– И как вы выходите из сложившегося положения?
– Кто как, это зависит от того, насколько ты веришь в нашу систему. Если считаешь, что справедливость выше закона, то и гнешь закон под себя, пока от него ничего не остается. На службе у Соединенных Штатов есть и насильники, и убийцы – какой только швали нет. Да, это позволяет предотвратить часть терактов, но многие все равно происходят. Ну а если ты считаешь, что только закон обеспечивает настоящее правосудие, ты не станешь лицензировать преступления. Ты можешь использовать преступников, можешь прессовать их, но уж во всяком случае не станешь покрывать их гнусные делишки. Результат сходен с вышеозначенным. Будет ли у тебя больше пострадавших? Хрен его знает. Лично я в этом сомневаюсь. Ты можешь предотвратить девяносто девять процентов покушений только лишь за счет того, что вынешь указательный палец из задницы. Мы многого могли бы избежать, если бы не затевали нефтяные войны или хотя бы не дрыхли в своих креслах. Но остается еще один процент, а это в любом случае так же неизбежно, как удары молний или дорожно-транспортные происшествия. Это часть жизни в любом открытом обществе, и с этим придется мириться, хотя, конечно, ни о чем подобном генеральный прокурор по телевизору не объявит. Но если ты играешь по закону, то, наверное, тебе проще. В плане угрызений совести.
– Вот почему вы ушли из Бюро, – сказал Паз, не спрашивая, а просто констатируя факт.
Олифант бросил на него тяжелый взгляд, но Паз выдержал его, и майор кивнул.
– Один малый из Нью-Джерси прикончил подростка, которого трахал, и мы его не тронули, потому что он снабжал авиабилетами типов из «Аль-Каеды». То есть они могли принадлежать к «Аль-Каеде», но точно известно не было. И его не тронули: решение было принято на высоком уровне. – Он указал на потолок. – Очень высоком. Я собрался было засвистеть в свисток, но в конце дня решил… я хреновый свистун. Стало ясно, что с некоторыми уважаемыми людьми мне не по пути, поэтому я подал рапорт об увольнении. Такова моя печальная история, и если я услышу ее от кого-нибудь еще, то сделаю так, чтобы всю оставшуюся жизнь ты провел, охраняя лоток с колой и сувенирами на стадионе «Оранж боул».
За этой ремаркой последовало долгое, неловкое молчание.
– Да, в этом вопросе я хренов фанатик. А почему? – Майор указал на свое лицо. – Вот почему. Для таких, как ты и я, закон – единственная опора и поддержка. Пусть он коррумпированный, пусть несправедливый, но без этого закона мы с тобой до сих пор собирали бы хлопок.
– В моем случае – сахарный тростник, – поправил Паз.
– Не важно, главное, не расхаживали бы в нарядных костюмах, не сидели бы в красивых кабинетах и не командовали бы белыми. Ни в коем, мать его, случае.
– Все это весьма воодушевляет, босс.
– Пошел на хрен, Паз, – беззлобно промолвил Олифант. – У меня и в мыслях не было тебя воодушевлять. Я хотел объяснить, почему мне звонят некоторые обеспокоенные ребята.
– И кто же в федеральном правительстве нанимает плохих актеров? Кто играет в здешней постановке? Нет, давайте я сам попробую угадать. Дэвид Паккер?
– Ты сам сказал. Он был в Судане, я слышал. Его наняли на службу ГОСР. И теперь он здесь. И вот что: лучше тебе на него забить.
– Почему?
Лицо Олифанта приняло более жесткое выражение.
– По двум причинам. Первая заключается в том, что я отдал тебе соответствующий приказ, а я пока еще начальник этой чертовой конторы. Вторая причина в том, что, если Паккер развоняется, разразится скандал, разольется уйма дерьма, полезные звонки из Вашингтона прекратятся, а крутые парни из федеральной службы перестанут охотиться за плохими ребятами и начнут искать тех, кто допустил утечку. Так что разбирайся с Уилсоном, разбирайся с Кортесом и своей подозреваемой. Выясняй, кто убил Мувалида и почему. Это твоя работа. Вот ею и занимайся.
Поняв, что разговор окончен, Паз встал, вышел и поманил за собой сидевшего за письменным столом в общей комнате Моралеса.
– Ну, что сказал майор? – спросил Моралес на парковочной площадке.
– Сказал, что, с тех пор как ты обзавелся приличными костюмами, на тебя любо-дорого посмотреть. Ему нравятся пижоны.
– Неужели?
– Точно тебе говорю.
– Ну ни хрена же себе!
– Вот и я точно так же подумал, – сказал Паз, садясь в неприметный «шевроле». – Давай-ка навестим Джека Уилсона да потолкуем с ним. Глядишь, услышим что-нибудь интересное.
Однако по прибытии в мастерскую они увидели не Джека, а смахивавшего на него парня ростом пониже, который отреагировал на появление полицейских с искренней радостью.
– А вы быстро, – сказал он. – Я позвонил всего пару часов тому назад.
– Прошу прощения, – уточнил Паз. – Вы?..
– Фрэнк Уилсон. Вы ведь насчет моего обращения о пропаже человека, верно?
– А кто пропал?
– Джек, мой брат. Так вы не из отдела розыска пропавших?
– Нет, из убойного, – сказал Паз.
