Одного мужика прокормить нужна вся деревня
Иван родился как-то странно, будто на удивление всем, в неурожайный год, когда все только и думали о хлебе насущном и как его раздобыть. А он родился ещё, словно в том была небывальщина какая.
Рос Иван диковато, возле отца, в лесничестве, играл с белками и синичками. И будто никому не мешал, тихий и смирный человек.
Вырос он так и стал взрослый. Как-то раз он попал на деревенский праздник, где много собралось девчат и парней. Иван всех подивил собой, ведь был он немного диковат, не такой, как простые деревенские парни. И некоторым это странно показалось. И Ивана решили одурачить.
Раз на Масленицу собрались деревенские люди у самовара и наелись блинами. Только Иван почти ничего не ел. Подошли к нему три девки и парни и стали над ним смеяться, да так язвительно. Иван не выдержал, как размахнулся рукой и сломал стол. Тут его схватили, связали и в избе на лавку бросили, чтоб Иван-буян одумался. Пошли подозрения, и решили, что Иван – разбойник.
Плохо стало от такой молвы Ивану, и он заболел, ничего не ел и только чах.
Одна девушка видела всё это и поспешила к его матери рассказать о горе. С большим трудом удалось оправдать Ивана перед людьми, и вернули его домой почти безнадёжным.
Слёг Иван в постель больным и не вставал. И мать с отцом, сестра и братья его не узнавали.
Горько стало девушке. Побежала она по всей деревне рассказать о беде, чтоб люди чем-нибудь помогли. Девушка каждый день носила Ивану гостинцы и подарки от себя и людей. Иван ел-ел, принимал подарки, но никак не мог прокормиться. Люди и пироги, и блины передавали. А Иван всё не мог насытиться.
И взмолилась девушка:
– Это что за мужики у нас, что за рты у них, что за малый кусок готовы человека убить. У них хлеб не хлеб, молоко не молоко. А пустышка одна!
Взмолилась так девушка, собрала все жилы-силушки, и напекла свои пироги, и стала долг свой отдавать. Понесла она эти пироги мужикам и тем девкам, что посмеялись над Иваном. Стали те есть пироги. Да пироги в рот не глядят, словно перемаслили хлеб им. Только детишки малые да голодные те пироги и съели. Остался последний кусок пирога. Девушка принесла его Ивану. Съел он его и мигом поправился.
Вот и думай, вся деревня научила девушку печь такой волшебный пирог или любовь её излилась в последней крошке. Вот и непонятно, как деревня одного мужика кормила. Всё равно горе неотёсанное. А любовь его сразу нашла.
Одна свадьба
В доме напротив, где жила Лялечка, обитали две бабушки-хозяюшки. Они очень любили Лялечку, всегда следили за нею и часто переговаривались о ней между собой.
Лялечка была пышная молодая девушка. Только последнее время стала часто болеть. Всё ей плохие сны снились. Даже тревожно от этого становилось нянюшкам. Они как могли старались утешить Лялечку. Да всё одни хлопоты.
А как в город приехал богатый купец, так нянюшки совсем встрепенулись, как бы Лялечка ещё больше не переволновалась.
Одну нянюшку звали Марфушей, а другую Фисой. Вот они собрались за чаем и завели толк о богатом купце, что приехал торговать товаром всяким: ситцем, мёдом да безделушками вроде всяких сувенирных плошек.
– Нынче купец богатый на ярмарку приезжал, товары свои раскладывал, – говорит Фиса, – сама видела, отменный товар. Да как-то немило было на товар смотреть. Всё почему-то Лялечка из головы не выходит. Плохо спит она, во сне кашляет.
– А почему кашляет? Заболела? – спрашивает Марфуша.
– Наверно, заболела. Только неспокойно всем. Кто ни пройдёт мимо нашего двора, все спрашивают, почему Лялечка кашляет во сне. Даже и тот купец приходил, беспокоился, почему Лялечку не уважили.
– Правда? Беда. А вот если бы Лялечка улыбнулась, так и торговля у него пошла сразу. Удачно. Это правда. С Лялечкой всегда было хорошо.
– Так купец тот даже запил в лавке, что никто им не интересуется. И всё про Лялечку расспрашивает, отчего и как она там. А Лялечка сердится во сне. Видно, сердце её неладное чует.
– Так что же нам в церкви на канун теперь ставить? Пусть хоть Бог Лялечке помог. И так беспорядка полно.
– Вот бы выздоровела Лялечка, тогда и дела пошли. И на кануне масло всегда лежало бы.
– Так вот маслице-то и нужно ей то самое, из Вологды, что в бочоночках нацежено, чтоб горлышко смазать от кашля. Вот для Лялечки лекарство.
– Маслице б у купца попросить. Чего ему зря пиво распивать? Пусть достанет. А то о Лялечке спрашивать стал. Да таким его никто не пустит. Нельзя Лялечку тормошить. Пусть поспит спокойно. Всю ночь чего-то она опять бредила.
Только разговоры одни дело не поправят. Разгулялся купец. Никто до прежнего Афоньки не дозовётся. А он всё до больной Лялечки добраться желает. И так она, как тростиночка, худенькая стала. Всполошились нянюшки опять о Лялечке и Афоньке, толк ведут.
– Что от пьяного Афоньки за прок? Купца не упросить. Ведь гуляет по полной, песни блатные распевает. Да в таком виде хочет к ней в дом вломиться. Ведь увидит тогда Лялечку, так всю кроватку её маленькую перевернёт. А от рыка его и перегара она в ещё больший перепуг войдёт.
