о.
Готовились и отмечали буквально все праздники: я лепил птичек из теста к прилёту жаворонков; взбивал яйца с сахаром для куличей; на масленицу жгли костры и прыгали через них.
Были ещё святки. Я помню, как однажды в дом явился самый настоящий кот. Как оказалось, это был отец в кошачьей маске. А весь его костюм был изготовлен из сшитых вместе знаменитых оренбургских пуховых платков.
Я тоже постарался от него не отстать и как-то нарядился в горбатую старушку.
Мать использовала лошадиную гриву для полос, старые лохмотья, латаные-перелатанные валенки, разукрасила моё лицо.
Отец в свою очередь сделал мне посох, а в рот заставил поместить ломтик сырой картошки с дыркой внутри, чтобы никто не смог узнать меня по голосу.
Одним словом, меня действительно никто не узнал ни в школе, ни на улице; а деревенские собаки ещё и облаивали, что придавало всему естественность.
Надо сказать, в деревне все с особым вниманием и почитанием относились к памяти усопших. Поминали их на родительский день, по другим памятным датам.
При посещении умерших мать, чтобы я не боялся покойников, всякий раз заставляла дотронуться рукой до их ног. Было жутко страшно. Чтобы побороть этот страх, я не раз вместе с другими посещал кладбище в позднее время суток.
А ещё недалеко от нашего дома проживала одна бабушка, которая занималась лечением. К ней обращались многие. И слыла она колдуньей.
Услышав как-то, что в могилу человека, подозреваемого в колдовстве, вбивают осиновый кол, чтобы нечистая сила не могла больше вредить живущим, я втайне от всех выстругал такой кол и только ждал, когда умрёт бабушка, чтобы совершить это действие.
С самого раннего детства, насколько я помню, у меня появилась привычка всё прочитанное и увиденное пропускать через себя.
В сказках я был в образе главного героя, а посмотрев, к примеру, фильм «Чапаев», мчался домой на палке верхом, размахивая хворостиной – воображаемой саблей.
И не просто пропускать через себя, но и воплощать в жизнь задуманное.
Однажды я с матерью поехал в райцентр продавать картошку и там впервые попробовал мороженое. Оно мне очень понравилось и надолго осталось в памяти.
А зимой я всё это реализовал. Я набрал снега в большую чашку, залил молоком, перемешал всё содержимое с сахаром. И всё съел. Конечно же, очень сильно заболел.
Был период, когда я захотел быть взрослым и очень значительным.
По утрам я тщательно умывался, а волосы непременно зачёсывал назад. Замучил мать просьбами погладить мне рубашку и брюки. Утюгов электрических в то время не было. Разжигать огонь, закладывать угли в металлический утюг, разогревать его – было достаточно трудоёмким делом.
Везде старался держаться солидно. Как-то меня спросили, кем я хочу быть, и я, не задумываясь, ответил: «Профессором».
Я не знал ни значения самого слова, ни к чему оно относится, но какая-то память подтолкнула меня к мысли, что это тот самый тип человека, каким я хочу быть, хотя в душе я, конечно, мечтал стать лётчиком.
К этому времени я уже наладил отношения со своей избранницей, и мы вместе обсуждали будущее. Она мечтала стать врачом, а я лётчиком, и не просто лётчиком, а лётчиком-истребителем.
Я в точности не знал, чем отличаются эти профессии, но внутренним чутьём чувствовал, что это очень ответственно и героически. И не просто мечтал, но и всеми силами стремился к этой цели. Практически изучил всю историю авиации, а на стенах у меня висели изображения самолётов.
Поскольку Оренбургское лётное училище было рядом, я часто наблюдал, лёжа в траве, как бороздят небо серебристые птицы, оставляя после себя молочный след.
У меня тогда не было понятия о расстоянии, масштабах, но серебристые птицы в небе очень напоминали мне зубья бороны. И на досуге я подумывал, как бы запустить их в небо.
Впоследствии моя избранница действительно стала врачом, а я так и не стал лётчиком.
А потом пришла «хрущёвщина». Наше картофельное поле разделили: на большей части посадили кукурузу, оставив небольшой участок под картошку.
В дом стали приходить какие-то люди. Они пытались залезть в каждый угол, что-то считали, записывали. Зачастую всё это заканчивалось перебранкой, скандалом, а потом эта ругань начиналась между отцом и матерью.
В итоге, отец куда-то уходил, а мать, оставшись одна, тихо плакала. Я не знал причин всего этого, поэтому старался быть подальше от родительских глаз.
Но была одна отрада – это кукуруза, в которой можно было прятаться, играя в «войнушку», и совершенно спокойно употреблять в пищу кукурузные початки.
По прошествии времени стало совсем плохо. Скотины в доме практически не было, поскольку её забрали на колхозный двор, оставив одну лишь собаку; сусеки были также пусты, ибо не было ни трудодней в виде пшеницы, ни других сельхозпродуктов.
