Пишет стихи и рассказы с раннего детства. Первые стихи утеряны: в школе украли тетрадку. После долгого перерыва стал писать снова.
После знакомства с общественной организацией «Клубы друзей игры» публиковался в её рукописных изданиях. Печатался в местной газете микрорайона Крылатское и в институтском сборнике «Строфы ЦИАМ».
«Песня воздушного змея» звучала на Фестивале воздушных змеев в Тушино в 1999 году.
Сквозь время
Сквозь гранитное времени крошево
Я гляжу в убегающий век,
И я вижу в нём только хорошее,
Я ведь доброй души человек.
Были беды и были пожарища,
Но не это оставило след.
Ведь всегда были рядом товарищи,
И я вижу сердец яркий свет.
И когда я гляжу в набегающий,
В этот светлый и радостный век,
Не желаю там видеть пожарища:
Я ведь доброй души человек.
Я увижу над Русью безбрежною
Светлой дружбы непризрачный свет.
Там живут люди светлой надеждою,
Я из прошлого шлю им привет.
Они чтут наши светлые праздники,
Они знают, как память сберечь.
И тогда будет речкой бескрайнею
Мимо звёзд время мирное течь.
Довоенное времяПо воспоминаниям родителей
Отец
Грешен, вовремя не записал рассказы матери, теперь приходится писать по памяти. Воспоминания отца менее яркие и их немного. Его родственники вообще были более скрытные. Наиболее яркие воспоминания связаны с прадедом Алексеем Колтыревым.
По утверждению моей бабушки Марии Алексеевны, её отец Алексей Колтырев воевал в армии Скобелева, был отмечен наградами. Получил низший офицерский чин и дворянский титул. Погиб на Шипке. А дочь его, моя будущая бабушка, была взята на воспитание графом Шуваловым и окончила ряжский институт благородных девиц.
Официального подтверждения существования своего героического прадеда я пока ещё не получил. Было бы здорово обнаружить в списках героев Шипки Алексея Колтырева, но пока не сложилось.
Отец родился в селе возле Ряжска. Там рядом находятся два села – Шелемишево и Боровое. Бабушка родом из Шелемишева, дедушка Дмитрий Петрович – из Борового.
После свадьбы мои родители ездили показаться родственникам. Впечатление мамы: сёла – просто разные галактики. В Боровом – каменные дома, а в Шелемишево – дом деревянный и пол горбом.
Родитель деда держал лавку. Брат деда в Гражданскую войну поехал за товаром в Ряжск да так и сгинул без вести. А ещё дед и его родня работали на мельнице, так же, как и дед со стороны матери. Мельница села Боровое стояла на реке Ранова. Но из села им пришлось уехать, видимо, из-за лавки. И было куда переехать и где работать. Но сейчас в подробности вдаваться не буду.
Очень ярко одно из детских впечатлений отца – одно лето жили не в доме, а в шалаше. Старый дом снесли и за лето построили новый, кирпичный. Кирпич обжигали сами. Глину копали рядом с домом, в яме.
За достоверность информации не ручаюсь. Передаю лишь рассказы отца.
Дед и бабушка со стороны отца были замечательные, но неразговорчивые. В доме деда хозяйство вёл только он. Ещё и готовил отменно, в том числе из-за того, что в Гражданскую войну служил поваром. А бабушка хозяйством практически не занималась. «Мы не кто-нибудь, а Колтыревы», – говаривала она.
Мать
Семейство матери более общительное.
В Москву они окончательно переехали только после войны. И то только потому, что ещё в период нашего контрнаступления 1941-42 годов рядом с домом разорвался снаряд «катюши», и крыша осела. У моего деда Сергея Кузьмича уже сил не было домом заниматься.
Сергей Кузьмич Фомичёв был мужик статный и крепкий, очень любил кулачные бои и ни один праздник не пропускал. Был призван в армию, участвовал в Русско-японской войне. Демобилизован не был, а продолжил службу в железнодорожном полку, как говорили, «охраны царя».
