Алексей разделся на берегу и поплыл к скале. Острые края камней у подножия давали возможность уцепиться руками и приподняться по выступам, как по ступеням. Он старался сильно не застревать при подъёме, чтобы поберечь руки от большой нагрузки, и приник к самому краю скалы. До вершины оставалось ещё почти столько же.
Алексей перевёл дыхание, выждал, словно пещерная ящерица, и вскарабкался снова. Скала была неровная, дальше он почти шёл, перескакивал камушки, но потом опять показался неудобный выступ. Алексей мышечным рывком подтянул себя на край и оказался почти на вершине.
– Теперь ещё немного, чуть-чуть, и всё – я на скале.
Алексей встал в полный рост и увидел перед собой огромный свод неба и моря.
– Я один посреди воды! Вольный, как птица, до меня не достать! Я прошёл везде! Ведь и муха ходит везде. И я совсем маленький человечек, как муха. Что я в сравнении с тем, что наработал человеческий разум?
Алексей распевал песни, делал наклоны, читал стихи несколько часов. Потом остановился и глянул вниз на лазурное дно у подножия скалы. День был прекрасен, солнце и море. Но внезапные мысли ужаснули его: со скалы нельзя было спрыгнуть, как думал он прежде, дно мелкое, а камни по склону выступали, могли задеть при прыжке.
– Оставаться здесь? Надолго, день, два, три? Без еды и воды…
Мысли набирали панический ход.
Кто меня заметит? Ведь со мной сразу никто не пошёл. Таких дураков просто нет! – упрекал себя Алексей. – По берегу едут только машины и то за деревьями, а человек мимо не пройдёт, не крикнуть, не позвать. Может, артековцы с флажками заметят меня с горы. Но они далеко и, может, теперь не дежурят. До берега рукой подать. Да, это только слова. Они меня и обманули. Совсем не рукой, окинуть взглядом, но люди проезжают мимо и то – редко, прохожих нет. Стану кричать – не услышат.
А если кто дежурит на берегу моря, то когда? Наши ещё здесь, остаётся надеяться, что они начнут меня искать.
Я не Сизиф на камне. Подниматься тяжело, а обратно не спуститься. Скала, значит – табу. Сорвусь и разобьюсь. У меня нет даже верёвки. Это всё!.. Какая проблема, вершина, на которой я один. Тут я и сдал… Что же? Поголодаю. Грустно, а ещё покорил скалу. Вот и расплата. Надеюсь, змеи здесь не водятся. Днём жарко, палит, как на раскалённой плите, ни деревца. Ночью холодно.
Нашли меня всё-таки. Приехали на машинах с лодками. Снимали меня с верёвками. Наши ребята. Видно, давно искали своего пропавшего товарища. Какой же всё-таки я!
Дед-бородед
Странная картина вырисовывалась передо мной, когда я набрела в лесу на высокий сруб дерева, похожий на версту, и рядом с ним лежали разбросанные перья ястреба. «Порвали птичку», – так говорят охотники. Как могла дерзнуть рука?! Хотя птички там, у пня, самой уже не было. Её ощипали, и перья валялись, как разворошённый муравейник. Кто-то строит планы здесь, в укромном месте, где никого, если только кто и шпыняет в траве, то мышь, бурундук, а может, и змейка. Живности много. Все вокруг залегли как в тихий час.
У меня глаза стали закрываться, то ли пух полетел, то ли солнце посветило в глаза, то ли мне захотелось лечь и уснуть. Я закрыла глаза, и что-то кольнуло меня. Нет – засыпать нельзя, так же, как и высовываться, иначе на что-нибудь напорешься, как на штык. Лучше самой быть как штык. Я вышла на тропинку, и прямо на меня захромал старикан с длинной бородой. Он шёл, чуть опираясь на кривую палку. И я подумала, какой непонятный кривенький дед. Тут он неожиданно повернулся ко мне, глянул в самое лицо, и я воскликнула от удивления:
– Ах!
Под ногой, как старая дверь, трухнула сухая палка. Я подумала, это неслучайно, увидеть непонятного старикана в лесу – это определённый знак.
Дед был и в самом деле странный: с выпученными глазами, лысый, с седой бородой, которая подгибалась как свёрнутый лист, и седые волосы кучерявились и блестели, как белая смятая бумага, калька. Что за дед-бородед? Я побежала скорей от него в кусты, и листья зашелестели под ногами у меня. И вдруг я наткнулась на выкорчёванное с корнями дерево из земли. Корни его были чёрными и кривыми, точно скопище змей, и мне стало страшно. Куда только меня не вывели кривые тропки. Уж лучше выйти на полянку. Только я подумала об этом, как из-под ног выскочила большая лягушка и прыгнула далеко вперёд меня, как прыгун в длину.
Ей бы специально песок. Я остановилась как вкопанная, не решаясь сдвинуться с места. Нет, скорей из леса! «Порванная птичка» – роковой знак. Рядом упала радуга, как спортивный флажок, и я сказала себе: «На старт!»
Успей побыть в храме
– Снедать садились утром, потом обедать, потом ужинать, говорил мой отец, – рассказывала бабушка за столом. – Он всегда держал меня в строгости.
