, на альпийских лугах, трава поднимается по пояс. По склонам притоков реки Рубас на сотнях, тысячах гектаров растут плантации кизила, фундука, диких яблок, груш, шишек, боярышника. Здесь по долине реки простерты непролазные заросли ежевики, красной малины, черной смородины. Здесь горянки с утра умываются у самых чистых, целебных родников.
В этих условиях гор Зайнабат родилась и выросла прелестнейшим созданием. И джигиты между собой влюбленно называли ее не иначе как горной розой. Имя ей дали в честь прабабушки. До одиннадцати лет волосы Зайнабат были светло-каштановыми, а в двенадцать приобрели медный цвет, постепенно становились золотистыми – словно солнце, опьяненное неповторимой красотой девушки, опрокинуло на ее голову кувшин, наполненный золототкаными лучами. Ее лицо, кожа тела, ласкаемые солнцем, побелели как молоко. Губы преобразились в бутоны алых роз.
Старожилы утверждают, что в Горном краю нет девушки краше Зайнабат.
Рост Зайнабат – выше среднего. Она стройна, грациозна. Ее лебединая шея словно выточена из мрамора. Спина ровная, талия узкая, плечи круглые, груди чашеобразные с едва выступающими под туникой сосками. Мужчин она поражает своей статью, легкой, плавной поступью. Кажется, Зайнабат не ступает по земле, а мягко скользит по гребнистым волнам утреннего тумана. Ее светлое, очень выразительное лицо в зависимости от настроения и внутреннего эмоционального состояния меняет свой цвет: сначала природная белизна мрамора, оттеняющая цветом дикого мака, затем заимствованные у солнца краски золота… Нос прямой, тонкий.
Самыми красивыми у нее были глаза, искрящиеся, темно-зеленые, цвета изумруда. Они были такие огромные, что казалось, будто все ее тонкое, узкое овальное лицо занимали только они. Радужки ее глаз тоже в зависимости от переливов света, его яркости, места нахождения меняли свой цвет: зеленый на бирюзовый, бирюзовый на серый, серый на небесно-голубой. Эти глаза одновременно звали, манили к себе, отталкивали, испепеляли, остужали студенее осеннего дождя. На ее прямом высоком лбу трепетали, как два растущих полумесяца, тонкие дугообразные брови. Они подчеркивали породу, матовость, гладкость кожи лба, прозрачность ее красоты. На выточенных щеках с шелковистой кожей менялся румянец, подчеркивая ее юность, душевную чистоту, спелость белой черешни. Когда Зайнабат, улыбаясь, приоткрывала губы, свет пронзал кожу ее лица, лучи солнца играли на матовой эмали ровных рядов зубов. А в ее глазах солнечные лучи преломлялись так, что в них можно было видеть свое отражение.
Когда Зайнабат засматривалась на человека, ее густые длинные ресницы распахивались так, что казались открывающимися шипами черной розы, а зрачки глаз – двумя изумрудами, обрамленными жемчугом, пурпуром золота в искрящейся лазури неба.
Когда всматриваешься в зеленый омут этих глаз, в их глубине зажигается такая смесь горячих чувств, ненасытной неги, дикой страсти, в них вспыхивают такие горящие снопы света и блики, что ослепленный этими чарами, всеобъемлющей красотой невольно жмуришь глаза. А если кто ненароком заденет самолюбие Зайнабат, ее глаза превращаются в две головки зеленых змей, выплевывающих из раскрытых пастей струи искрящегося в лучах солнца яда. Глядя на ее чуть припухлые алые губы, трудно определить, какую печать они на себе несут: девичьей невинности, медовое влечение куртизанки, тонкого обаяния или неподатливости.
Зайнабат владела железной волей, обладала уникальной работоспособностью. Она была требовательна к себе и остальным. Пока другие ковровщицы, ученицы сладко спали, она бессонными ночами в упорном труде постигала искусство мастерства в ковроткачестве.
Тетушка Ашаханум, видя колоссальные успехи в работе Зайнабат, с каждым днем усложняла предъявляемые требования к ней. Поставила условие:
– Если придумаешь ковер, подобного которому нет ни у кого вообще на свете, я отойду от дел, а тебя назначу директором ковровой фабрики.
И однажды такой ковер на свет появился. Посмотреть на него к Ашаханум собирался весь цвет города, купцы заморских стран. О Зайнабат, как о величайшем художнике, заговорили во всем Дербенте, на Востоке. В ее коврах непонятным образом оживала природа. В произведениях ее искусства небо становилось выше и ярче, реки, озера, моря – глубже. На глади ковров, сотканных ее руками, начинали плескаться волны, играть ветер, леса становились дремучей, животные, птицы оживали.
Слава о коврах Зайнабат шагнула далеко за рынки Баку, Ферганы, Бухары, Самарканда. Ашаханум давали заказы индийские махараджи, турецкие султаны, иранские шахи. Ковровщицы, мастерицы Ашаханум, видя, что их изделия блекнут перед шедеврами Зайнабат, стыдились и преклонялись перед величайшим мастерством, талантом, искусством Зайнабат, называли ее королевой ковров.