Бабушка Мария Васильевна (Савенкова) была крупная женщина, как и её сестра Дуняша. Сохранились их фотографии.[6] А также есть фотографии дома и деда в гражданской и военной формах.
Ещё будучи подростком, дед работал на местной мельнице, что на реке Протва. Там же трудился будущий генерал Михаил Ефремов. Там они познакомились и подружились.
Революция застала Сергея Кузьмича в Гатчине. Полк перешёл на сторону восставших и самораспустился. Дед вернулся домой, по рассказам бабушки, весь обмороженный.
После Октябрьской революции Михаил Ефремов посоветовал деду записаться в Красную армию. Тот так и сделал. Очень быстро он был комиссован по болезни и вернулся в Юрятино.
Кроме мамы в семье было ещё двое детей: старший брат Виктор и сестра постарше Шуры[7] – Мария. Очень дружное семейство. Был ещё кот Василий – главный хранитель амбара от чужих котов. Когда готовили колбасу, он сидел на стропилах и гонял всех желающих полакомиться. И даже получал за это долю.
Дом был большой, делился на половины. Летом жили во всём доме, а зимой – только в зимней части. И к основной печке дополнительно ставили буржуйку с железной трубой, проходящей через весь дом до окна. Однажды дети играли возле печки и у Шуры от жара загорелось платье. Брат Виктор потушил, обошлось.
Кстати, Виктор один из первых в селе заимел велосипед. Уже позже Шура тайком брала его кататься. Ездила боком, не садясь на сиденье. Знаете, как ездят малыши на больших велосипедах? Они не садятся, а продевают одну ногу через раму, так и ездят, скособочась. Только тормозить неудобно. Первый раз Шура вообще не знала, как тормозить. Вот и утопили велосипед в пруду. Юрятино располагалось вдоль Протвы буквой Г. А на пересечении половинок был мост через Протву.
На улице, где стоял дом Фомичёвых, примерно посередине был пожарный пруд. Шура утащила велосипед и поехала от дома к пруду. Виктор погнался за ней с крапивой. Мог и не гнаться, дорога была под горку, а поскольку, как тормозить, ей не рассказали, путь был один – в пруд к пиявкам. Шуру из пруда выловил Виктор, а велосипед вытаскивали багром.
Как говорила мама, до 1933 года жили они очень хорошо. Потом пришлось отдать двух лошадей – Ветра и Ветку. Оставили себе мерина. Также отдали бричку, веялку. Ветка очень понравилась местному председателю, да и бричка тоже. У Ветки были на ногах «белые чулки». Масть, к сожалению, не помню.
Тем не менее на жизнь не жаловались.
Бык
Мама тогда уже подросла и была школьницей младших классов. Местность, где располагалось село Юрятино, очень живописна. Есть свои холмы, на которых каждую зиму устраивались снежные горки. Как рассказывала мама, ребятня называла их Карпатами. Есть лес, куда дети ходили по грибы и ягоды. Однажды в лесу их застала гроза, и молния попала в соседнее дерево. Перепугались больше всего взрослые, даже из села побежали детей своих выручать.
Юрятино – это село, потому что, говорят, там была церковь. Но я её никогда там не видел, хотя слышал легенду, что церковь ушла под землю, а на её месте теперь идеально круглая поляна.
Позднее такую же легенду я слышал о Святом озере возле села Нармушадь в Шиловском районе Рязанской области.
Была в Юрятино ещё трёхэтажная кирпичная мельница. И бык. Племенной, здоровенный и очень вредный. Он, зараза такая, любил пугать детей. Хорошо, был на привязи и за изгородью, поэтому только пугал. А дети, как это обычно бывает, его дразнили. И додразнились.
