И в тот миг, когда могила была зарыта, снег прекратился.
— Хорошо, — сказал Дмитрий. — Значит, мы ждем сигнала, после чего Жак присоединяется к вам, а мы с Меган устраиваем заварушку где-нибудь в центре этого славного городка, отвлекаем на себя внимание местной полиции и инквизиции, а затем разделяемся, и один из нас обеспечивает ваш отход, а второй продолжает сдерживать противника.
Больной серый свет ноябрьского утра нехотя сочился в окна гостиничного номера, заполнял комнату серой мертвящей мутью, превращая ее в дурную декорацию, а людей — в актеров, играющих нелепые роли.
Варан немигающим взглядом обвел сидящую перед ним троицу. Слева, вытянув длинные ноги в высоких сапогах, полулежала на кровати Меган Мак-Лири — сухая, поджарая, напоминающая хлыст. Собственно, именно под этим прозвищем она и была известна.
В ногах у нее сидел Жак Готье. Услышав свое имя, он неторопливо, с достоинством кивнул и снова принялся полировать ногти на левой руке. Свою фамилию ему приходилось слышать редко, под ней он числился только в оперативных донесениях полицейских управлений нескольких европейских стран, где, помимо прочих сведений, отмечалось, что он «любит дорогую одежду и обувь, предпочитает классический стиль, подчеркивает свое аристократическое происхождение». Знали его как Жака Джентльмена.
В кресле у журнального столика расположился высокий массивный Дмитрий Неграш, командир группы. Те, кто с ним работал, называли его Молотом. Это прозвище хорошо отражало его манеру боя, да и характер в целом.
— Все правильно, Дмитрий, — кивнул Олег Павлович и, встав со стула, подошел к окну, из которого открывался живописный вид на Синельгу.
Река медленно катила серые, словно покрытые тончайшей студенистой пленкой валы. Это время, подумал вдруг Варан, они покрыты временем. Стоит упасть туда, вниз, в эту серо-желтоватую глубину, и над головой сомкнётся безвременье, заполнит легкие, а время вместе со всеми, кто ему принадлежит, покатит мимо тебя, над тобой и вычеркнет тебя, пропавшего, из своего существования.
Отчего-то сделалось зябко, и он передернул плечами.
— Жак, послушайте, — обратился Варан к щеголеватому наемнику, — я не знаю точно, как именно мы будем уходить и где развернутся основные действия, ради которых, собственно, и затеяна операция. Скорее всего, нам с вами придется организовать засаду где-то в окрестных лесах либо предпринять короткий рейд, чтобы изъять из тайника некий предмет. Поэтому прошу вас, еще раз проработайте все возможные пути отхода, как из города, так и из его окрестностей. Надеюсь, что завтра с утра я смогу вам дать более точную информацию по поводу маршрута и сроков.
Молча кивнув, Жак Джентльмен вернулся к своему занятию, а Варан обратился к Неграшу и Мак-Лири:
— Мне нужен не просто шум в городе. Требуется целенаправленная операция отвлечения, чтобы местные инквизиторы — эти в первую голову — поверили, что происходит нечто очень серьезное, и стянули туда свои силы. Милицию они привлекут наверняка, так что озаботьтесь, чтобы все выглядело достойно.
Неграш задумчиво почесал переносицу и глянул в сторону неподвижно лежащей на кровати женщины. Та лишь лениво поменяла положение ног и чуть заметно пошевелила рукой, давая понять, что все слышит.
— Меган уже подобрала пару объектов, благо здешние гиды с гордостью рассказывают не только о многочисленных церквях, но и о еще более многочисленных купеческих домах, — улыбнулся Неграш.
— Отлично, тогда я вас оставлю, — развернулся на каблуках эмиссар Барона и, коротко, по-военному, поклонившись, покинул номер.
На поминки Влад не пошел. Любава его так и не заметила, но Марина — увидел он ее только сейчас — тронула за плечо:
— Пойдем. Там наши девчонки пока стол готовят.
— Не могу, Мариш… — хрипло отозвался он. — Ну никак не могу.
Уговаривать и спорить Марина не стала, и он был ей благодарен. Денис наставника заметил, они обменялись кивками, но тут же разошлись в разные стороны. С Денисом разговаривать тоже не хотелось.
Не хотелось вообще ничего. Разве что сдохнуть.
День только начинался, делать было совершенно нечего, но домой не тянуло. Влад бесцельно брел по городу, пока не понял, что ноги сами несут его к зданию инквизиции. Елену он увидел сразу. Она спускалась по лестнице в компании Ворожеи и держалась вполне приветливо. Судя по всему, гроза прошла стороной. А может, его вчерашняя речь оказала действие. Воронцов почувствовал легкие угрызения совести из-за того, что оставил Марка Тойвовича без поддержки. Ну ничего, они и так, похоже, ладят.
Зеркальце направилась в сторону буфетной, а инквизитор, живший неподалеку и обедавший по возможности дома, — к выходу. На пороге он столкнулся с Владиславом и искренне ему обрадовался:
— Привет, Германыч. Ты чего как с похо… — Ворожея осекся, помялся и выдавил: — Ну как оно…
— Именно оттуда, Марк Тойвович, — кивнул Влад. — Ты-то как?
— Ох и баба! — выдохнул уполномоченный. — Зверь. Но толковая, не отнимешь! Тебе, кстати, спасибо: я вчера обалдел, стоял дуб дубом. Нет, она ничего, зря не придирается. Но сильна!
