— Разве тебя этому еще не учили?
— Они почти ничего не говорили о капсулах.
Харлен пожал плечами.
— Вечности нет конца. Колодцы тянутся бесконечно.
— А как далеко вам случалось путешествовать?
— Этот Сектор будет самым дальним. А вот доктор Твиссел был даже в 50000-м.
— Всемогущее Время! — прошептал Купер.
— Это еще не предел. Некоторые Вечные бывали даже за 150000-м.
— Ну и что там?
— Ничего, — угрюмо ответил Харлен. — Жизни хватает, но разумных существ нет. Человечество исчезло.
— Вымерло? Уничтожено?
— Не думаю, что кто-нибудь знает ответ.
— А разве никак нельзя изменить это?
— Видишь ли, начиная с 70000-го и дальше… — начал было Харлен и осекся. — Послушай, ну его к Времени. Давай сменим тему.
Если и была тема, к которой Вечные относились бы с суеверным страхом, так это Скрытые Столетия, период между 70000-м и 150000-м. Об этом редко заходил разговор. Своими скромными познаниями Харлен был обязан лишь тесному общению с Твисселом. Наверняка известно было только то, что ни в одном из этих Столетий Вечные не могли проникнуть во Время. Двери между Вечностью и Временем были непроницаемы. Почему? Никто не знал.
Из случайных замечаний Твиссела Харлен мог заключить, что делались попытки совершить Изменения Реальности в Столетиях, предваряющих 70000-е, но без результатов Наблюдений в последующих веках на это никто не решился.
Твиссел как-то сказал с усмешкой:
— Когда-нибудь мы доберемся и до них. А пока нам вполне хватает забот с семьюдесятью тысячами Столетий.
Это прозвучало не слишком убедительно.
— А что произошло с Вечностью после 150000-го? — Харлен вздохнул. Купер, похоже, не собирался менять тему разговора.
— Ничего не произошло, — ответил он. — Сектора есть и там, но после 70000-го в них никто не живет. Сектора тянутся на миллионы Столетий, пока не исчезнет всякая жизнь на Земле, и после этого, пока Солнце не вспыхнет, как Новая, и даже после этого. Вечности нет конца. Потому она и называется Вечностью.
— Разве наше Солнце стало Новой?
— Конечно. Иначе Вечность не могла бы существовать. Солнце, превратившееся в Новую, дает нам энергию. Ты и представить не можешь, сколько энергии требуется для создания Темпорального поля. Первое Поле Маллансона имело протяженность всего две секунды от одного конца до другого и было так мало, что едва вмещало спичечную головку, но для него потребовалась вся энергия атомной электростанции за целый день. Почти сто лет ушло на то, чтобы протянуть тоненькое, как волосок, Поле достаточно далеко в будущее и начать черпать лучистую энергию Новой. Только после этого удалось создать Поле такой величины, что в нем смог уместиться человек.
Купер вздохнул.
— Хорошо бы меня перестали пичкать уравнениями полей и Темпоральной механикой и рассказали что-нибудь интересное, наподобие этого. Вот если бы я жил во времена Маллансона…
— Ты бы ничего тогда не узнал. Маллансон жил в 24-м, а Вечность была создана только в конце 27-го. Сам понимаешь, что открыть Темпоральное поле — это одно, а создать Вечность — совсем другое. В 24-м не имели ни малейшего понятия о том, что значит открытие Маллансона.
— Выходит, он опередил свое Время?
— И очень намного. Он не только открыл Поле, но и предсказал почти все характерные черты Вечности, кроме разве Изменений Реальности. Он сделал это довольно точно, и… похоже, мы на месте. Выходи, Купер.
Они вышли из капсулы.
Харлен никогда еще не видел Старшего Вычислителя Лабана Твиссела в таком гневе. О нем всегда говорили, что он не способен на любые проявления чувств, что этот бездушный старик зажился в Вечности до того, что забыл номер своего родного Столетия. Ходили слухи, что сердце его в ранней молодости атрофировалось и он заменил его маленьким ручным анализатором, похожим на тот, который всегда лежал у него в кармане брюк.
Твиссел ничего не делал, чтобы опровергнуть эти слухи. Многие считали, что он и сам в них верит.
Поэтому, согнувшись под обрушившейся на него лавиной гневных упреков, Харлен все же каким-то уголком мозга удивлялся тому, что Твиссел способен на такие сильные чувства. Он даже подумал, не пожалеет ли позже Вычислитель, что механическое сердце предало его, выдав в себе жалкий орган из мышц и клапанов, подверженный вспышкам эмоций.
Своим скрипучим стариковским голосом Твиссел кричал:
— Всемогущее Время, парень, ты что, вообразил себя членом Совета? Разве это ты здесь командуешь? Ты отдаешь мне приказы или все же я тебе? Ты распоряжаешься движением капсул в этом Секторе? Не должны ли мы все просить у тебя разрешения на поездку?
Время от времени он прерывался, требовал: “Отвечай!” и продолжал подбрасывать новые вопросы в кипящий котел обвинений.
— Если ты еще хоть раз поступишь подобным образом, я отправлю тебя ремонтировать канализацию до конца дней твоих, — заключил он наконец.
Харлен, бледный от смущения, пробормотал:
— Мне никто никогда не говорил, что Ученика Купера нельзя брать в капсулу.