– О господи! – Загорелое лицо Уилсона побледнело.
За несколько проведенных в маленьком офисе минут они выяснили подробности. Джека Уилсона не видели почти неделю. Его машина исчезла, на звонки и сообщения он не отвечал, пара крупных платежей остались непроведенными. Фрэнк, как выяснилось, занимался технической стороной дела, а Джек вел бизнес, хотя в лодочных дизелях тоже разбирался. Похоже, Фрэнку хотелось выговориться, и ему предоставили такую возможность.
Он резонно полагал, что о работе Джека на каких-то сомнительных дельцов копы, разумеется, знали, и скрыть это не пытался, однако уверял, что такого рода делишки остались в далеком прошлом. На все вопросы Фрэнк отвечал с готовностью. Нет, в последнее время заметных сумм со счетов фирмы не снималось. Нет, о человеке по фамилии Кортес он не слышал. Нет, этого типа (ему показали фотографию Додо) он не знает. После получаса бесплодных расспросов полицейские удалились ни с чем.
– Только время попусту потратили, – ворчал Моралес, залезая в машину.
– Нет, не попусту, – возразил Паз. Он включил рацию, объявил Джека Уилсона в розыск, сообщив данные его машины, и продолжил разговор с напарником. – Джек Уилсон исчез сразу после того, как в вечерних новостях показали мертвого Додо Кортеса. Скорее всего, это не случайное совпадение. Предположим, именно он стоял за спиной Додо. Всем известный рэкетир пытается украсть некий связанный с нашей подозреваемой предмет, представляющий собой улику, и это наводит на мысль о том, что, может быть, подозреваемую подставили. Уилсон знал, что мы будем расспрашивать людей, так что связь между ним и Кортесом неизбежно всплывет. Да, они встречались тайно, по ночам, но о конспирации Уилсон позаботился плохо: в таком районе новый серебристый «лексус» неизбежно привлечет внимание. Кстати, не заглянуть ли нам к миссис Додо? Ты ведь знаешь адрес, верно?
– Ага. Угол Второй и Пятнадцатой. Я говорил тебе, что уже беседовал с ней. Она не расположена к сотрудничеству.
– Надеюсь, перед моим шармом не устоит, – заявил Паз. – Поехали.
В этом районе Майами лужайки перед домами использовались как парковочные площадки, что указывало на проживание в маленьких домиках большого количества недавних иммигрантов, причем вовсе не обязательно принадлежащих к одной семье. Перед небольшим бетонным оштукатуренным домом Кортеса зеленел настоящий газон без машин, что говорило о более высоком социальном статусе. Велев Моралесу подождать у парадного входа, Паз решил заглянуть в окна, посмотреть, как там безутешная вдова. Окна гостиной были приоткрыты, и он без труда разглядел валявшуюся на багамской кушетке женщину в оранжевой блузке без рукавов, черных трусиках и одной туфле, болтавшейся на пальцах ноги. По телевизору шло бразильское мыло, но женщина сериал не смотрела. На кофейном столике детектив заметил горящую свечу, несколько пакетиков из кальки, погнутую ложку и шприц для подкожных инъекций, что вполне объясняло состояние хозяйки дома.
– Выжди минутку, – сказал Паз Моралесу, вернувшись к машине, – а потом начинай барабанить в дверь и орать: «Откройте, полиция!»
Потом он обошел дом, быстро выдавил стеклянную панель из задней двери, открыл замок и к тому времени, когда Моралес начал свое представление, уже двигался через кухню, так что спустить героин в унитаз женщина не успела.
После изрядной порции возмущенных криков, всхлипываний и рыданий копы привели наркоманку в чувство и, приковав наручниками к кушетке, стали задавать вопросы. Она сказала, что зовут ее Рита, знать она ничего не знает, героин ей подбросили, а говорить с ними она будет только в присутствии адвоката. На вид ей было лет девятнадцать.
– Я тебя предупреждал, – сказал Моралес.
Паз улыбнулся и, присев на кушетку рядом с девушкой, словно пришел на свидание, заговорил с ней по-испански, используя обычные полицейские подходы. Мол, он ей ничего дурного не желает, и если она им поможет, они уйдут и даже дозу ей оставят, потому как они не из отдела борьбы с наркотиками, а из убойного и ее вкусы и привычки им по барабану. Но вот если она будет упрямиться, они рассердятся, а это не в ее интересах, потому что героина у нее для возбуждения дела вполне достаточно, а они расследуют серьезное дело, связанное с ее покойным приятелем. Оно на контроле у генерального прокурора, так что отмазаться ей будет трудно. Да и стоит ли рогом упираться? Одно дело, если бы ей предлагали заложить Додо, но ведь навредить ему в сложившейся ситуации крайне сложно. Он лежит в морге округа, и все эти разборки ему до лампочки.
Паз говорил вкрадчиво, словно уговаривал девицу лечь с ним в постель.
– Ну, что вы от меня хотите? – выдавила Рита после долгого молчания. – Сами должны понимать, о делишках Додо я ни хрена не знала.
– Он когда-нибудь упоминал парня по имени Уилсон?
– Уилсон? Нет, я во всяком случае не слышала.
– А как насчет Джека? Здоровенный белобрысый малый, ездит на серебристом «лексусе».
– А, да, Джек – его я знаю. Он заезжал за Додо пару раз.