— Ладно тебе, — поморщился Влад, расстраиваясь из-за того, что Зеркальце называют зверь-бабой, — за что благодарить-то? Она полезное что-нибудь сказала?
— Пока, похоже, копает, — пожал плечами Ворожея. — Но так вроде ничего… Ты ко мне или к ней?
— К обоим, — соврал Воронцов.
— А… Ну, может, с ней пока пообщаешься? Испорти ей аппетит. А я домой. Ну честное слово, надоело на бутербродах сидеть весь день! Хозяйка моя щей обещала. Ты с ней воевал, что ли, вместе?
— Что? — Влад хмыкнул, представив себя на линии фронта в компании мадам Ворожеи. — С кем? С Еленой?
— А с кем еще? Тоже связистка? — хмыкнул Ворожея, выделяя «связистку». — Давай, Германыч, буду через час. У Клавдии сегодня торт вкусный, говорят. Иди душу потешь.
Зеркальце сидела за столиком одна. Она держалась так словно обедала не в буфетной казенного учреждения, а на террасе хорошего ресторана или в столовой собственной виллы. И Влад поймал себя на том, что пытается представить, как она живет, какая она дома, кто с ней рядом…
Елена не только сама держалась аристократкой. Она ухитрилась создать вокруг соответствующую атмосферу. За соседними столиками люди вели себя более сдержанно, даже держались прямее. В этом не было страха и скованности перед высоким начальством, просто при ней хотелось выглядеть лучше. Тот же инстинкт, что заставляет на пляже мужчин втягивать пивное брюшко при виде изящной девушки. Что мужчины — даже злющая буфетчица, притча во языцех, при Зеркальце была мила и вежлива.
Ворожея не соврал — торт действительно был. Еще подавали неплохие сосиски с капустой, салаты, бутерброды и какие-то вкусности. Намерзнувшись на кладбище, Владислав здорово проголодался. Он нагрузил полный поднос и направился к Зеркальцу:
— Не возражаешь?
— Добрый день, — подняла она на него глаза, — нет, пожалуйста… Но ведь свободные столики есть.
— Мне нравится есть в приятной компании.
— Приятного аппетита, — чуть улыбнулась она.
Повисло неловкое молчание. Или это он чувствовал себя неловко — Зеркальце спокойно продолжала трапезу, изящно орудуя приборами.
— Так и будем делать вид, что незнакомы? — проговорил наконец Влад.
— Разве? — вскинула бровь Елена. — Мне кажется, о нашем знакомстве догадались уже все.
— И… Нам не о чем побеседовать?
— Я надеялась поговорить с тобой вчера, — пожала плечами Зеркальце, — но ты исчез. Марку Тойвовичу пришлось справляться самому. Честно говоря, Ворон, не ожидала.
— Я не ожидал, что ты попробуешь человеку жизнь сломать.
Губы Елены тронула легкая усмешка.
— Ты решил, что это из-за тебя? — Она удивленно выгнула бровь. — Брось. Твоя беда в том, что ты считаешь себя центром вселенной. Я приехала с проверкой. Выяснить все детали, в том числе весьма нелестные для милейшего Марка Тойвовича, — моя работа. И ничего личного.
Кто-то ему уже подобное говорил. Владу захотелось, чтоб Трансильванец оказался рядом и чтоб можно было от души врезать ему по физиономии. Первое желание еще могло сбыться, второе — увы, не в этой жизни.
— Ну как, — спросил он, — выяснила?
— Нет, — спокойно отозвалась Зеркальце, — но и ты ничего не знаешь, а времени у тебя было побольше моего. Послушай, — взмолилась она, — разве нельзя обсудить это в кабинете?
— А о чем же мы будем говорить сейчас? — Влад чувствовал себя глупее некуда, но отступать не хотел. Ему до смерти нужно было пробить эту ледяную броню.
— Наверное, — спокойно отозвалась Зеркальце, — о моей личной жизни. Тебя ведь это интересует?
— Фамилию ты изменила, — пожал плечами Влад, — кольца нет.
— Потому что разведена. Павлика Логвинова ты можешь помнить. У нас прекрасные отношения, просто семья не получилась. Про тебя не спрашиваю, я читала личное дело. Ты совсем один — жены нет, детей тоже.
— А у тебя?
— Дочка. Чудесная девочка.
— Сейчас с бабушкой?
— Нет. В интернате.
Сказала и посмотрела так, что стало ясно — больше вопросов задавать не стоит.
Она сидела перед ним — красивая, ухоженная, одетая в модный костюм от Шанель — похоже, действительно сшитый в мастерских великой Коко. Безупречные ногти, маленькие серьги-жемчужины, хорошая стрижка. Влад вдруг понял, что никакой ледяной скорлупы нет. И ненависти, которая тогда исходила от нее, — тоже уже нет. Прошла целая жизнь. Та серебряная девушка, которую он помнил и которую любил, растворилась в потоке времени. Павлик… Влад с большим трудом вспомнил смазливого юнца-переводчика. Появился он аккурат в последнее военное Рождество. Праздновали в лучшем отеле маленького венгерского городка, название которого он забыл напрочь. Помнился помпезный зал — позолота, искусственные пальмы в кадках («Были живые, да замерзли», — виновато проговорил хозяин), оркестр, наяривавший чардаш. Елку нарядили женскими безделушками, подобранными в развороченном магазине, и детскими игрушками, тоже из разбомбленной лавки.