Плотный ветер дул с северо-востока, теребя нейлон его черного пуховика. Пи-Джей жутко замерз. А Саре, казалось, было вполне комфортно в джинсах, свитере и ветровке.
— В тебе, наверное, есть что-то от пингвина, — проворчал он. — Я, конечно, понимаю, ты родилась в этих краях и все такое, но здесь чертовски холодно.
— В принципе, тридцать два градуса — точка замерзания.[29] А сейчас по меньшей мере сорок пять. Весна прямо.
Колдинг улыбнулся и покачал головой, подумав, каково ей будет в знойный летний день в Атланте.
— Так что пользуйся теплым деньком, пока можно. На этом острове с декабря до февраля обычно стоят морозы.
Колдинга передернуло от ее слов.
— Нерадостная перспектива. Мне этого хватило и на Баффиновой Земле.
— Ну, ты сравнил, Пидж. Зато здесь так красиво. Именно сюда еще с пятидесятых годов приезжали расслабляться сливки общества, к тому же тебе платят за пребывание здесь. Знаешь, сколько стоит ночка на таком вот курорте?
— Да мы же черт-те где. Я бы гроша ломаного не отдал.
Сара закатила глаза.
— Вот в этом ты весь, Пидж. Последний из жмотов-романтиков.
Колдинг остановился и взглянул на Сару. Ее короткие светлые волосы трепал ветер. Она обладала красотой, которой он не встречал ни в одной другой женщине, даже в Клариссе. Даже когда Сара щурилась от сильного ветра, он ловил себя на том, что любуется ее морщинками от смеха в уголках глаз.
Она повернулась, встретилась с его взглядом и улыбнулась.
— Я решила простить тебя за то, что ты был мерзким гаденышем.
— Спасибо, хорошая новость.
— Ага. Только все равно ты мне еще должен.
— Да?
— Да. По полной программе.
— Понятно. Вот только не знаю, как же мне к тебе подлизаться…
Она усмехнулась.
— В «Надже» есть печка. А прикольно будет использовать любимую машинку Клейтона… не совсем по назначению, а?
Он почувствовал холодок в груди, тотчас сменившийся жаркой вибрацией, достигшей кончиков пальцев и пяток. В «Надже»?
— Ух… — проронил он.
Сара взяла его за руку и повела к раскрашенной под зебру машине.
18 ноября. У нас заканчивается время
Имплантация + 9 дней
Пи-Джей Колдинг понял: он сказал что-то очень-очень не то. Но не знал, что именно.
Данте смотрел на него с экрана терминала, щурясь от едва сдерживаемой ярости.
— Даже не верится, что вы настолько глупы.
— Но я не понимаю, — он всего лишь доложил о новостях работы группы Румкорфа. — Все идет даже лучше, чем мы предполагали. Вскрытия показали невероятный, здоровый рост.
Данте помотал головой так, будто услышал нечто настолько глупое, что едва заслуживает ответа:
— Вы же умный человек. Или я, по крайней мере, так думал. Интересно, хватит ли вам ума догадаться, какое слово в вашем предложении взбесило меня.
Колдинг лихорадочно соображал.
— Я… я по-прежнему не могу понять…
— «Вскрытия»! — проорал Данте. Каждый произнесенный слог он сопровождал ударом кулаком по столу. — Вскры… мать вашу… ти… я!
— Но, сэр, после того как первый эмбрион атаковал оптоволоконную камеру, вынашивающая его корова…
— Неожиданно выкинула, уже знаю. И разумеется, вы произвели аутопсию того эмбриона, идиот. Но скольких еще вы убили?
«Убили»… В применении к лабораторным животным?
— Двух, — ответил Колдинг. — Они росли слишком быстро, и Клаус хотел правильно задокументировать их развитие.
— Мне не нужно документирование! — тоненькая ниточка слюны повисла с нижней губы Данте и болталась. — Мне нужны живые животные! И что вы такого непонятного услышали во фразе «у нас заканчивается время»?
— Данте, вскрытия жизненно необходимы для долговременного, перспективного успеха нашего проекта. Предназначение этих животных — комплектовать совместимые с человеческим организмом органы. Если родятся животные с органами, имеющими какой-то врожденный дефект, Цзянь понадобятся все мыслимые данные, чтобы выяснить, где, на какой стадии развития проявляется этот дефект. Что будет, если проблемы всплывут позже?
— А что будет, если этого «позже» не будет? — Данте встал и наклонился к камере. Его лицо заполнило весь экран.
Колдинг невольно вспомнил эмбриона предка, бросившегося на видеокамеру.
— Мы не можем рисковать ни одним из них, — сказал Данте. — Нам нужно хотя бы одно живое существо, чтобы получить мировую поддержку и вынудить Фишера отвязаться к чертям собачьим. — Данте моргнул несколько раз и вновь опустился в кресло. Тыльной стороной ладони он вытер губы, смахнув струйку слюны.
И больше ни слова о Фишере. То ли Данте был с ним неискренен, то ли что-то изменилось.
— Данте, дайте мне переговорить с Фишером. Я его знаю. Я могу сказать ему, как близки мы к успеху, и сбавлю ему обороты.
— Категорическое «нет». Я не дам ему шанса обнаружить проект.