К чему это бабушка так вспомнила? Не к тому ли, что я принесла в третий раз подберёзовики? Первый нашла вечером, потом, во второй раз, днём к обеду, а сейчас, с самого утра, третий. Точно вышла на свет из темноты, как гриб. Какой-то закон природы получается. И я узнала, как люди-то по-настоящему разговаривают. Даже сосед, которого уж тридцать лет видать не видывала, всё он где-то ходил-пропадал, и тот ко мне вышел навстречу из лифта с кулёчками и с сумками, согнув спину. Старик, а спортивный, и сила у него ещё есть таскать за спиной три сумки.
В этом году земля цвела. Много наросло мухоморов, точно они хотели заморить все злачные места лесных посиделок. Говорят, это добрый знак – увидеть мухомор. Особо, если встретить красный, то потом непременно будут белые грибы попадаться. Их специально-то не ищут. Они сами на тропу выходят, как постовые. А ты, как барин, идёшь по широкой лесной тропе, как по главной улице, и собираешь эти крепенькие, толстенькие грибочки на обед или чтоб закрыть в банку.
У подберёзовиков ножка плотная и напоминает ствол берёзы. Я нож с собой не ношу и срываю гриб или срезаю тонкой веточкой. Вот он упал, точно так повалил дерево бобр. Хороший гриб. Это колосовик, июньский, только зацвела тимофеевка – и они пошли, как штыки, маленькие, крепкие. И даже растут большие, плотные и гладкие, как топорики. Они и в дождь не размокают. С них как с гуся вода.
Хотя один вышел, словно его лекалом обвели, да ещё дырочка в нём, как в сыре. Вот умора! Но тоже крепкий и пышет, словно булочку испекли с изюмом свежую, мягкую, пышную на дрожжах. Весь он такой. Не гриб, а целый приз! Да, самый настоящий!
За три дня я десять подберёзовиков нашла. Как лес нарубили, щепки набросали, так грибы и пошли. Хорошо им стало. Вот что значит твори – и расти всё будет на славу.
Вон там белое солнечное пятно на пне под орешником. Я думала, это кот сидит. Он такой же белый, как это пятно. Часто он приходит на этот пень посидеть в лесу. Да, цветёт земля в лесу, цветёт. Чего только не увидишь! Даже живые камни на пне выросли, как в магазине на витрине. Вот я вспоминаю, как с папой ходила в Бобренёв монастырь, стояла службу перед завтраком натощак.
«Снедать» ведь говорили в старину, что-то вроде «не дать». Так утром надо сразу отдать дань Богу, а потом уж себе. Вот я и не могу позволить себе ни в чём пригрешиться. Даже нож и сумку не беру в лес. А всё в руках да в лопушок ношу грибы. Мама в больнице, папа на даче, а я – дома с бабушкой старенькой и с собакой.
Вот и «суп из топора» сварю, губницу, значит, из грибов этих, что, как деревянные коклюшки, в лопушке валяются. Кто-то, может, думает, что я далеко в лес ходила. Ан нет. Я всё тут хожу, близко, у тропы, будто совсем из дома шагу не ступила. Приду из леса – только жжёт меня всё под руку: чайник, кастрюля, точно горячка какая в доме. Даже вода холодная кажется шальной. Словно эта горячка везде, как ток. Нельзя, нельзя же так «отравиться» жизнью!
– Бабушка, а мухомор едят? – спрашиваю я.
– Им мух травят. Кладут на блюдце его – мухи налетают и умирают.
– Значит, у мухомора заклятый ключ есть, что так гремит о нём слава. Возле них всегда вороны каркают и страшно.
– А ты бери только белые грибы, чем бродить у чёрта на куличках. Это сподручно, не ошибёшься. И до обеда успей побыть в храме.
Михаил РудковскийРоссия, Челябинск
Михаил Семёнович родился 4 июня 1940 года в селе Утчанка Курганской области.
Врач-хирург, кандидат медицинских наук, доцент. Автор повести, четырёх сборников рассказов, пьес, четырёх поэтических сборников и трёхтомника избранных произведений. Член Союза писателей России. Член-корреспондент Международной академии науки и искусств.
Печатался в альманахах и журналах: «Уральский следопыт» (Екатеринбург), «Южный Урал» (Челябинск), «Лира» (Южноуральск), «Орфей» (Геленджик), «Петровский мост» (Липецк), «Классика жанра» (Кострома), «Художественное слово» (Саратов), «Союз писателей» (Новокузнецк), «Российский колокол» (Москва), «Мост в будущее» (Санкт-Петербург), «Американский альманах русской литературы» (Кострома). К 2023 году выпущено шестнадцать книг.
Лауреат литературных премий им. В. Богданова и Д. Мамина-Сибиряка. Награждён медалью «Василий Шукшин».
Авторские шахматные композиции публиковались в городских газетах и журналах.
Мельник
Мельница стояла на холме. С него открывался картинный вид на ближайшую станицу, к которой примыкало пшеничное море. Оно колыхалось, замирая на границе скошенных валков. Со всех четырёх сторон к взгорью стремились хорошо накатанные дороги. На вершине они упирались в широкую площадку, вымощенную диким камнем, в центре которой и красовалась мучная хозяйка. Иначе было нельзя. Весной кубанский чернозём, как разогретое сливочное масло, таял под солнцем, превращая дороги в жирную чёрную кашу. Редкие в это время телеги с мешками зерна вязли в ней по самые колёсные оси и только на булыжном участке лошади могли отдышаться. Мельница была с импортной начинкой. При отсутствии ветра жернова крутились благодаря заграничной машине, которой Фёдор Андреевич очень гордился. По поводу её приобретения он часто расходился во мнениях со своей супружницей.