Сегодня на фабрике Ашаханум состоялся первый выпуск школы искусств и коврового мастерства. И в школу она собиралась набирать очередную партию учениц. Несколько выпускниц, достигших хорошего мастерства, с документами на руках были отправлены в филиалы ковровой фабрики, расположенные во многих аулах соседних округов. Ашаханум направляла их туда мастерами, учителями производственного обучения.
Зайнабат налету схватывала все секреты мастерства, быстро росла по службе. Больших высот добивалась она благодаря своему умению, стараниям, кропотливому труду. И Ашаханум оставила девушку в своей головной фабрике. Как и обещала, назначила ее, как мастера высочайшего класса, руководителем фабрики, передав бразды правления.
Первое время в городе Зайнабат сильно скучала по подружкам, аулу, кривым переулочкам, даже по мычанию коров, блеянию ягнят, по элементарной перебранке сельских баб на роднике. Став руководителем ковровой фабрики, вскоре она с головой ушла в работу. Со временем, когда дела на фабрике пошли в гору, у нее самой появились ученицы, она обрела уверенность в своих силах. В ней ключом бил творческий порыв. В обществе молодых ковровщиц, учениц она, видя их поддержку, старания, становилась своей. С ними она придумывала все новые эскизы, рисунки, орнаменты ковров. На полях, в степи, за городом с опытными ковровщицами добывала природные красители из растений, корений, органических камней. Сочетая разные цвета, создавала ярчайшие краски, которых до сих пор нигде не было.
Умелый руководитель, она хорошо организовывала и досуг ковровщиц. По вечерам они пели, танцевали. На совместных посиделках девушки откровенничали, становились намного дружнее, ближе друг к другу, доверчивее. Ведь они сюда пришли, потеряв все: семью, близких. Тоска по родственникам, своему аулу, родным тропам порой доводила их до слез. А тут рядом с талантливым управленцем они обретали новую семью.
Зайнабат не заметила, как быстро втянулась в городскую жизнь с ее суетой, базарами, беспрерывным гомоном людей, ревом верблюдов, ослов, с караван-сараями, многоликими торговыми людьми. Она остепенилась, стала уживчивой, чуткой, веселой, отзывчивой к чужому горю. Все свободное время проводила на фабрике, осваивая новые образцы, орнаменты, обучая остальных, передавая им свой опыт и мастерство.
Плодотворный труд, который тетушка Ашаханум хорошо оплачивала, первое время приносил огромное удовлетворение. Ее ничто не отвлекало от работы. Другие радости, манящие за пределы фабрики, ее не прельщали. Часто она оставалась с ковровщицами на ночлег, работая с ними до утра. На заре засыпала вместе с ученицами на коврах, постланных на пол.
На фабрике Зайнабат запустила в поток выпуск ковров из самой тонкой шерстяной пряжи, шелка. Она создавала шедевры. У Ашаханум не было отбоя от заказов на ворсовые ковры, сумахи с самых известных рынков Востока, Запада. Знакомства с хозяйкой ковровой фабрики Аша-ханум, с ее директором, а также их расположения искали самые влиятельные купцы Дербента, Самарканда, Бухары. Они считали за честь выпить чашку кофе с этими женщинами. Их приглашали в самые престижные дома в городе. Ссылаясь на занятость, Зайнабат отвергала многие приглашения. Чувствуя к себе ревностное внимание хозяйки, не ходила она и на многие вечера. Встречалась только с самыми нужными для работы, бизнеса деловыми людьми, самыми влиятельными поставщиками ниток, пряжи, заказчиками, торговцами ковров.
Круг общения, связей Зайнабат расширялся. Она росла духовно, профессионально. Виделась, общалась с очень образованными, влиятельными, творчески одаренными особами города, деловыми людьми. Посещала выставки ковров, творческие вечера, проводимые в лучших домах города, слушала музыку, смотрела танцы лучших мастеров искусства. Но со временем стала терять интерес ко всему.
Однажды ночью она проснулась вся в поту, сладко постанывая. К своему стыду, проснулась в объятиях мужчины. Он гладил ее колени, живот, трогал груди… В низу живота, между ног, что-то пульсировало, горели, тряслись коленки. С тех пор ее характер стал меняться. Она становилась резкой, раздражительной. Временами ей стало казаться, что душе чего-то не хватает. Мимо нее проносится что-то важное, заветное, зовущее, без чего ей становится очень грустно, отчего не хочется жить.
За что бы ни бралась Зайнабат, все у нее валилось из рук, пропал сон, она потеряла интерес к работе, своим ученицам, творчеству. Словно в ее жизнь вмешались потусторонние существа и лишили ее того, на что она опиралась до сих пор. Зайнабат отошла от общества, даже от общения с теми городскими дамами, которые вносили краски в ее жизнь. Ее душа искала, металась, не зная, чего хочет. Она и сама не могла объяснить, к чему стремится, чего ей не хватает.
Она страдала от апатии ко всему. С каждым днем становилась раздражительной, нетерпеливой. На фабрике еле сдерживалась, чтобы на ком-то не сорвать свою злобу. С нетерпением дожидалась наступления вечера, уходила к себе, закрывалась и горько рыдала ночами. Сердце ее рвалось из груди, оно рвалось за пределы фабрики. Кровь бурлила в груди, опрокидывая ее, сбивая с ног. Она чувствовала себя так, словно ждет чего-то, дожидается кого-то. Кого? Чего? Сама не ведала.