— Но, сэр, мы…
— Нет! Он не может найти Черный Маниту. Фишер знает о Хёль. Ваше дело заботиться о проекте, я же позабочусь обо всем остальном. И хочу, чтобы вы себе уяснили вот что, — Данте снова вырос во весь экран, выпучив фиалковые глаза, — больше… никаких… вскрытий. Не сметь убивать ни единого эмбриона, по любой причине. Вы поняли?
Колдинг кивнул.
Данте разорвал связь, не добавив больше ни слова. На экране неторопливо закрутился логотип «Генады».
Колдинг подумал о реакции Данте. Этот человек был всегда так выдержан, но сегодня сорвался. Просто потерял самообладание и, возможно, сказал вещи, которые говорить не хотел. «Фишер знает о Хёль». Конечно, Фишер знал о ней — она же была его агентом. Если только…
Если только Фишер не узнал, что Хёль… мертва. А если она мертва, существовал лишь один человек, имевший возможность убить ее до того, как Фишер смог бы обеспечить ей безопасность.
Магнус Пальоне.
Но это было всего лишь предположение, к тому же притянутое за уши. Слава богу, Магнус был очень далеко, в штаб-квартире Манитобы.
И пока он остается там, все пройдет просто замечательно.
19 ноября. «Молли Макбаттер»
Имплантация + 10 дней
В кабине С-5 Сара Пьюринэм насвистывала мелодию песенки Наджента, пробегая глазами перечень работ по техобслуживанию. Она и Алонсо делали еженедельную комплексную проверку систем управления и контроля. Пара компонентов требовала доработки, но в целом состояние Большого Фреда надежно. Даже на военной базе, полной техников, обслуживание этих самолетов было кошмаром. А здесь? Уверенность в готовности вылететь в любой момент стоила полноценного рабочего дня.
— Со, связь проверял?
Алонсо кивнул.
— Да, умница. И она была прекрасной. Такой же, как пять минут назад — когда ты спрашивала меня о том же.
А, точно. Она уже спрашивала.
Алонсо опустил планшет на колени и взглянул на Сару:
— Не знай я тебя лучше, я бы поклялся, что кто-то тебя от души поимел.
Сара схватила свой планшет и хлопнула Алонсо по макушке. Он дернулся и захохотал, потирая место удара.
— Ох! А ты, похоже, и не отрицаешь.
Она пожала плечами. Раз Со уже все вычислил, какой смысл врать ему.
— Сара, а как же «чтобы я еще раз так запала на кого-нибудь»?
— Ну, я была не права. Подай на меня в суд.
Он вертел в руках планшет.
— Просто… Понимаешь, плевать, с кем ты там разминаешься, но мы уже видели, как у тебя все валилось из рук, когда вы с Колдингом собачились последний раз.
— А теперь все по-другому.
Так оно и было: по-другому. Но беспокойство Алонсо заставило взглянуть на все его глазами. Сара действительно ненавидела Колдинга. А сейчас? Почему она так переменилась к нему всего за пару дней?
— Ладно, у тебя своя голова на плечах, — сказал Алонсо. — Я в том смысле, чтоб ты ею думала.
Сара закатила глаза.
— Слушай, меня достал твой словесный понос. Я иду проверять системы ангара. Вы, юноша, остаетесь здесь и хорошенько подумаете над тем, что тут наговорили, и пусть вам будет стыдно.
Она встала и повернулась. Алонсо поднял руку и улыбнулся Сара хлопнула его ладонь своей. Со поддержал ее, но в беспокойстве друга она видела смысл. Видела разумом, но не сердцем.
«Ты в такой беде, девушка. Ты летишь в пропасть и знаешь это».
Ничего поделать с собой она не могла. Подумать только: причиной того, что он ни разу не позвонил ей, Колдинг назвал горе по умершей жене. Печально и так трогательно романтично, с ума сойти можно.
Сара спустилась на первую палубу, где работали с коровами Цзянь, Румкорф и Тим.
— Доброе утро, — с приветливой улыбкой поздоровалась Цзянь. Она стояла в крайнем стойле номер 25, занималась коровой… ага, значит, «коровой-25». Блестящие черные волосы женщины были в беспорядке. Колдинг рассказал Саре об инциденте с эмбрионом, о нервном срыве Цзянь, о том, как она рвала на себе волосы…
— Доброе утро, Цзянь. Как вы?
Та помахала рукой. «Отлично», — говорил ее жест. Она вернулась к работе.
Сара пересекла проход почесать нос корове с биркой в ухе «А-34». Это было крупное животное. Черт, да они все здесь большие. В Саре пять футов десять дюймов росту, а глаза коров, когда они поднимали головы, приходились на одном уровне с ее глазами. «Тридцать четвертая» — белоголовая с черным пятном вокруг правого глаза. Она напомнила Саре собаку Питэй из старого телесериала «Пострелята». Сара почесала корове нос в широкой костистой части. Глаза животного сузились от удовольствия. Корова ткнулась ей в руку, ее шея такая сильная и голова такая большая, что Сара, запнувшись, отступила на шаг.
— Эй, ты что, тихо, милая, — со смехом проговорила Сара. — Не жадничай, а то затопчешь.
Тим поднял глаза от своей терпеливой пациентки.
— А не пошла бы ты, а? Мы тут вообще-то работаем.
Саре будто пощечину дали. Она же зашла просто поздороваться. Прежде чем она успела ответить, Цзянь, шаркая ногами, вышла из стойла номер двадцать пять и хмуро взглянула на Тима.