– Что ж, раз уж ты пошёл по этому пути, скажу тебе: кто малое отдаёт, тот большее обретает! Нынче ты с русскими породнишься, придёт время – это аукнется тебе и твоему роду. – Колдун взял из мешочка, который висел у него на поясе, щепотку серого порошка и бросил в почти потухший очаг. Вспышка огня напугала Паво, он невольно увернулся от пламени. – Вижу дом большой, крыльцо резное, – начал говорить арбуй, разводя руками дым и всматриваясь в него, часто моргая глазами от едкого дыма. – Перед крыльцом конь гнедой копытом землю бьёт. Воины рядом стоят, ждут кого, не вижу. Дочь твоя, в русской сряде, с дитём на руках, прощается с воином. А вот он на того коня садится. Всё, больше не вижу! Что же, судьба у твоей дочери такая: жить среди чужих по крови, но близких по вере да новый род начинать, семью сберегать! Свадьбу играть по нашим обычаям будешь, только одно условие жениха ты должен исполнить. Косы невесте не резать, голову её не брить! А в остальном как предками завещано, так и дело рядить.
– Благодарю тебя! Про должок мой не забуду. Позволь мне уйти от тебя, что-то муторно мне стало! – проговорил Паво и, потеряв сознание, медленно опустился на пол возле двери.
– И что ж вы все такие нежные да слабые? – пробормотал старик, беря Паво под мышки и стараясь выволочь из лачуги на свежий воздух. Зачерпнув ковшом воду из деревянного ведра, колдун набрал воды в рот и сбрызнул мужчину, но тот не очнулся. – Ну, поспи, поспи чуток, а мне не до тебя. Присмотрите за ним тут, как очнётся, проводите! – сказал он строго совам, сидевшим напротив на сосне и смотревшим на происходящее выпученными глазами.
Совы как по команде зашевелили головами и ответили:
– У-ху-у-ху!
– Так-то! – слегка улыбнувшись в седую бороду сказал арбуй и направился в чащу леса.
В новгородских землях установилась сушь. С Пасхи нет дождя, а лишь ветры-суховеи изводят землю и всё живое. Закрутит ветер по просёлочной дороге «ведьмину свадьбу», хоть нож в него бросай, как встарь, хоть Царю Небесному молись – Утешителю души грешной – не отступит, погонит он дальше, кружась и пугая всё живое. А то и поднимет в небушко в вихре всё, что на пути попадётся. Ходят исправно старики да монахи к святым родникам с иконами да хоругвями, просят у Господа влаги с небес живительной, но не откликаются небеса.
– Помню, был я мальцом, была такая жара, что земля трескалась. Трещины не то что в палец-в ладонь были! – прячась от зноя в тени старых лип, рассказывал Афанасий своему сыну Ивану.
– И как же тогда обошлось? – спросил Иван, укладываясь на землю возле отца.
– Ох и тяжко было! Начали торфяники дымить да гореть от зноя. Деревни кой-какие сплошь выгорели. Рыба из озёр да рек выпрыгивала, вода такая, вишь, была горячая. На Святую Троицу, помнится, как пошёл ливень, так земля шипела и парила! А щас-то терпимо ещё, – зевнув сладко, сказал Афанасий и захрапел.
– Да… всяко бывает! В такую жару только в озере сидеть, да не можно, вишь! Надо себя в строгости блюсти! Скорей бы уж осень настала, – пробормотал себе под нос Иван и тоже заснул.
– Ветер, ветер-суховей, ты печаль мою развей! – доносился девичий голос со стороны озера. – По болотам, по трясине, ты отдай её осине! Пусть тоскует, пусть дрожит, каждым днём пусть дорожит… – пела девушка необыкновенно приятным голосом.
Иван, сквозь сон услышав эту простую, но такую манящую песню, открыл глаза, стараясь понять, с какой стороны доносится эта душевная песня. Кони, стоявшие в тени раскидистой ивы, казалось, тоже дремали, склонив головы, изредка взмахивая длинными хвостами, отгоняя надоедливых мух. Иван встал и пошёл на звуки прекрасного девичьего голоса.
В самом укромном месте у берега озера, на камне, уходящем большей частью в воду, подоткнув подол сарафана за пояс, на коленях стояла молодая девушка, ловко полоща бельё.
– Ох, да я тебя, дружок мой ветер, на рассвете рано встречу…
– Здрава будь, красавица! – сказал Иван, подходя ближе. – Красивая твоя песня!
– И тебе не хворать, барин! – вскочив с колен и смущённо оправляя сарафан, ответила девушка.
– Почему одна ты тут? Не страшно ли одной-то?
– Страшно, барин, да надо!
– Позвала бы кого с собой. А то мало ли, зверь какой рядом рыщет. До деревни-то далеко!
– Да кого ж позвать-то, коли я сирота? Вот Матушку Богородицу с собой завсегда зову. Она меня и охраняет, от зверья уберегает.
– Вон оно как! Так-то добре! А то вот и двуногие звери могут напужать иной раз, тут дорога, вишь, большая.
– Большая, барин, старинная дорога. В народе говорят: мол, кто по ней пойдёт – свою судьбинушку найдёт!
– Ну а ты-то сама нашла свою?
– Дык, я и не хаживала по ней. Я все тропинкой да стёжкой хожу широкой-то, мне дороги пока Бог не сподобил, весело ответила девушка и поклонилась Ивану в знак завершения беседы.
– А как звать-то тебя? – будто вспомнив что-то важное, спросил Иван.
– Луша я, Лукерья по святцам.
– А меня Иваном кличут. Ну что же, Луша, будь здорова!
– Храни Христос! – поклонившись, ответила девушка, взяла корзину с бельём и пошла в сторону деревни.
