Первое, что я сделал, – это однажды облил себя холодной водой из ведра. Дело было зимой. Я вышел в соседнюю, остуженную за ночь комнату. Раздевшись догола, встал в тазик. Разбил ковшиком лёд в ведре с водой и, зачерпнув, вылил её на себя.
Со вторым ковшиком ничего не получилось, потому что к моей заднице неожиданно прилипла рука матери.
Затем я стал прыгать с крыши дома на привезённую для её покрытия солому, воображая себя парашютистом.
Спускался по верёвке в различные ямы, мечтая посетить те пещеры, о которых упоминается в самом начале.
Нырял в воду вниз головой, держа при этом руки по швам, чем вызывал восхищение окружающих детей более старшего возраста.
Катался на «гигантских шагах» – своеобразной карусели, состоящей из столба, на вершине которого было закреплено колесо от телеги, а от него спускались верёвки, и на их концы были привязаны автомобильные покрышки вместо сидений.
Кто-то один из старших раскручивал всё это, а остальные выступали в роли пассажиров. Я всегда просил, чтобы меня подкинули как можно выше.
Научился скакать верхом на лошади.
Как-то раз я прочёл книгу про одного бедного китайского мальчика, который впоследствии стал учёным или писателем; из-за нехватки средств для покупки свечей он собирал в лесу светлячков и при этом свете по ночам читал книги. Я тоже ходил в лес, собирал светлячков и пытался при их свете читать.
Для отработки силы воли я всегда носил в школу все книги, чтобы мой портфель был тяжёлым, а иногда подкладывал в него и посторонние предметы.
Вторым после чтения любимым занятием было кино. Первый фильм, который мне врезался в память, назывался «Бродяга». Его показывала приехавшая во время уборочной страды на ток кинопередвижка.
Был достаточно поздний вечер, отцовский пиджак на плечах, а сам я весь в экране, с упоением смотрел на разыгравшиеся события в далёкой и неведомой мне Индии. Плёнка часто рвалась, но я этого не замечал, потому что я был там, в гуще событий.
Потом были походы на другие фильмы. Входной билет в клуб стоил пять копеек. Но лишних денег, тем более на походы в кино, как правило, не было. Я подолгу клянчил у родителей нужную сумму, шёл на всяческие уступки лишь бы получить желаемое. И очень сильно переживал, если не мог найти одну или две копейки, а найдя, стремительно мчался в сельский клуб.
Были ещё концерты художественной самодеятельности. И мы, мальчишки и девчонки, сидели на влажном, только что вымытом полу клуба; впереди взрослых, расположившихся на стульях. Это тоже было упоительное зрелище.
Приходилось много работать. И зимой, и летом. С одной стороны – многодетная семья. Помогал матери: ухаживать за детьми, подносил продукты во время подготовки пищи, заправлял постель, мыл полы.
Должен заметить, что последнее было достаточно трудоёмким делом. Полы были некрашеные. Вначале пол смачивался. Затем надо было отскоблить ножом каждую доску, смыть всю грязь, вытереть пол насухо.
Потом уход за скотиной. Готовил корм для свиньи, коровы и козы, птицы, собаки. Очень рано научился ухаживать за лошадью: не только поить и кормить, но и причёсывать, запрягать.
Надо заметить, что воспитание шло своим чередом. Отец делился одним, мать – другим.
Летом с отцом непременно участвовал в заготовке дров, ездил с ним в лес. Собирали сухостой, а после этого распиливали, кололи и складывали в поленницу. Постепенно он научил меня обращаться и с топором.
Я очень рано стал подшивать валенки; точить топор и косу; делать себе коньки, используя поленья, поскольку металлические коньки были большой редкостью, да и было это не по карману.
Когда мне было лет одиннадцать, отец подарил мне настоящее ружьё, предварительно вывернув из него боек. И я играл с ним в «войнушку», чем вызывал восхищение своих ровесников. Он не просто подарил, но и научил обращаться с ним, другими словами, стрелять.
По ночам на охоту выходили волки. Их завывание наводило ужас на всех, в том числе и на меня. Но с обретением такого «подарка» я стал спокойнее.
Были обязанности и по материнской части, большая часть их выпадала на лето. Вместе с нею и другими женщинами я ходил в лес собирать ягоды, грибы, хмель и очень часто возвращался с последствиями от встречи с крапивой.
Наряду с прополкой картошки и других овощей в мои обязанности входил также и полив грядок с морковью, капустой, горохом, зеленью.
Воду приходилось доставать из колодца. Я, конечно, сачковал, поскольку мне хотелось быстрее оказаться на улице, среди своих сверстников; покататься на велосипеде, просто побегать. А поэтому вместо одного ведёрка под каждый кочан капусты я лил половину. Но было всевидящее око матери, и следовало наказание.
Осенью приходило другое – надо было копать картошку. Мать выкапывала, а я собирал её в небольшой мешок и относил в кучу. Земля прилипала к пальцам, отчего я плевал на них, а во рту становилось сухо.
