— Пошли, дедушка, — сказал Чарли. — Мы уже совсем близко.
— Надеюсь, — проворчал Кливленд, сидевший на краю фонтана. — Потому как я того гляди рухну от усталости.
— Ну, ладно, посидим еще минутку. — И Чарли тоже присел рядом на край фонтана. — Когда-нибудь бывал здесь прежде?
— На Бетезда Террас? Просто не представляю себе поездки в Нью-Йорк без того, чтобы посетить Центральный парк и посмотреть на Фонтан Ангела.
Чарли улыбнулся:
— Когда я был маленьким, думал, что ангел настоящий.
— Знаешь, я и сам до сих пор так думаю, — ответил Кливленд. И начал нервно озираться по сторонам.
— В чем дело?
— Хочу убедиться, что за нами нет хвоста.
Чарли поднялся и оглядел толпу. Кругом гуляло полно народу, но ни один человек не казался подозрительным. По крайней мере он не заметил никого, похожего на парней в черном, которые неожиданно ворвались в кофейню.
— Вроде бы все нормально.
— Хорошо.
Они мирно сидели у фонтана еще минуту-другую. «Странное ощущение, — подумал Чарли, — особенно с учетом событий сегодняшнего дня».
— Скажи, есть место, где тебя может искать отец?
— А ты готов его видеть?
— Думаю, да, — ответил Кливленд. И перед тем как подняться, опустил руку, плеснул водой.
Чарли шустро двинулся вперед и вскоре вошел в одну из арок под мостом Террас. Там Кливленд и догнал его, и они зашагали рядом по туннелю, затем подошли к лестнице. Чарли поднимался, перепрыгивая сразу через две ступеньки, остановился наверху, победно вскинул руки.
— Я выиграл! — крикнул он.
Кливленд, запыхавшись, подошел к внуку.
— А я проиграл, — сказал он и поднял руки в знак поражения.
— Не бойся. Мы уже близко. — Чарли прошел вдоль парапета и остановился возле квадратной колонны. — Вот оно!
Кливленд подошел, усмехнулся:
— Теперь я понимаю.
На одной из сторон колонны было вырезано изображение, мимо которого вряд ли мог пройти истинный библиофил, — раскрытая книга. За ней стояла лампа, и хотя пламя было ненастоящим, серые страницы книги мягко освещались лучами заходящего солнца.
— Круто, правда? — спросил деда Чарли. — И мне всегда нравилось представлять, какие слова тут были выбиты, прежде чем стерлись.
— Стерлись?
— Ну да. Может, на этом камне было выбито какое-то магическое изречение. А потом кто-то вытравил его кислотой…
Кливленд ласково взъерошил волосы внука.
— Ты очень похож на своего отца, очень!
— Правда? А люди говорят, я больше похож на маму.
— Кто говорит?
Тут Чарли покраснел.
— Ну, в основном мама…
— Не сомневаюсь, есть в ее высказываниях доля истины. И все равно ты сын своего отца. Точно тебе говорю.
— Знаешь, чем я похож на него? Умственными способностями!
— Объясни, будь другом, — попросил Кливленд.
— Папа все время заставляет меня запоминать разные вещи.
— К примеру, вот это место встречи?
— Да. Но не только. Значительно больше.
— Что-то интересное, занимательное?
— Да, наверное. Вся эта резьба по камню, что ты видишь здесь, выполнена человеком по имени Якоб Рей Моулд.[14] Легко запомнить, стоит только представить, как зеленая плесень покрывает все вокруг.
— Очаровательно.
— На некоторых камнях изображено утро, на других — вечер. И мы с отцом договорились, что если вдруг потеряемся, разлучимся утром, то встречаться надо у изображения петуха. А если мы разлучились позже, ближе к концу дня…
— То тогда у книги с лампой, — закончил Кливленд. — Поскольку эти предметы символизируют вечер.
— Верно!
— Смотрю, твои «умственные способности» в прекрасном рабочем состоянии.
— Папа тоже так говорит!
Тут их беседа прервалась. От всех этих разговоров об отце Чарли страшно захотелось, чтобы он наконец появился. Был здесь, рядом с ними. Прошло минут десять, оба они молчали. А небо тем временем расцветилось темно-пурпурными и рубиново-красными тонами, бесконечным каскадом красок, переходящих одна в другую и являющих контраст с темно-синей полоской на востоке.
— А почему вы с отцом так долго не разговаривали? — спросил Чарли, подойдя поближе к деду.
— Разве он тебе не говорил?
— Нет.
— Тогда, наверное, у него были на то свои причины. Сам спроси отца, когда вся эта заварушка закончится.
— Но что, если… — Тут Чарли на секунду запнулся. — Что, если он вообще никогда не вернется?
Кливленд пожал плечами, затем пробормотал еле слышно:
— Да будет тебе… — А потом после паузы добавил: — Знаешь, давай договоримся. Если он все же расскажет тебе всю эту историю, будешь вести себя так, точно никогда об этом не слышал. Идет?
— Идет, — ответил Чарли со всей убежденностью скаута, дающего клятву.
— Прежде всего хотел бы заметить, что твой отец очень хороший человек. И в детстве был очень хорошим мальчиком. Но до сих пор так и не научился выбирать правильную дорожку.
— История будет грустной?
— В каком-то смысле да. Ты еще не раздумал? Хочешь выслушать до конца?
Чарли призвал на помощь всю свою храбрость.
— Да.