«Красивая какая была её песня! – думал Иван, возвращаясь к отцу и коням. – Да и сама-то Луша хороша! – Почувствовал Иван, как взыграло его ретивое сердце и ударила кровь в голову. – Ух ты, мать честная, вот надо же такому случиться: сердце из груди того и гляди выскочит. В горле всё пересохло! Вот же сила какая у этих девок, кого хошь разволнуют, мёртвого на дыбы поднимут!» – стараясь успокоиться, думал Иван.
Солнце колесом выкатилось из-за горизонта и устремилось ввысь, игриво лаская и согревая своим светом всё вокруг. Паво, очнувшись, осмотрелся. Напротив, на вековой сосне, сидели две большие совы и смотрели на него.
– Вот же угораздило меня! – недовольно прошептал он, вставая с земли. – Что смотрите, глазастые? Ухожу уже, ухожу! – пробормотал Паво и, отряхнув со штанов и рубахи налипшие сухие сосновые иголки, отправился восвояси.
«Дорога домой всегда короче», – подумал он, поднимаясь на холм, на котором тесно соседствовало несколько добротных строений. Просыпался хутор. Петухи пели свою известную всем песню, славя начавшийся новый день. Подойдя к своей риге, Паво совсем забыл про обещание, данное колдуну. Не успел он открыть дверь, как из неё вывалилась Кадой со своим маленьким козлёнком, которого она воспитывала и кормила из рожка.
– Ой, а мы за молоком к тётке Маро, – выпалила она и побежала к соседскому дому.
Паво словно жаром обдало: «Арбуй сказал, что первое, что увижу в моем хозяйстве… Кто же выскочил первым? Ну конечно, козлёнок!» – решил Паво и немного успокоился. День обещал быть суматошным. Рейма накануне весь день была чернее тучи и лишь под вечер немного повеселела. Уже сегодня, глядя, как на полянке весело играет Кадой со своим любимцем, она чувствовала себя как-то по-другому.
– Рейма, – позвал девушку отец, – разговор есть.
Она подошла к нему и встала возле стола.
– Мудрец сказал, что пора готовиться к твоей свадьбе. Старые боги не препятствуют. Готовь с Марией венчальный сарафан и скажи мне, если не хватит чего.
– Хорошо, отец, – ответила девушка, слегка присев и вежливо склонив голову. – Я начну подготовку завтра. Сегодня мы несём первое молоко нашей коровы к священной черёмухе, отец.
– Как телёнок, встал ли на ноги?
– Да, отец, встал. Мария показала мне, как почистить его копытца. Теперь он ходит.
– Хорошо, дочка, во всё вникай, женский век труден и короток, многое надо знать и уметь. Ты хорошая дочь! Счастья прошу у богов для тебя, Рейма.
– Я понимаю, отец.
– Ну, ступай, пусть священное дерево примет твои дары и благословит тебя на счастливую и долгую жизнь!
– Благодарю, отец! – Девушка, сделав книксен, вышла из риги.
На душе у Паво было неспокойно. То ли от бессонной ночи, то ли от волнений за судьбу старшей дочери хотелось закрыть глаза и пусть бы всё вернулось в то время, когда была жива его любимая жена. Задремал Паво, сидя за столом, склонив голову на сомкнутые в замок сильные руки. Видит: стоит в дальнем углу риги его жена, вся в белом, и ветер игриво развевает её длинные волосы.
«Паво, Паво, зачем ты лишаешь дочь нашу пайкаса? В моём сундуке лежит белое полотно для него».
Очнулся Паво от дремоты, нет рядом никого. На том месте, где была его покойная жена, стоят сухие снопы ржи.
– Привиделось или приснилось? Не надо спать, надо делами заняться, – сказал себе мужчина и вышел на улицу.
– Здрав будь, сосед! – окликнула его жена старосты Мария. – Как девочки? Всё ли в порядке?
– Здравствуй, Маро, – поприветствовал Паво женщину, назвав её по-вожски. – Всё слава богам! Вот только вопрос у меня есть один к тебе.
– Говори, я слушаю тебя, – остановившись возле риги, сказала Мария.
– А что, если на вожанке бы женился русский, чем тогда голову невесте покрывать вместо пайкаса?
– У русских покрывают невесту белой материей, фатой это называется. А зачем тебе? Что ты задумал, Паво?
– Ты надёжная, Маро, умеешь хранить секреты. Не просто задумал, сговор у нас уже был. Афанасия, друга моего, новгородского купца, сын Иван будет мужем моей дочери Реймы.
– Вот оно как! – спокойно сказала Мария. – Знаешь ли, у меня есть такая белая ткань, как раз будет подарком от меня для твоей дочери. Принесу вечером. Сейчас пойду, дел много. Сегодня мы с ней идём к святому дереву, дары несём за первое молоко от вашей молодой коровы. Не скоро вернёмся.
– Отец, отец! – кричала Кадой, с трудом забегая на холм. – Отец, помоги! Волк! – упав на землю и схватив отца за колени, трясясь всем телом, хрипела девочка.
– Тихо, тихо! Я с тобой! Где ты видала волков?
– Что случилось, Кадой? – выбежав из дома и стараясь успокоить младшую сестру, спросила Рейма.
Кадой, стараясь перевести дух и успокоиться, кивала головой и показывала на лес.
– Одного волка! Огромного и страшного! Мы играли… Мы с моим козликом играли… там… Вдруг я почувствовала, что на меня кто-то смотрит из леса! Я повернулась, а там огромный волк! Он… он стоял и смотрел! У него глаза как огнём горели! Они требовали мне к нему идти! Я напугалась! Побежала, а он стоял!