— Вы о чем?
— О том, что вы не понимаете, каково это — потерять близкого человека. Я не знала.
Майкл покосился на спящего Буша. Теперь понятно, о чем он разговаривал со Сьюзен там, у буфета.
— Вы долго были женаты?
Майкл отвернулся. Он не хотел отвечать, потому что редко говорил о Мэри с кем-либо, кроме Бушей и Женевьевы. Но, поняв, что в ближайшие восемь часов все равно некуда будет деться от Сьюзен, он через силу возобновил разговор.
— Мы были женаты семь лет.
Сьюзен уважительно кивнула.
— Она была моим лучшим другом. — Майкл и сам не знал, почему вдруг разговорился, в особенности с женщиной, которая за последние пять часов дважды отвешивала ему оплеуху. — Жизнь у нас только-только начала налаживаться. У нее был рак; я, как мог, старался найти способ вылечить ее. Но иногда никакие усилия не помогают.
— Я, конечно, не знаю подробностей, но вы не должны обвинять себя.
Майкл покачал головой.
— Я себя не виню. Она истаяла на глазах, так быстро. Врачи ничего не могли поделать. Просто иногда задумываешься, почему одни живут долго, а другие уходят во цвете лет.
— Да, — тихо произнесла Сьюзен.
— Думаю, вы понимаете, о чем я.
Сьюзен кивнула.
— После смерти Питера я поняла, что нельзя относиться к жизни как к рутине.
— Надо жить мгновением, — подхватил Майкл, больше обращаясь к себе самому, чем к Сьюзен.
Они оба как будто разговаривали каждый сам с собой. Майкл продолжил:
— Когда смотришь на того, кого любишь, надо действительно смотреть; нельзя допускать, чтобы мысли при этом бродили в другом месте. Ничего нельзя откладывать на потом.
— Это «потом» может не наступить.
Выйдя из задумчивости, Майкл посмотрел Сьюзен в глаза.
— Мы не будем жить вечно. — И отвел взгляд.
Он не мог бы дать названия чувству, которое испытал в этот момент, но что бы это ни было, Майклу сделалось тревожно, и он попытался запрятать эмоции поглубже, уйти от разговора, пробуждающего в нем боль. Он выпрямился, тон его голоса изменился.
— Когда мы прибудем в Москву, нам понадобится машина, чтобы добраться до Красной площади к десяти.
От внезапной перемены в поведении Майкла Сьюзен опешила.
— Я организовала встречу в аэропорту с машиной. Она будет в нашем полном распоряжении столько, сколько понадобится.
— А эти люд и, которые нас встретят, — откуда вы их знаете? — таким тоном, точно допрашивал ее, осведомился Майкл.
— С ними договорился Мартин. — Сьюзен, в свою очередь, не замедлила сменить тон на агрессивный.
Она напряглась. Разговор явно покатился по наклонной плоскости.
— Им можно доверять?
— А вам можно? — словно на перекрестном допросе, парировала Сьюзен.
Майкл посмотрел на нее.
— Почему бы вам не посидеть в гостинице? Я буду звонить, держать вас в курсе.
— Я не для того лечу в Москву, чтобы сидеть в гостиничном номере. Если уж на то пошло, я не намерена выпускать вас из поля зрения.
— Очень интересно!
— За все роскошества плачу я. Что, по-вашему, из этого следует?
Тут Майкл разозлился окончательно.
— Если вы полагаете, что я стану работать на таких условиях, то лучше разверните самолет прямо сейчас. Во время нашего разговора, перед тем как мы выехали, я сказал вам, что, если вы можете внести в общую копилку деньги и располагаете связями, что ж, хорошо, это поможет устранить некоторые препятствия. Насколько я помню, вы согласились и сказали, что не будете вмешиваться. Теперь же, похоже, решили завести старое знакомое: «Кто платит, тот заказывает музыку».
— Прошу прощения, я не знала, что воры так работают.
Сьюзен опять смотрела на него как на врага. Двери ее сердца захлопнулись, к ней вернулась прежняя холодность.
Майклу понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы не взорваться.
— Послушайте, мне кажется…
Буш в своем кресле шевельнулся и медленно открыл глаза.
— Похоже, вас и на две минуты нельзя оставить без присмотра!
Сьюзен встала, яростно посмотрела на обоих и быстро ушла в хвостовую часть салона.
Сьюзен с детства жила жизнью привилегированных, не зная, что такое неисполнимое желание. Она была дочерью Мидж и Малкольма Ньюмен, людей, для которых смысл жизни составляли карьера и вращение в обществе. Сьюзен не была желанным ребенком, появилась на свет по недосмотру, и относились к ней как к обузе. У нее не было братьев и сестер, родители вечно отсутствовали, но она не оставалась одна. За ней присматривали выписанные из Европы няньки. Некоторые к ней привязывались, другие оставались равнодушными, и ни одна не задерживалась надолго. Она поставила себе целью от каждой научиться ее родному языку и в итоге к двенадцати годам хорошо освоила пять языков.
