ых, телесных мук и с головой нырнет в кратер заманчивого вулкана. В одну из мучительных, бессонных ночей Зайнабат окончательно осознала, что погибает. Теперь ее, даже если закуют в железные цепи, никто не удержит. Она мучительно думала:
«Что, я менее привлекательна, чем хозяйка? Я девушка. Я намного красивее, сексуальнее, привлекательнее! И покажу всем, кто я такая! Она не понимает, какого рода мужчины окажутся у моих ног!»
Только там, куда Зайнабат ходила на вечеринки, мужчин, о которых мечтала, она бы не встретила. Но непременно найдет тех, кого ищет, в городе. И начались ее страстные похождения, охота на мужчин…
С некоторых пор в просвещении Зайнабат немка-гувернантка стала занимать ключевое место. Мало того, что она была грамотной, умной женщиной, так еще и была совершенно свободна от устоявшихся норм поведения горянок, кавказок вообще, любых семейно-бытовых устоев, сковывающих свободный мир женщины. Каждый вечер Зайнабат ходила с той немкой на вечеринки. Было заведено, что немка с подружками – персиянкой, азербайджанкой, арабкой – на фаэтоне заезжали за Зайнабат и, пока она собиралась, коротали время в милой болтовне с хозяйкой фабрики за бокалом шампанского. Когда наряженная с ног до головы, взволнованная, сияющая, пахнущая французскими духами Зайнабат выходила, гостьи, пораженные ее красотой, весело садились в фаэтон, и все вместе они отправлялись в город.
К утру Зайнабат возвращалась с прогулок домой. То, что вечер прошел бурно, определялось темными тенями под глазами и желтоватым, не отдохнувшим лицом. А глаза ее неестественно блестели. Только на следующий день после активно проведенной ночи Зайнабат чувствовала, как страшно устала, как валится с рук работа. С утра давала задания на день мастерам ковровой фабрики, ученицам, сама уходила к себе. И до следующего утра не покидала свою спальню. Так проходили дни… недели…
А хозяйка, искусно притворяясь, играя зелеными глазами, начинала притворно ее отчитывать:
– Доченька, что же ты на фабрике, не отдыхая по ночам, изводишь себя? Ты меня обижаешь. Твой каторжный труд меня не радует! Я же не требовала, чтобы ты днями и ночами истязала себя на работе. Ты должна заставлять работать в поте лица мастеров, учениц! У нас в казне столько денег, что они обеспечат нам долгую, радостную жизнь. И другим останется. Мне ты нужна здоровой, энергичной, жизнерадостной. Знай, с каждым днем ты становишься мне роднее и ближе… У меня нет детей. Я желаю, чтобы ты стала моей единственной… – глядя на ее реакцию, сделала паузу, – наследницей… Со временем хочу переписать на тебя ковровую фабрику и несколько магазинов в городе. А затем, когда состарюсь, перепишу на тебя все свое оставшееся движимое имущество, оборотные капиталы! Только, милая, береги себя, не загоняйся на работе, – мурлыкала она кошкой, бросая в дрожь, гладя Зайнабат по плечу, как-то ненавязчиво касаясь выпуклостей на груди, искусно притворяясь. – Чаще бывай с подружками на свежем воздухе. По вечерам ходи на творческие вечера, слушай музыку. Ведь музыка так облагораживает, успокаивает нервы! Ковры, сотканные непосильным трудом, нам с тобой радости и достатка не принесут… Работай в свое удовольствие… Прекрасная пери[7], как ты, обязана смолоду беречь свою красоту. Тебя, моя прелесть, впереди ждет большая и интересная жизнь… А я помогу тебе испить ее до дна…
Ашаханум хорошо знала, где и как Зайнабат проводит свое свободное время, что за «вечера» она посещает, на какую греховную тропу ступила. На нее хорошо работали соглядатаи, докладывая про каждый шаг девушки. Каждый вечер, проведенный Зайнабат в злачном обществе, поднимал Ашаханум в своих глазах, в своей мести.
Сегодня к концу рабочего дня Зайнабат искала удобного момента, чтобы обратиться к хозяйке с просьбой. Она хочет отпроситься до утра. После долгих мытарств неуверенно подошла.
– Тетя Ашаханум, – обратилась она, плутовато отводя взгляд, – если не возражаешь, сегодня на ночь я хотела пойти проведать жену своего брата. Мне сообщили, что она захворала, а за детьми некому присматривать. Утром, как обычно, приступлю к выполнению своих служебных обязанностей…
Зайнабат была одета во все черное. Она предательски волновалась и неуверенно играла перед опытной хищницей роль родственницы, пекущейся о близких. Зеленые глаза, мечущие искры, лицо до кончика носа спрятаны под черной вуалью. Одета благочестиво. Сама невинность!
– Конечно же, отправляйся, радость моя! Если больная жена брата нуждается в твоей помощи, окажи ей услугу. Я тебе не раз говорила, что ты свободна в своих действиях… Отправляйся. Вольному воля, а спасенному рай… Мы здесь, на фабрике, и без тебя с мастерами справимся. Я слышала, что жена твоего брата занимается в городе благотворительностью?
– Да, тетя…
– Хвалю, милостиво, благородно! – улыбаясь, Ашаханум поцеловала ее в щечку. – Я тоже передохну… Вечером никого не приму и сама никуда не пойду… Побуду с твоими ученицами. Иди, милая… – А глаза ее, спрятанные под колючей проволокой ресниц, кричали: «Я знаю, путана, куда ты собираешься! Меня, ушлую, своей участливостью к больным и страждущим не разжалобишь! Иди, иди в объятья своих ненасытных мужчин… Хитришь, а глаза-то тебя вовсю предают… Овечка желала попасть в рай, а попала, невинная, волку в зубы!» – Вслух добавила: – Я слышала, что у тебя скоро будет свадьба в горах?