Потом наступал момент соления капусты. Всё делалось в той же комнате, где мы ели и спали. Капусту очищали, разрезали на куски и помещали в корыто, а затем специальным приспособлением измельчали, складывая всё в кадушку. И это продолжалось изнурительно долго для меня, порой даже хотелось плакать.
В ноябре, когда становилось уже прохладно, а иногда даже наступали и заморозки, начинали забивать скот, в основном свиней. По всей деревне то тут, то там раздавался их визг.
Это было жуткое зрелище. Я видел, как убитое животное обкладывали соломой, а затем поджигали, на профессиональном языке это называлось «палить шкуру». Затем опалённое животное скоблили ножами, мыли горячей водой, вспарывали живот и вытаскивали внутренности. Если это случалось у нас дома, приходилось тоже оказывать посильную помощь.
Весна отводилась для высаживания культур.
Самой благодатной порой оказывалась зима. В этот период большую часть времени проводил дома. По вечерам мать раскладывала карточки с животными, а я пытался их назвать. Много лепил из пластилина или делал какие-либо поделки. Рисовал.
Катался на санках, привязывая к ним собаку, которая с радостью тащила меня по дороге. Как-то нечаянно лизнул санки – так, с прилипшим к ним языком, дошёл до дома.
Был очень огорчён, когда купленные впервые в жизни лыжи я сломал, пытаясь спрыгнуть с трамплина. Больше мне лыж не покупали, катался на треснутых, взрослых.
Однажды провалился в снег, еле выбрался. Но валенки остались в снегу. В носках добрался до дому и долго сидел на завалинке, ожидая взрослых, едва не отморозил ноги.
Был ещё один более серьёзный случай. Со старшими мальчишками мы отправились на речку покататься на льду, на санках. Поскольку я был самым маленьким, они меня катали, а потом санки отпустили, и я оказался в полынье. Место было неглубоким, и благодаря товарищам я довольно быстро выбрался наружу.
Страшно было другое. Я весь измазался в тине, и моё накануне купленное пальто оставляло желать лучшего.
Придя домой, я, желая скрыть от взрослых случившееся, скинул мокрое и грязное пальто, поместил его в натопленную утром печку, предварительно прикрыв её заслонкой. Расчёт был прост. Я думал, что пальто быстро подсохнет, а потом я его почищу щёткой. И родители, вернувшись домой, ничего не узнают.
Но не тут-то было. Я его прожёг в разных местах, и с ним ничего нельзя было сделать. Последствия описывать не стану. Хочу лишь заметить, что пришлось воспользоваться старыми вещами, которые работники интерната глухонемых раздавали всем нуждающимся, а мы были в их числе.
Самым благодатным временем зимой была суббота. Приятно было возвращаться в чисто убранный дом с запахом вымытых полов, контрастировавшим с другим – запахом пирогов.
Также не надо было вставать на следующий день рано утром и идти в школу.
Вначале посещали баню, первыми – мы с отцом, затем мать с малышами. Отец парил меня, тёр до боли моё тело мочалкой, а голову обязательно обливал щёлоком – водой, настоянной на древесной золе.
После чего все переодевались во всё чистое, а по возращении садились есть; отец с матерью употребляли по рюмочке горячительного, ели что-то вкусно приготовленное, затем все вместе пили чай с пирогами, вареньем и мёдом, который родители собирали в лесу. А потом я погружался в сказочный мир книги.
Самой интересной забавой зимнего периода был спуск с горы на санях. Случалось это в мартовские дни, когда днём начинало прогреваться всё окружающее, особенно снег. А ночью он застывал, образуя корку, называемую «настом». Именно в такие дни, как правило по воскресеньям, собирались все желающие – ребятня разных возрастов – участвовать в данном мероприятии, прихватив с собой съестные припасы: картошку, сало, колбасу, соленья.
Взявшись за сани, которые использовали для лошадей, мы гурьбой тащили их на самую вершину, где разжигали костёр, пекли картошку, поедали захваченную с собой еду, а всё съеденное непременно запивали берёзовым соком, который получали прямо здесь же, из надрезанных берёз, прикрепив к ним какую-либо ёмкость.
Потом разворачивали сани, усаживались в них и, оттолкнувшись, стремительно неслись вниз. Надо отметить, что занятие это не для слабонервных и было похоже на настоящий горный слалом. Кто падал, домой возвращался пешком. Сани практически привозили нас к самой деревне. После всего этого хотелось только одного – спать, что я и делал, едва переступив порог дома.
Летом было другое увлечение, особенно когда начинали убирать кукурузу. По улице, порой вереницей, проезжали машины-полуторки и появившиеся уже тогда «ЗИСы», которые, оставляя за собой шлейф пыли, направлялись с кукурузных полей на колхозную ферму, к силосным ямам.
Мы – детвора – бежали за той или иной машиной и, если удавалось, цеплялись за край заднего борта, стараясь хоть немного прокатиться.
Некоторые водители останавливались, пытаясь поймать хулиганов. Слышались крутые словечки, случались и подзатыльники, но всё равно это было хорошо.
Счастлив был тот, кому удавалось под каким-либо предлогом попасть в кабину, чтобы покататься. В кабине, несмотря на открытые окна, чувствовались запахи пота и табака, но было очень здоров