Вместо любви она получала подарки, возможность покупать что угодно и неограниченную сумму на карманные расходы. Предназначением всего этого было заменить отсутствующий контакт Мидж и Малкольма с дочерью. Для Сьюзен не существовало ограничений; единственным более неслыханным в семействе Ньюмен, чем любовь, было слово «нет». Сьюзен выросла, ни в чем не зная отказа, и быстро научилась вести себя так, чтобы ей не смели хоть в чем-нибудь прекословить. Когда на ее пути возникало препятствие, она преодолевала его благодаря упорству и жизненной позиции, лучше всего выражаемой словами «никогда не отступай». Это ее испортило, сделало холодной и безжалостной, она не умела проигрывать.
Сначала она училась в самой лучшей начальной школе, зачем продолжила образование в частной средней школе в Коннектикуте, готовящей к поступлению в престижный колледж. Там она стала еще более упорной и научилась держать людей на расстоянии. Удовольствие она находила в достижениях и продвижении вперед.
Она продолжила образование в Йеле, где преуспела не только в учебе, но и в спорте: занималась пятиборьем и плаванием, а поставленный ею рекорд в забеге на двести метров продержался восемь лет. Закончив Йельскую школу права, она, через два дня после выпуска, оказалась в офисе окружного прокурора Бостона, прямо напротив Питера Келли. Когда она впервые увидела его, то почувствовала, что до сих пор жила с закрытыми глазами и только сейчас прозрела. Он был красив, обаятелен и представлял собой полную противоположность ей, с ее неистовой натурой. Для нее каждый день был как бой, и признавала она только полную и безоговорочную победу. Он же был деликатнее и мягче. Но независимо от ситуации или проблемы оба приходили к одному результату: успеху. Сьюзен с детства приучилась прятаться за маской уверенности и превосходства, но это был всего лишь фасад. С Питером стены были ни к чему.
Так что после двух свиданий она уже задумала устроить ему сюрприз — пригласить на выходные. Она все спланировала: ужин при свечах, кино, утром завтрак. В предчувствий свидания радовалась так, как никогда раньше. И все разлетелось в прах: выяснилось, что он уехал на горнолыжный курорт в Юте, решив провести там свои первые за два года выходные. Он хотел вернуться, но она настояла, чтобы он остался там.
Сьюзен вырулила с городской парковки хоть и расстроенная, но все же довольная, что впереди два свободных дня; она будет спать, есть и снова спать. Такого счастья не выпадало очень давно, однако и этим планам не суждено было сбыться. Не успела она выехать за черту города, как раздался звонок. У Синди Фрей умерла мать, она не сможет вести свое дело в суде, назначенное на утро понедельника, и в замену ей назначили Сьюзен. Это дело должно было стать ее первым самостоятельным выступлением в суде в качестве обвинителя. Новость ей сообщили в семь вечера в пятницу, суд же был назначен на девять утра в понедельник. Шестьдесят часов на подготовку, шестьдесят часов до провала — в последнем она не сомневалась, поскольку знала, что за оставшееся время не сумеет подготовиться к успешному выступлению по делу, с которым незнакома.
Развернувшись, она направилась прямиком в офис. Сьюзен поднималась по лестнице с тяжелым сердцем, полная страха и неуверенности. Она мечтала о самостоятельном выступлении в суде, боролась за шанс участвовать в процессе — однако не при таких обстоятельствах, когда нет ни времени на подготовку, ни коллеги, который помог бы сформулировать стратегию, — никого и ничего, кроме пустого кабинета. Отперев дверь офиса окружного прокурора, она щелкнула выключателем и направилась к своему рабочему месту.
А там ее ждал Питер. Чемодан стоял рядом, на полу — зачехленные лыжи. Увидев в ее глазах панику, он подошел, мягко взял ее за руку и вложил ей в ладонь вишневый леденец. Она смотрела молча, непонимающе.
— Положи в рот, — сказал Питер.
Сделав, как он сказал, она улыбнулась, совершенно растерянная.
— В понедельник, когда будешь выступать в суде, если почувствуешь, что волнуешься, возьми одну такую конфету.
— Она обладает магической силой, о которой я не знаю?
— Нет. — Он улыбнулся. — Просто эти особенно вкусные.
С конфетой во рту, она улыбнулась.
— У всех нас есть свой талисман, заговор на удачу, кроличья лапка. — С этими словами он опять мягко взял ее за запястье и повернул ее руку ладонью вверх.
Каким-то образом, улучив момент, он надел их ей на руку так, что она не заметила.
— Считай, что это твоя кроличья лапка.
Сьюзен смотрела на усыпанный бриллиантами циферблат элегантных часиков, следила за секундной стрелкой. И как по волшебству, почувствовала, что ее наполняет неведомая сила — не вера в удачу, принесенную часами, нет! — а возродившаяся уверенность в себе. Однако эту уверенность вселил в нее не подарок, а подаривший — Питер. Он отвлек ее от волновавшей ее проблемы, помог переключиться, осознать, что все получится, она переживет тяжелые дни и сумеет достойно справиться со своим первым делом.
Так что эти выходные они все-таки провели вместе, хотя и не так, как она планировала, — гораздо лучше.
В Питере Сьюзен обрела человека, любящего в ней ее саму, выражающего чувство молчаливыми взглядами или нежным прикосновением к щеке. Все это было для нее так странно, так ново. Никогда прежде не ощущала она ничего похожего. Это была любовь.