Однако это объяснение не смягчило Твиссела.
— Что за негативное оправдание, мой мальчик? Тебе никогда не говорили, что его нельзя напоить пьяным. Не говорили, что его нельзя обрить наголо. Всемогущее Время, что именно тебе было поручено?
— Мне поручили обучить его Первобытной истории.
— Так и занимайся этим. И больше ничем.
Твиссел бросил окурок на пол и яростно растоптал его ногой, словно это было лицо его злейшего врага.
— Я бы хотел отметить, Вычислитель, — рискнул вставить Харлен, — что многие Столетия текущей Реальности в некоторых отношениях сильно напоминают интересующий нас период Первобытной истории. Я собирался взять с собой Ученика Купера в эти эпохи, разумеется, в строгом соответствии с пространственно-временными инструкциями.
— Что?! Послушай, дурья голова, ты будешь спрашивать у меня разрешение хоть на что-нибудь? Хватит. Просто обучай его Первобытной истории. Никаких практических занятий. Никаких лабораторных экспериментов. В следующий раз ты изменишь Реальность, просто чтобы показать ему, как это делается.
Харлен облизнул сухим языком пересохшие губы, обиженно пробормотал извинения и в конце концов получил позволение уйти.
Прошла не одна неделя, прежде чем его обида улеглась.
Глава 4. ВЫЧИСЛИТЕЛЬ
Харлен был Техником уже два года, когда ему снова довелось посетить Сектор 482-го. Он с трудом узнал его.
Сектор остался прежним. Изменился он сам.
Два года работы Техником не прошли для Харлена даром. Жизнь его стала более стабильной. Ему больше не приходилось с каждым новым Наблюдением учить новый язык, привыкать к новому стилю одежды и новому образу жизни. С другой стороны, за эти два года он замкнулся в своей скорлупе. Он почти забыл о той атмосфере дружбы, которая объединяла всех прочих обитателей Вечности.
Но главным было то, что он полюбил то ощущение власти, которое давала работа Техника. Он держал в руках судьбу миллионов людей, и если для этого требовалось одиночество, он обязан был с гордостью нести его бремя.
Холодно взглянув на Связиста, сидевшего за своей конторкой у входа в 482-е, Харлен произнес, четко разделяя слоги:
— Техник Эндрю Харлен просит доложить Вычислителю Финжу, что он прибыл в Сектор и временно поступает в его распоряжение.
Связист, мужчина средних лет, быстро взглянул на Харлена и отвел глаза. Среди Вечных это называлось “коситься на Техника” — человек бросал быстрый непроизвольный взгляд на розовый наплечный знак, после чего делал все, лишь бы не смотреть на него вторично.
Харлен взглянул на эмблему человека, сидевшего за конторкой. Она не была желтой, как у Вычислителей, или зеленой, как у Планировщиков, или голубой, как у Социологов, или белой, как у Наблюдателей. Это была попросту голубая полоска на белом фоне — эмблема Службы связи. Связист был всего-навсего Работником; от Специалистов его отделяла пропасть. Но и он “косился на Техника”.
— Я жду, — напомнил Харлен с печалью в голосе.
— Вызываю Вычислителя Финжа, — торопливо ответил Связист.
482-е Столетие запомнилось Харлену массивной и внушительной обстановкой, но сейчас оно представлялось ему просто убогим. За эти два года он успел привыкнуть к стеклу и фаянсу 575-го, к царившему там культу чистоты. Ему стал близок этот мир ясности и белизны с редкими бликами пастельных тонов. Тяжелые гипсовые завитушки, кричащие краски, разноцветные металлические конструкции 482-го казались ему отвратительными.
Даже Финж казался другим, пониже ростом. Два года назад Наблюдателю Харлену каждый жест Финжа представлялся зловещим и величественным. Теперь, с недосягаемой высоты положения Техника Финж выглядел жалким и потерянным. Харлен спокойно ждал, пока Вычислитель кончит рыться в груде перфолент и поднимет голову с видом человека, решившего, что он уже заставил посетителя прождать положенное время.
Харлен узнал от Твиссела, что Финж родился в энергетическом 600-м Столетии, и это во многом объясняло его поведение. Частые вспышки раздражительности могли быть следствием постоянного чувства неуверенности грузного человека, которому вместо прочных силовых полей приходится иметь дело лишь с хрупкой материей. Кошачья крадущаяся походка Финжа хорошо запомнилась Харлену; часто он, подняв голову от стола, вдруг замечал глядящего на него Вычислителя, приближение которого всегда было неслышным. Сейчас Харлену казалось, что Финж ходит медленно и осторожно, боясь, что под его тяжестью провалится пол.
“Он плохо подходит этому Сектору, — с добродушной снисходительностью подумал Харлен. — Только новое назначение может ему помочь”.
— Здравствуйте, Техник Харлен, — наконец произнес Финж.
— Здравствуйте, Вычислитель.
— Похоже, за эти два года вы…
— Два биогода, — поправил его Харлен. Финж удивленно взглянул на него.
— Два биогода, конечно.
Время в обычном понимании этого слова не существовало внутри Вечности, но человеческие тела продолжали стареть, и это старение служило неумолимой мерой Времени даже при отсутствии его в физическом смысле. Биологическое Время продолжало идти, и за один биогод в Вечности человек старел так же, как и за обычный год во Времени.