И Кливленд продолжил:
— Все неприятности начались после смерти Вайолет. Твоей бабушки. Жаль, что ты совсем не знал ее. Замечательная была женщина, ум острый как бритва, а уж красавица!.. Мне с женой повезло, мы счастливо прожили много лет. Когда Августу стало двенадцать, она умерла. И ему было очень трудно… пережить это. Да и мне тоже нелегко. Отношения между нами начали осложняться. По большей части, конечно, моя вина. Всякий раз, глядя на него, я видел перед собой ее лицо. Мне вовсе не хотелось отдаляться от сына. Но теперь, оглядываясь назад, понимаю: почти все время, что отсутствовал дома, я пытался бежать от боли. Это была моя ошибка. А ошибки твоего отца случились позже.
Чарли впитывал каждое его слово. Не так уж много он знал и слышал о ранних годах отца.
— Прошло шесть лет, — продолжил Кливленд. — Я все больше времени проводил в разъездах, а Август все чаще впутывался в неприятности. Я заметил это только после того, как он с дружками, такими же сорвиголовами, ворвался в школу и расписал спортивный зал разными непристойными граффити. Сам я в то время находился в России, и мне пришлось срочно вылететь ночным рейсом, чтобы спасти Августа от тюрьмы.
— Папа был в тюрьме?!
— Неудивительно, что он этого тебе никогда не рассказывал. Не самые приятные воспоминания в его жизни.
— Так кто-то пытался ударить его заточкой, да?
Кливленд не сдержал смешка.
— Нет. Ему было очень трудно и плохо. Но до заточки дело не дошло.
— Ну а что было после того, как он вернулся из тюрьмы? Ты пытался перевоспитать его, да?
— Пытался, — ответил Кливленд. — Но к тому времени Августу стукнуло уже восемнадцать. Почти совсем взрослый человек. И он меня совершенно не слушался. Против моего желания поселился вместе с одним дружком. Парень давно бросил школу и промышлял, как позже выяснилось, торгуя разным добром на черном рынке. Нет, не наркотиками, предметами искусства. Но не думай, оттого, что это искусство, само дело не менее опасное и не более законное. Я так и не выяснил, был ли напрямую замешан там Август. Но чем больше узнавал, тем чаще умолял его вернуться домой.
— И он вернулся?
— Как бы мне хотелось ответить тебе «да». Последний наш разговор с ним состоялся по телефону. День выдался ветреный, холодный, дождь лил как из ведра. Тогда я находился в Шотландии. Позвонил ему и сказал, что завтра возвращаюсь домой. А потом спросил, не хочет ли он пообедать со мной, посидеть, поболтать. Август отказался. Ну хорошо, тогда просто пообедаем. Ничего больше. А он все твердил: нет и нет. Тогда я сказал, что люблю его, и он тут же повесил трубку. Вот и все.
— А почему?
— Наверное, потому, что он совершил… ужасный, немыслимый поступок. Украл мою книгу.
— Какую?
— «Всемирные хроники». Известна также под названием «Нюрнбергская хроника». Ну и латинское тоже довольно известное. «Liber Chronicarum». Слышал когда-нибудь?
— Да. Мама о ней рассказывала. И еще вроде бы эта самая книга имела отношение к их знакомству. Мамы и папы.
— Это верно, — печально улыбнувшись, заметил Кливленд. — Но есть в этой истории и отрицательный момент. Книга изначально принадлежала мне. Я нашел ее за несколько лет до рождения Августа. Она была главным моим сокровищем, артефактом, который прославил мое имя в мире редких книг. И еще по одной причине я так дорожил ею. Благодаря «Хроникам» мы с Вайолет познакомились.
— О ней я вообще почти ничего не слышал.
— Жаль. Потому как она была женщиной замечательной, даже выдающейся. Но, конечно, не сразу стала таковой. Отец ее был очень богат и дочери ни в чем не отказывал. И когда мы познакомились, она была страшно избалованной девицей.
— Да, знаю. Такие у нас в школе тоже есть.
— Наверное, не пользуются большой популярностью?
— Ну, разве что если у них есть ИКС-Бокс.[15] Тогда пользуются.
— Понимаю, куда ты клонишь, — улыбнулся Кливленд и продолжил: — И вот Вайолет должно было исполниться восемнадцать, и отец спросил, какой она желает подарок. Наверное, думал, что она попросит какое-нибудь экстравагантное бриллиантовое колье или же нитку жемчуга длиной в милю. Но ничего подобного. Она попросила другое.
— ИКС-Бокс?
— Нет. Она попросила книгу под названием «Всемирные хроники».
— Ту самую, о которой рассказывала мама?
— Ту самую. А вот почему эта книга столь важна для нее, она так ничего и не сказала. Тем не менее отец Вайолет решил сдержать слово, найти эту книгу в подарок для дочери. Обращался к друзьям за помощью, но никто из них даже названия книги не знал, уж не говоря о том, где она находится. И тогда он принял очень разумное решение. Нанял меня для ее поисков.
— Так ты и познакомился с Вайолет?
— Нет, во всяком случае, не сразу. Ее отец меня нанял. До сегодняшнего дня для меня так и осталось загадкой, по какой именно причине. Должно быть, получил рекомендации от коллег или какого-нибудь бывшего моего нанимателя. Я, конечно же, так и ухватился за эту работу, ведь до сих пор успехи мои в охоте за редкой книгой можно было назвать весьма скромными. А теперь я впервые в жизни подписал большой контракт, на порядок выше, чем все прежние. Правда, наниматель предупредил, что никакого бюджета на расходы у меня не будет, и я поначалу подумал, что должен финансировать все поиски сам. Но быстро понял, что означали эти его слова: бюджет оказался поистине неограниченным. Я мог получить все, что душеньке угодно. Допустим, надо было вылететь в Гонконг, и я в ту же секунду получал билет. А если надо было нанять капитана судна или пилота самолета, а то и целую команду вместе с цеппелином и лететь на нем, куда надобно, я мог сделать это, не колеблясь.