Однажды бык сорвался с привязи и убежал. На беду, в это время мама с подружкой шли по селу. Возможно, возвращались из школы, а может, просто гуляли, ведь было лето. Бык помчался на них, они недолго думая залезли на дерево. А эта зараза стала рядом ходить и подкапывать дерево. Подкопать, конечно, не подкопал, но напугал сильно. Девочки стали кричать.
На счастье, мимо шёл мужик. Он услышал детские крики и подошёл к быку, у которого в ноздрях было продето кольцо. Мужик взялся за кольцо и повернул его. Бык весь задрожал и присел. Его снова привязали, теперь крепко. Девочки слезли с дерева и разбежались по домам.
Последствия случившегося были долгосрочные. Мама смертельно боялась коров до самого преклонного возраста.
Небольшое отступление. В 1972 году, когда в Кунцево, где мы проживали, стали ломать последние сельские дома, произошла смешная история. Под Новый год мы с мамой сидели дома, когда вдруг услышали мычание. Сначала думали, мерещится. Но мычание повторилось. Мама побледнела.
Выглянув в окно, мы увидели двух коров, видимо, хозяева не уследили. Так, маме Шуре и дома страшно было, а ведь сколько времени минуло с того момента, как бык напугал!
Но продолжим.
В селе Юрятино была начальная школа. Сохранились фотографии класса, школьников. Если я правильно помню, то помещение было одно. Так что первый, второй и третий классы учились в одном кабинете, друг другу вроде не мешали.
Все классы весной и летом работали на школьном участке. Сеяли горох, осенью собирали и сушили. Из гороха варили суп. А ещё в школе стояла кадка с сушёным горохом и на перемене можно было запустить в кадку руку и погрызть.
Учились с большим удовольствием. Были и забавы. На пруду взрослые зимой делали карусель-кружало. В лёд вмораживается столб. На него на вертлюжке крепится тележное колесо, а к нему крепится слега, к слеге – санки.
Ещё одно отступление. Мы у себя в Крылатском тоже такое делали. Научились у Лесногородского Клуба друзей игры. Классная штука, но рискованная. Пару раз получали травмы: руку зажало до синяка, кого-то о лёд стукнули.
У мамы рассказ был: собаки за санками часто бежали и лаяли. Санок было как минимум двое по обе стороны жердины. Вот одна собака под вторые санки и попала. Визгу было, лапу сломала.
Старшие ещё делали гигантские шаги – это столб с таким же вертлюгом вверху и тележным колесом. К вертлюгу крепились четыре или больше верёвки. В конце верёвки была петля, куда можно было продеть ногу. По очереди, отталкиваясь от земли, можно было раскрутиться и время от времени пролетать почти круг, а то и больше. Катались старшие, потому что младшие не доставали до земли. Или старшие катали младших. Те просто садились в петлю как пассажиры.
Ещё с азартом играли в лапту. Мячики были покупные, жёсткие.
Позднее, в 1987 году, во время «днепровской» экспедиции, мы записали рассказ жительницы Смоленска примерно маминого возраста. Так вот они, будучи детьми, вырезали мячики из шин разбитых пушек. Благо этого добра было полно. Дело было в послевоенном 1945-м…
Играли лихо. Маме попали мячиком в нос. Разбили… Полдня кровь останавливали… Ну, может быть, несколько часов. Все старшие переживали. Как же – младшей, Шуре, нос расквасили. Особенно переживал брат Виктор.
Мерин
Мерина оставили семье, в хозяйстве. Он был упрямый и делал только то, что хотел. Хотел везти – вёз, не хотел – не вёз. Стоит столбом и не двигается… Нужно было мою бабушку Марию Васильевну отвезти к доктору в Серпухов. Мерин дал себя запрячь, а с места не двигается. Думали недолго. Раскалили кочергу и ему под хвост сунули… Дело было зимой. Так вот мерин сел в снег и остудил кочергу.
