Степан тоже смотрел на него, хмуря густые брови.
— Бей! — приказал он.
— Нельзя, — ответил Глеб и показал пальцем на Настю. — Там она.
— Не думай о ней! Это искушение! Тебя обманывают! Время уходит, дьявол скоро насытится, и тогда будет поздно! Тогда погибнут все! Бей!
— Нельзя, — повторил Глеб. — Я не могу…
— С кем ты разговариваешь? — осторожно спросила Настя.
Глеб указал на Степана.
— С ним.
— Глеб, тут никого нет.
Неожиданно зашевелилась Аленка. Она захныкала, и Настя крепче прижала ее к себе. Девочка вцепилась пальцами в ее футболку и прижалась холодным лицом к тонкой ткани.
— Не верь слезам! — закричал Степан. — Господи, не верь! Дай ему сил, Боже, дай ему сил закончить дело!
Глеб посмотрел на него в замешательстве.
— Положи, пожалуйста, нож, — попросила Настя. — Ты ее пугаешь.
— Бей!
— Положи, пожалуйста, нож, Глеб.
— Не слушай ее! Нельзя!
— Глеб…
— Заткнитесь! — вдруг заорал он и прижал руки к ушам. — Заткнитесь оба!
Настя прикусила язык. Она поняла, что, подобно Вовке и Танюшке, Глеб видит и слышит то, что остается недоступным ей самой. Что-то воздействует на него, и, скорее всего, гораздо сильнее и глубже, чем на остальных. Он попал между двух огней, и мучается, пытаясь определить, что есть правда, а что иллюзия.
— Ты, — Настя сделала ударение на этом слове, — не хочешь причинить нам вред.
— Я должен…
— Кому ты должен? Глеб, с кем бы ты сейчас ни говорил — его нет. Это обман. Галлюцинация.
— Что за галлюцинация?
— Положи нож. Я расскажу.
Глеб сжал пальцы, но багровое облако, застилавшее ему глаза, исчезло. Он не знал, как поступить, только чувствовал, почти физически мучительно ощущал, как уходит время, словно огромная река, проходящая сквозь него и текущая дальше, и ее уже не догнать. Он отбросил нож и сел на пол. Битва проиграна, дьявол победил. И только одно не укладывалось в голове: орудием зла оказалась Настя. Настя. Милая, любимая Настя.
Через открытую дверь из гостиной донеслось тиканье часов. Одинокий, потерянный в свинцовой тишине звук, такой неуместный и такой обыкновенный. А еще сипло и глубоко дышала Аленка. Часы и Аленка.
Время уходит.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Настя.
— Не знаю…
— Можешь посмотреть, что там с дядей Сережей?
Глеб встал и вышел.
Морщась от боли в затекшей спине, Настя переложила Аленку на кровать, открыла окно и выбросила нож в темноту. Тускло блеснуло лезвие. Из оконной рамы на Настю глядела огромная желтая луна. Словно исполинский глаз, она рассматривала девушку равнодушно и холодно. Настя отвернулась и взглянула на Аленку. Даже в золотистом свете красивой плетеной лампы кожа девочки казалась иссиня-серой, а лоб был холодным, как камень. Девушка почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она села в изголовье кровати и вытерла ладонью слезы.
Вернулся Глеб.
— Он живой. По крайней мере, он дышит. Я перетащил его на диван.
Настя посмотрела на него блестящими глазами.
— Глеб, что с нами творится?
— Не знаю. О какой галлюцинации ты говорила?
Настя шмыгнула носом.
— Пойдем на кухню. Не могу здесь больше.
Глеб поглощал бутерброды, с шумом запивая их горячим чаем. Глядя на него, Настя подумала, что он, наверное, давно не ел. Лицо парня осунулось, а пальцы казались длинными и тонкими и дрожали, когда он подносил чашку ко рту. В тот момент, когда Глеб ворвался в комнату, она увидела его иначе — ей показалось, что он полон жизни, что она буквально переполняет тело и вот-вот вырвется наружу, словно какой-то чудесный фонтан. Хотя, ей могло и показаться. И даже, скорее всего, показалось. Слишком разительной была перемена.
Неожиданно для себя, она заговорила и стала рассказывать Глебу обо всем, что произошло с ней со дня их последней встречи. Рассказала о навязчивом надзоре родителей, о знахарке, и ее странном поведении. О том, как страшно испугалась перемены в Анне. Как поехала с Танюшкой и Вовкой, и что произошло в лесу. Она говорила сбивчиво и постоянно скакала с одного события к другому, многословно и бестолково повторяя одно и то же. Когда она замолчала, устав и окончательно запутавшись, Глеб спросил:
— А почему ты ничего не видишь?
Настя пожала плечами.
— Не знаю. Просто не вижу и все. Наверное, есть люди, на которых гипноз не действует. Видимо, я такая.
Глеб помолчал, разглядывая ложку.
— Степан говорит, что в лесу сидит дьявол.
— И ты в это веришь?
— А во что верить?
— Ну…
— Что бы там не сидело — их двое, это точно: Степан и тот второй. Они по-разному себя ведут. Цели у них разные. Поэтому, их должно быть двое.
— Погоди-ка, погоди-ка!
Настя встала со стула и смотрела на Глеба, прижав указательный палец к губам.
— Ты говоришь Степан?
— Ну да.
