвышаясь, начинают попросту “зажираться”. Увлекаются собственным благополучием, тянут за собой “наверх” друзей и родственников, окружают себя прихлебателями. Сталин с конца 1920-х прижимал амбиции партийных и государственных начальников, а они проявлялись снова. Разрушал “удельные княжества”, а они оставались неистребимыми, возрождаясь и цементируясь в кланах “номенклатуры”.
И в целом это было неизбежно. Без веры в Бога, без прочных духовных устоев, подобное поведение оказывалось вполне закономерным. А псевдо-религия ленинизма формировала лишь видимость подобных устоев, приучала соблюдать внешние правила, подстраиваться к ним… Но и здесь Сталин пробовал выйти из положения теми же способами, которые применял раньше. Менять дискредитировавших себя и вышедших из доверия руководителей, выдвигать молодых. Надеялся, что они станут честнее, вернее — не понимая, что и они в лучшем случае повторят путь предшественников.