Еще с улицы услышал женские крики, ругань из дома Ашаханум. Женской ругани он особого значения не придал: знал склочный характер хозяйки. Но когда женский ор превратился в крики о помощи, заторопился в дом.
То, с чем он столкнулся в спальне, повергло его в ужас…
На полу в луже крови умирала Ашаханум. Недалеко от нее лежала без сознания совершенно нагая внучка с окровавленным кинжалом в руке. Следов колотых ран холодного оружия на ней он не заметил. На шее, груди, ногах выше колен увидел следы от зубов. Мурад понял, что в доме произошла ссора, переросшая в кровавую драму.
Его взгляд еще раз упал на двух грязных женщин, нечистую постель, женскую рубаху, мужское нижнее белье. Он догадался, чем они занимались в городе. Они опозорили не только его папаху, но и весь род, аул.
Мурад зажмурил глаза, чтобы больше не видеть эту грязь. По его щекам скатились слезы. Из последних сил он делал все возможное, чтобы отползти подальше от грязных тварей. Не удалось. Теряя сознание, он сделал два неполных вдоха и выдоха. Глаза его закатились, голова упала набок…
…Зимняя ночь. Пурга. К потемкам ударили сильные морозы, отчего даже дворовые собаки попрятались в подворотнях. Со двора полуразрушенного дома аксакала Мурада, куда за последние тридцать лет не ступала человеческая нога, вдруг раздался вой. Это выла не собака, не волчица, это выло какое-то непонятное существо. Нет, кажется, воет женщина. Может, все-таки волчица? Она выла надрывно, до жути душераздирающе. Вой на высокой ноте неожиданно оборвался. Волчица, или оборотень, простуженно закашляла, отхаркалась, приступила к завыванию на более высоких тонах. Теперь слышались человеческие, жалобные нотки, переходящие в скулеж. Вой то ли волчицы, то ли женщины раздавался то из опустошенного дома аксакала, то со двора, то из помещений, где в былые годы держали скотину.
Между тем пурга на улице набирала силу. Шквальный ветер смахивал снег с вершин холмов, макушек деревьев, разнося по полям, заметая по переулкам аула. Метелица неслась по закоулкам, залетая во дворы, гремя воротами, ударяя друг о друга распахнутыми настежь дверями и створками ставень. Пурга залетела и в широкий двор дома, который сиротливо стоял на околице, откуда слышался вой. Она закружилась во дворе, заметая столбы снега, звеня отломанными от садовых деревьев сухими ветками, швыряя их в распахнутые входные двери дома. Вылетев через окна, понеслась по переулкам, гремя глиняными горшками, водруженными на колья плетеных ограждений, стаскивая с веревок для сушки белья постиранные вещи, выметая ветошь.
В следующую ночь метелица вновь залетела в аул с горных вершин, полей. К ее завыванию присоединился одиночный вой волчицы с того широкого двора на окраине аула. Через какое-то время характер и тембр воя и звуков метелицы перемешались. На этот раз стал отчетливо различим женский.
Люди переполошились, совершенно сбились с ног. Со страху стали путать вой метелицы с рыданиями женщины.
Одни уверяли, что это дух аксакала Мурада, не найдя покоя на том свете, по ночам возвращается в свое осиротевшее жилье. Другие рассуждали, что это в отчий дом вернулся дух Зайнабат, накануне свадьбы сбежавшей из-под венца.
Это невероятное явление, происходящее во дворе покойного Мурада, внесло такую сумятицу и переполох в мозгах напуганных жителей аула, что по ночам многие боялись выходить в свои дворы. А женщины и дети днем без сопровождения вооруженных мужчин не показывались со дворов, даже не ходили за водой на родник.
Однажды ночью сосед по дому, потревоженный воем волчицы, вышел на улицу. То, что он увидел во дворе покойного Мурада, повергло его в ужас. В середине двора на задних лапах, обросших серой шерсткой, стояла то ли волчица, то ли старая оборванная старуха. Задрав голову, она выла на луну. Через некоторое время, уперев лапы, выставив горб, вытянув седую голову вперед, прошлась по двору. Со спины под ноги падало подобие хвоста – чох-то. Она остановилась, длинной крючковатой лапой сбросила с задницы подол непонятного одеяния. Приоткрыв голый зад, местами обросший шерсткой, довольно поскуливая, почесалась когтистой лапой, подозрительно повела носом, чуя сторонние запахи. Прислушалась, недовольно зарычала, простуженно захихикала, сорвалась с места и забежала в дом.
После полуночи со двора аксакала Мурада вновь раздался волчий вой. Набирая силу, он становился выше и выше. Кругом все замерло. В ауле установилась гробовая тишина. Стало так тихо, что слышно было, как дышит природа. Чуть погодя существо вновь завыло протяжно, душераздирающе.
Аксакалы, собравшиеся в мечети, решили, что на следующий же день к священному дубу отправят группу богомолов с жертвенным быком.
Вой волчицы всю ночь тревожил жителей. Метелица носилась, разнося ужас, скручивая сгустки сугробов, скидывая с кольев во дворах глиняные горшки, залетая в сеновалы, коровники, неся в замершие семьи сумятицу. Залетевшая с околицы, обрастая снежным комом, катилась по переулку, остановилась у ворот покинутого, одиноко стоящего дома Мурада. Оттуда понеслась, покатилась по улочке. Выкатилась за околицу, заезжая в снежную целину…
Обезумевшая старушка чумазой рукой прошлась по лику портрета юной девушки. С сундука со скрипом в суставах скатилась на пол, неудачно падая, заскулила. В ее застывшем мозгу проснулись слова, сказанные дедом, когда ей исполнилось три года: «Милая, как ты умна, как ты прекрасна! Когда ты станешь большой, буду из своей могилы за тебя молиться!»
У нее на глаза выступили слезы. Она задрожала, затряслась всем телом. Опираясь на трость и трясущиеся ноги, вышла во двор. Заплакала, завыла так, что жители в ауле, разбуженные рыданиями, в ужасе застыли у окон. Оглянулась по сторонам, стала на четвереньки. Задрала мордочку в сторону луны, прислушалась. Присев на задние лапы, приподнялась на передние и затянула душераздирающую песню, от которой горы склонили головы, речка застыла.
Луна закатилась за снежный холм…