Стало очень голодно. Родители или ругались по каждому поводу и без повода, или тихо шептались. Своё плохое настроение зачастую отыгрывали на самом старшем ребёнке, то есть на мне. Порола меня, как правило, мать, и непременно бельевой верёвкой по заднице, а я в то время находился на коленях между её ног. Потом плакала и, гладя по голове, просила прощения.
В один из дней отец вернулся с фермы раньше обычного. Попросил мать нас одеть. Усадив всех в телегу, он выехал со двора. Мать что-то шевелила губами, крестила, глядя нам вслед.
Ехали мы достаточно долго. Вскоре перед глазами предстала сказочная картина: другие дома, причём в несколько этажей, с необычными крышами; дорога, покрытая каким-то материалом, была ровной, без ям и грязи.
Мы зашли в необыкновенно просторную и светлую комнату, где за столом сидела красиво одетая женщина. Она долго объяснялась с отцом, а потом их разговор перешёл на повышенные тона. В конце концов отец оттолкнул женщину и вышел в другую комнату.
Отсутствовал он минут пять-десять, затем дверь открылась, и из помещения вместе с отцом вышел какой-то человек, он что-то сказал женщине, она молча кивнула и начала суетиться. Человек вернулся в своё помещение. Женщина вдруг стала с нами очень ласковая и учтивая, начала угощать печеньем, конфетами и чаем.
Мы находились там достаточно долго. А потом появились какие-то люди с пакетами, мешками. Всё это погрузив на телегу, мы отправились домой.
Уже по прошествии многих лет я узнал, что посещали мы райком партии и встречались с первым лицом. Отец тогда прямо заявил ему: или он поможет с продуктами, или пусть всех детей забирают. В детдом.
Именно в ту пору в российской словесности появилась частушка: «Эй, малыш, ты куда шагаешь? В райком, за пайком, разве ты не знаешь»? Трудные и голодные времена были для деревни.
Незадолго до моего окончания первого класса мать вновь забеременела, уже пятым по счёту ребёнком. Я тогда не знал, как и от чего появляются дети, но меня стал беспокоить размер её живота, и, может быть, не особо и беспокоил, если бы не насмешки на улице.
Меня все дразнили беременной матерью. Мне было стыдно от того, что она не может каким-то образом втянуть живот. Я ей вначале культурно намекал об этом, потом прямо сказал, что нехорошо ходить по улице с таким животом. Мол, у всех мамы как мамы, а ты. Но она только смеялась, гладила меня по голове и приговаривала: «Всё будет хорошо». Но я не верил, потому что она начала есть глину, грызла другие непонятные мне вещи.
Однажды ей стало очень плохо. Она попросила пригласить домой соседку и срочно найти отца, и непременно с лошадью, поскольку необходимо было куда-то ехать. Пока я всё это делал, в доме появился младенец.
Я окончил начальную школу, и наша семья вновь переехала в Бекабад – «страну ветров». Уже став намного старше, я узнал, почему он получил такое название.
Город располагается на берегах реки Сырдарьи, на месте её выхода из Ферганской долины – территории, окружённой горами, – в Голодную степь.
По климатическим особенностям там постоянно создаются перепады давления, оказывающие влияние на воздушные массы, которые потом вырывалась наружу, через ущелье, где проходило русло реки.
Переехали мы по настоянию бабушки, которая заявила, что дети растут, им надо развиваться, а ничего хорошего в деревне получить невозможно.
Здесь я поступил в пятый класс. Это была многонациональная школа. И это для меня было непривычно. Непривычными были внешность, имена и фамилии учащихся. Был не один учитель, а несколько, тем более они тоже были представителями разных национальностей: русские, узбеки, евреи, татары, корейцы и т. д. Разными были культура, традиции, кухня, которую пришлось осваивать.
Здесь я вновь столкнулся с насмешками над моей русской словесностью, поскольку слова «чаво», «каво» и т. д. резали слух.
Всё это привело к тому, что у меня возникли чисто психологические проблемы с освоением английского языка, который мы начали изучать в школе. Мне казалось, что и учительница в душе тоже смеётся над моим произношением, особенно когда заставляла повторять английские слова, глядя в зеркало и выпятив нижнюю челюсть или положив подбородок на край стола при их повторении.
А ещё эта женщина была очень привлекательной, хорошо и со вкусом одевалась, имела в своей сумочке различные красивые аксессуары. И всё это на фоне семейных проблем, с которыми нам вновь пришлось столкнуться.
По приезде мы поселились на квартире младшей сестры матери, в которой уже проживало пять человек. Добавилось ещё семь.
Деньги, которые мы получили от продажи недвижимости, очень скоро кончились. Найти работу родители не могли из-за отсутствия паспортов, поскольку по тем временам жителям сельской местности их не выдавали, а для их получения существовала процедура, занимавшая достаточно продолжительное время. Начались трения. На последние деньги мы купили маленькую кибитку, а из мебели нам кое-что выделила тётя: стол, диванчик, кровать. Всё это время мы порядком голодали.
Вскоре мать под честное слово и с учётом большого количества детей взяли на работу в больницу санитаркой.