– Всё-таки подумывает купец о ней. Пьёт, пьёт, а изредка сердце о ней-то самой и постукивает.
– Лучше бы петь научился.
– Неизлечимое это дело. Один шум от той пьянки.
– Сказала бы я тебе, – удивлённая Марфушка поспешила обрадовать Фису, – только Лялечка вчера вдруг встала, открыла окошко. Солнца было много. Она сразу и ожила. Так и заулыбалась. И светло на улице было.
– А Афонька что? Приутих. В кабак больше не идёт. Товаров у него полно. Даже гудеть надоело. Здесь и надумывать нечего.
– Вот Лялечка маслице кушает, так и румяниться стала.
– А купец спрашивает о ней, здорова ли Лялечка, не кашляет ли. А то приду, приду, посмотрю на неё, какая она. А её все укрывают, кроватку день за днём перестилать не успевают. Неужель ещё и купец глянет к ней?
– Хитрый он, хочет куш себе, да побольше. А тут он до того догулялся, что стал к нему дух по ночам приходить. Он-то с ним даже беседы заводит, всё выясняет, к добру ли он или к худу навещает Афоньку. А про Лялечку Афонька помалкивает. Хотя давно у неё на заборе метку поставил. Да что эта метка Лялечке – пустая зазубрина.
Вот как солнце взошло в зените, пошла она сразу в церковь, набрала водицы. Да пока честной народ на причастии отстоял, Афоня делов и натворил. Узнал, что Лялечка со двора ушла, бросился дрова рубить. Да почти целую поленницу и наколол. Слышит, колокол звенит, служба заканчивалась. Воткнул топор в полено почти по самую рукоятку, оставил в нём зарубку, а сам весь в угаре и шапку наземь бросил.
– Афоня, отдышись пойди! – кричит ему сестра.
Да горько ему так, что никакой утехи не надо. Хочет он опять за топор приняться, дрова доколоть. Афоня топор с треском и со скрипом из полена вытаскивает и приговаривает:
– Во как меня-то жизнь подрубила, осекался не раз. К кому Птица Счастья летает, а мне так щепки в лицо. Завтра пойду к Лялечке свататься. Кони запряжены, а товары все для неё. Не устоит она, пойдёт сразу.
У Лялечки сердце почуяло нежданного гостя. Только она схитрила, в блюдечко молочко налила и ёжика под крылечком подзывает:
– Ши-пси-ля, ши-пси-ля.
Ёжик сразу проснулся, выбежал к ней, на боку у него два листочка и пёрышко. Увидел молочко и пьёт. Тут-то Афоня и входит. Да отступился. За порог ему не пройти – ёжик сидит, молочко пьёт. Сразу буйное сердце Афонино и оттаяло. Он и говорит:
– Откуда такой ёжик? Пусть ко мне в шапку сядет, погреется.
– Никак у тебя голова горячая, – отвечает Лялечка.
Попил ёжик молочко и сразу в Афонину шапку и перелез, умылся и в комочек свернулся.
– Гры-гры. Вон как уснул ёжик, – забурчал Афоня, словно медведь, и самому ему спать захотелось, на ёжика глядя. Он даже зевнул.
Посидел немного Афоня на лавке, будто забыл, что хотел к Лялечке посвататься, и говорит:
– Хорошо у вас, да мне пора.
Оставил Афоня свою шапку, в которой спал ёжик, и вышел со двора.
– И чего я к ней бежал как угорелый? Совсем не за чем.
Пришёл домой, и опять ему неспокойно стало. Завыл тут Афоня, нож взял в руки, в стол его воткнул.
– Тиха, как омут! – стукнул Афоня кулаком по столу и потянулся за бутылкой.
И вдруг видит Афоня: красные птицы летят и кричат что-то, из клюва языки огненные, налетели птицы и решили поклевать его.
Проснулся Афоня и видит: никого, только ночь.
«Плохо дело», – думает он, а помочь себе не может.
Так полгода и проболел.
– А всё она, Лялечка, довела его, сгубила брата! – кричала сестра под окном её дома. – Никакой совести. Как ещё свет терпит такой позор!
Лялечка, услышав грозные выкрики, закрыла окно и бросила шапку Афонину на улицу, чтобы сестра забрала её и больше не кричала.
Та подобрала шапку и погрозила Лялечке кулаком, чтоб не мучила её брата. А у самой сердце от тоски сжимается. Сестра быстро прибежала домой. Афоня сидел уже за столом и опохмелялся.
– Давно пора тебе в вытрезвитель. На, забирай свою шапку. И не ходи к этой дьяволице.
Вот только Афоня и увидел, что натворила сестра, и закричал:
– Как ты посмела, дура, испортить все мои дела?
Набросился было Афоня на неё. Да только зять подоспел, схватил Афоню и кричит:
– Ты кулаками-то потише. Образумься. Пошёл бы да и женился. А то в загулы сплошные ударился.
Афоня горячий. В ответ в пол плюёт. Хочет ударить зятя. Чует сестра неладное. Тут она и выскочила.
– Хорошо, побегу к Лялечке извиняться. Мол, Афоня решил жениться.
– Так бы сразу и сказали, жениться пора. А то что коней сдерживать? Давно узду стянули. Вот-вот сорвутся.
Тут дальше можно и не сказывать. Всем ясно, чем такие дела заканчиваются.
Лялечка и Афоня сыграли богатую свадьбу. С тех пор и живут, как все люди, счастливо. Да и дети пошли.