В другой раз повезли молоть зерно на Протву, на водяную мельницу. Река была запружена, дорога – с небольшим подъёмом. Мерин доехал с поклажей до ворот мельницы и начал пятиться. Мужики и в телегу упирались, и камни под колёса бросали, а тот пятится и пятится. Так до самого низа и спустился. Пришлось мешки до мельницы на себе носить.
Историй с мельницей было немало. Из рассказов мамы помню, что девочка попала под приводные ремни и покалечилась. Жаль, подробности не вспоминаются.
Село, кстати, и до революции неплохо жило. У нас сохранилась фотография[8] моей бабушки в возрасте двух-трёх лет вместе со своими родителями. Отца её звали Василий, фамилия у него была Савенков, а имя моей прабабушки нужно поискать.
Крашенки[9]
Моя мама Александра Сергеевна Ефимова (в девичестве Фомичёва) рассказывала такую историю.
На её памяти, Юрятино горело дважды. Первый раз от их дома сохранились только медный крест и икона «Неопалимая Купина».[10] Во второй раз пожар случился, когда маме было пять или семь лет.
Конец августа. Жарко. Загорелась изба бабушки «со странностями», огонь очень быстро перекинулся на соседние дома. Взрослые на току, в селе только старики и дети. Мама побежала к родственнице, монашке, и спросила, что делать.
Та посоветовала взять освящённые крашенки, с молитвой «Отче наш» три раза обежать вокруг дома и бросить их в самое пекло.
Мама рассказывала:
«Бегу вокруг дома, а платье короткое, кругом крапива… Я чешусь и повторяю: “Отче наш, иже еси…” Обежала три раза и помчалась в сторону пожара, а огонь уже близко. Хорошо, дом две большие ветлы защищали. Добежала до пожара и в самое пекло, как мне казалось, крашенку и бросила. И тут загудело, поднялся вихрь, и огонь повернул вспять… А на другом конце деревни вышла женщина с “Казанской”, и огонь ушёл в поле…»
Ещё рассказывала, что, пока пожар не потушили, она от греха подальше вытащила из дома сундук. Так его потом пятеро мужиков в дом заносили, а маме было всего пять-семь лет!
И ещё поросёнок со страху Протву переплыл, и его мужики ловили. С большим трудом в лодку затолкали, уж больно он воды боялся…
Но это было уже после, когда взрослых отпустили с тока. Испугались, что огонь по траве до зерна не дойдёт. Пожар потушили бойцы-пожарные из Серпухова. Приехали не быстро, но успели. Впоследствии деревню отстроили.
Скарлатина
В начале XX века медицина развивалась стремительно. Научились лечить многие ранее неизлечимые заболевания.
В Юрятино несколько школьников заболело скарлатиной, а в соседнем Серпухове появился доктор, который имел противоскарлатинную сыворотку. Наверное, всё-таки противодифтерийную.
Шура тоже заболела и заболела тяжело. На третий день пропал голос и дыхание затруднилось.
Мужики, в том числе и отец Шуры, Сергей Кузьмич, поехали в Серпухов за доктором. На телеге, что, понятно, не быстро.
А мама вспоминала:
«Лежу я на кровати (а может, лавке). Дышать трудно… Голоса нет. А за столом сидит моя мама и шьёт платье – на похороны.
Шьёт и плачет…»
Привезли доктора. Он сделал укол, очистил гортань от плёнок и уехал… Наверное, к другим больным тоже зашёл. А Мария Васильевна (моя бабушка) сидит за столом, плачет. И продолжает шить платье.
Прошла ночь. Бабушка так и просидела за шитьём. А утром…
Воспоминания Шуры: «Я вечером заснула, а утром проснулась и тихо-тихо говорю: “Мама, можно куриного бульончика…”»
Мария Васильевна очнулась, улыбнулась, разревелась, осознав, что дочь пошла на поправку.
И Шура выздоровела.
От неё мне передался крепкий иммунитет, но какую-то заразу в четыре года я всё-таки подхватил. И история почти повторилась. Но это другое время и совсем другая история.