– Не хочу замуж за кровника рода… Одноглазого, кривого, косого…
– Мне кажется, тебе будет сложно… – Тетушка еле сдерживалсь, чтобы не рассмеяться ей в лицо. А про себя подумала: «Зато здесь вечерами набираешься опыта, милочка моя… За невинно погубленных родственников мстишь кровнику своим падением? Хвалю… Но гляди… как объяснишь свое поведение главе рода, вымирающего в кровной мести, когда твоя тайна… будет раскрыта?.. Не забудь, лишь твое сватовство приостановило возмездие врагов. В первую брачную ночь кровник раскусит тебя… Смотри, подружка! Благодаря твоему грехопадению в горах возобновится вражда! Каюсь, на путь путаны тебя толкнула я… Это мой тебе свадебный подарок… Не надо было совать нос, куда не просили! Теперь пора и честь знать! Скоро начнешь собирать кровавые плоды из семян, посеянных на ниве своего труда!» – Ашаханум еще раз слащаво улыбнулась Зайнабат и мягко подтолкнула в спину: – Иди, иди, хорошая. – На прощание приподняла темную вуаль с ее лица, поцеловала в губы. Под руку довела до порога дома. – До встречи, милая. «Жену брата…» поцелуй и за меня.
Смеясь ей в спину, хозяйка прикрыла дверь…
Как только пересекла главную улицу города, Зайнабат отпустила фаэтон. Выскользнула в парк, затерялась в зеленых насаждениях парка. Огляделась по сторонам, нет ли кого из знакомых. Нет, в парке почти нет людей. Прячась под густой кроной одного платана, она стала перевоплощаться. Строгие наряды, черная вуаль на лице, богобоязненность, девичья невинность – это все показушное, внешняя оболочка, рассчитанная на глупцов. Она преображалась в охотницу, добытчицу. Переодеваясь, менялась, становясь заманчивой, броской, страстной.
С лица на голову откинула черную вуаль, пышные, волнистые волосы, прикрытые легкой черной шелковой накидкой, кокетливо распустила. Из дамской сумки достала зеркальце, расческу. Причесалась, прошлась по волосам, укладывая волосок к волоску. Помадой слегка прошлась по губам, подчеркивая их яркость, сексуальность.
Самым заманчивым у Зайнабат были огромные зеленые глаза, меняющие цвет. Черной тушью прошлась она по дугам длинных ресниц, завивая, визуально удлиняя их. Тушью же подвела брови, веки – зеленью с позолотой. Улыбнулась уверенная в своей неотразимости. Под конец надушилась любимыми французскими духами, перед ароматом которых мало кто из мужчин устоит.
– Теперь, ханум, – прошептала, – вперед, на охоту, за жертвами твоих грез и вожделений! – Как бывалая женщина, перед выходом на подиум подмигнула в зеркале своему отражению. Подытожила: – Замечательно! Неотразимо! Сногсшибательно!
Легким движением кисти спустила вуаль на лицо и решительным шагом направилась в самую людную часть города.
Была пятница. Вечером в городском театре ставилась премьера спектакля Бакинского музыкального театра. Кроме того, из Турции на гастроли приехала известная музыкальная труппа. Так что весь город высыпал на улицу, ведущую к театру, концертной площадке.
На центральной улице походка Зайнабат заметно переменилась: стала плавной, заманчивой, соблазнительной. Бросая из-под вуали на проходящих мимо мужчин цепкие, призывные взгляды, она терпеливо выбирала себе жертву. Мужчины при встрече с изумительно красивой ханум останавливались. Оборачиваясь к ней, пораженно открывали рты, спотыкались, застывали на месте.
От одних мужчин соблазнительная дама брезгливо отворачивалась, на других бросала косые взгляды, третьих колдовала взглядом зеленых глаз. В этом «море мужчин» ее всевидящие зеленые глаза выбирали одного-единственного: самого сильного, самого страстного, самого ненасытного.
Не останавливаясь ни на ком, Зайнабат прошлась по центральной улице до конца, плавно развернулась назад. Мимо нее без внимания не проходила ни одна потенциальная жертва. Она присматривалась, выбирала, приценивалась, отталкивала, заманивала. Взгляды ее были томные, зовущие, ненасытные.
И вдруг ее ищущий взгляд встретился с голодными глазами одного из жгучих самцов. Из ее огромных зеленых глаз во встречные полетели искры, переходящие в сполохи, продольные свечения. Жаркие взгляды перекрестились, изучающе остановились: горящие, страстные, пускающие импульсы, завораживающие. Да, это он, тот самый, которого она выбирала в толпе среди сотни мужчин. Зайнабат еще раз оценивающе оглядела его с ног до головы. Изящным движением кисти руки приподняла вуаль, глазами сделав условный знак. И пошла.
Уловив намек, жертва верной собачкой последовала за ней.
Зайнабат, прислушиваясь к стуку его шагов, торопилась в безлюдную часть города. Когда тот неуверенно стал отставать, неожиданно остановилась, обернулась к нему, легким движением руки приподняла вуаль, стрельнула глазами. Голодные взгляды перекрестились. Между ними возникла электрическая дуга, которая не разомкнется до тех пор, пока она его не отпустит. Сердце самца перед манящей красотой заколотилось с удвоенной силой, кровь закипела в груди. У него помутнели глаза, помутился разум. Он пошатнулся. По шевелению его губ она уловила: «Вот она, моя женщина! Вот она, королева! Святая, святая, святая…»