— Я вспомнила. К Анне приезжал журналист, он как раз насобирал много всего об этом месте, так вот — он рассказал, что раньше тут было село Кокошино, и там произошло примерно то же, что происходит тут.
— И что? Ты уже это говорила.
— Там был человек, который убил своего сына, чтобы остановить дьявола. Угадай, как его зовут?
— Как?
— Степан Сытый!
Глеб задумался.
— Да, он говорил мне что-то о том, будто пожертвовал ребенком, что хотел остановить черта и все такое.
— А теперь подумай, как человек, убивший собственного ребенка, чтобы якобы спасти остальных и не сумевший этого сделать, поведет себя в подобной ситуации.
— Как?
— Он захочет отыграться! И ему плевать на тебя, Аленку и всех! У него личные счеты!
— Ты хоть сама в это веришь?
Настя замолчала. Потом села на стул и, вытянув перед собой руки, сплела пальцы.
— Давай попробуем все подытожить, — сказала, наконец, она. — Сто лет назад на этом месте было село Кокошино, в котором начался мор. По словам, Федора, медицина с ним справиться не смогла. Мор закончился только тогда, когда Степан Сытый убил своего ребенка, который, как все уверены, и повинен в начале эпидемии. Через много лет вы с Аленкой идете в лес, и вся история повторяется. Появляется некое существо, которое видишь только ты, называется Степаном и убеждает тебя убить девочку, утверждая, что она виновница очередной эпидемии. Причем до этого ни о каком Степане ты не знал и историю Кокошино тоже никогда не слышал. Я ничего не упустила?
— Вроде ничего.
— Тогда какой отсюда вывод?
— Чертовщина какая-то…
— В лесу действительно что-то есть! Что-то, что начинает эпидемию и что-то другое, пытающееся этому помешать. И ключом к началу всегда выступает ребенок. А местом, где запускается механизм, я уверена, является та поляна с осинами, о которой ты говорил.
— Возможно.
— И остановить напасть можно лишь одним способом…
— Убить ребенка.
Настя посмотрела на него оживленно.
— Уничтожив поляну. Не ребенка, а место, где все начинается!
— С чего ты взяла?
— А почему нет?
Глеб пожал плечами.
— Все равно все это пустопорожние разговоры. Да, к тому же, мы не доберемся до поляны. Мы не сможем пройти через лес.
— Почему не сможем? Степан смог!
— А перед этим он убил своего ребенка. Не забыла?
Настя вздохнула.
— Ладно, — сказал Глеб. — Предлагаю спать. Завтра подумаем. Сейчас уже ничего в голову не лезет.
Они вышли в гостиную и остановились возле Сергея. Тот дышал глубоко и ровно, раскрыв рот, и казался спящим. Глеб протянул руку, но Настя остановила его.
— Не нужно. Оставь его в покое.
Глеб отошел и посмотрел на разбитое окно.
— Надо заделать чем-нибудь — зверье полезет, — сказал он. — В комнате Аленке есть шкаф.
Они оторвали от шкафа фанерную стенку, и, пока Настя держала ее у окна, Глеб прибил ее гвоздями. Кусок оказался достаточно большим, чтобы полностью перегородить оконный проем. Несмотря на грохот молотка, Сергей на диване даже не пошевелился.
— Ну вот. Теперь все в порядке.
— На втором этаже есть две комнаты, — сказал Глеб. — Обе запираются на ключ. Я хочу, чтобы ты закрыла меня и держала ключ при себе. И не выпускай меня до утра, даже, если буду просить.
— Ты думаешь, этот Степан все еще…
— Да хрен знает. Не знаю я. И вообще не уверен, что запертая дверь меня остановит…
Степан метался по лесу, черной тенью мелькая между деревьев и разрезая жиденький свет луны. Время уходило. Он чувствовал, как огромные, безбрежные потоки силы текут, огибая мрачные столбы деревьев, к самому центру, к пристанищу дьявола. Они питают его. Он, словно гигантская пиявка, сосущая кровь. И насыщает его девочка. Девочка! Беззащитный ребенок! Такая слабая и такая доступная еще час назад!
Являясь частью сложного конгломерата леса, земли, животных — всего того, что Степан называл одним единственным словом — дьявол, он знал и чувствовал все, что знал и чувствовал враг. Он знал, что время уходит, и с каждой убегающей прочь секундой, надежда остановить сатану становится все слабее. У него есть сутки или даже меньше, и процесс завершится. И тогда ничего нельзя будет сделать. Нужно было многое успеть. Степан не был намерен сдаться так легко, он не даст чудовищу победить! После всех жертв, после всего того, что он сделал — не даст!
С Глебом он допустил ошибку. Слишком медленно, слишком бережно, слишком осторожно он подталкивал парня к решению. Боясь повредить, не умея еще пользоваться собственными возможностями, Степан действовал на ощупь и ошибся. Теперь Глеб потерян. Запертая комната не могла бы его остановить, но после всего, что произошло, Глеб будет сопротивляться. Его воля окажется достаточно сильной, и в борьбе с парнем драгоценное время будет упущено.
Оставался последний вариант — отец ребенка. Степан лишь раз пытался его подтолкнуть, чем сильно напугал Глеба в ванной комнате, но встретил такое мощное сопротивление, что отступил и стал искать иной путь. Теперь же отец девочки оставался последней надеждой, и Степан был намерен сделать все, что будет в его силах. Никакой пощады, никакого снисхождения. Воздействие будет быстрым и сокрушающим.