у него хватает заказов. Никто не любит ждать.
Словно по сигналу, кто-то рядом с ним осторожно кашлянул. Чань поднял глаза и увидел солдата в форме — красный мундир и брюки, черные сапоги, медный шлем с конским хвостом в одной руке, другая покоится на рукоятке длинной сабли; он стоял в дверях, словно боялся, войдя в «Ратон марин», уронить свою воинскую честь. Увидев, что Чань заметил его, солдат кивнул и щелкнул сапогами.
— Не могли бы вы последовать со мной, сэр? — почтительно обратился он к Чаню.
Остальные посетители вели так себя так, будто не слышали ни слова. Чань кивнул солдату и встал. Все случилось быстрее, чем он рассчитывал. Он взял свою трость, а газету оставил — пусть прочтет еще кто-нибудь.
Они прошли несколько кварталов по направлению к реке, не проронив ни слова. Яркая форма его спутника резко контрастировала с монохромным фоном окрестностей — булыжной мостовой, серой штукатуркой стен и черными лужами вонючей воды. Чань знал, что и его собственное пальто производит такой же эффект, и улыбнулся, подумав о том, какую странную пару они являют собой и насколько солдату может быть ненавистна эта мысль. Они завернули за угол и зашли на каменный пирс, нависавший над рекой. Под ними быстро катился черный широкий поток, а другой берег был едва виден из-за клубов тумана, который либо еще не успел рассеяться с ночи, либо начал собираться к вечеру. Пирс этот во времена процветания района использовался как пристань для прогулочных лодок и водного такси. С того времени он был оставлен на разрушение.
Как и предполагал Чань, здесь его ждал адъютант-полковник Ноланд Аспич с адъютантом и тремя другими солдатами, стоявшими за его спиной, еще двое ждали в аккуратном баркасе, причаленном к мосткам. Чань остановился, пропуская своего проводника вперед, к его командиру, — тот подошел, щелкнул каблуками, доложил, сделав движение рукой в сторону Чаня. Аспич кивнул, помедлил немного, подошел к Чаню, стоявшему вне пределов слышимости остальных.
— Где он? — тихим голосом спросил адъютант-полковник.
Аспич был мускулистый, поджарый человек с редеющими волосами, подстриженными коротким ежиком. Он вытащил из кармана своего красного мундира тонкую черную манильскую сигару, откусил кончик, сплюнул, достал маленький коробок спичек, потом повернулся лицом в подветренную сторону, чиркнул спичкой, несколько раз втянул в себя воздух, пока сигара не загорелась, выдохнул голубой дымок и снова вперился своим сверлящим взглядом в Чаня, который так и не ответил на его вопрос.
— Ну, так что вы можете сказать?
Чань из принципа не терпел никакой власти. Какие бы практические соображения ни подстегивали его, он всегда чувствовал, что власть есть проявление чьего-то личного произвольного желания, и это глубоко его задевало. Церковь, военные, правительство, аристократия, бизнес — у него мороз продирал по коже при любом взаимодействии с ними, и хотя он и не отказывал тому же Аспичу в вероятной компетентности, но, видя, как офицер откусывает кончик сигары, как сплевывает, испытывал неодолимое желание исполосовать его на месте своей бритвой, и плевать на последствия. Но он тем не менее стоял спокойно и как мог неторопливо отвечал адъютанту-полковнику Аспичу:
— Он мертв.
— Вы уверены? Что вы сделали с телом?
Когда Аспич говорил, двигались только его губы, а все остальное тело пребывало в неподвижности, и если смотреть со спины, которую и видели его солдаты, то можно было подумать, что он просто слушает Чаня.
— Я ничего не сделал с телом. Я его не убивал.
— Но… мы… вы получили инструкции?
— Он уже был мертв.
Аспич погрузился в молчание.
— Я последовал за ним с Адриан-Сквер за город, до Орандж-канала. Он встретился с группой людей, и вместе они дождались небольшой лодки, которая приплыла по каналу. Они вытащили оттуда какой-то груз, переложили его в две телеги и отогнали их к ближайшему дому. Большому дому. Вы не знаете, что это за дом у Орандж-канала?
Аспич сплюнул.
— Могу догадываться.
— Там явно устраивался большой прием… Кажется, предлогом было обручение дочери лорда.
Аспич кивнул:
— С немцем.
— Мне удалось проникнуть в дом. Мне удалось найти полковника Траппинга, и не без труда, но все же удалось подсыпать кое-что в его бокал с вином…
— Постойте, постойте, — прервал его Аспич, — а кто еще там был? Кто еще был с ним на канале? Что сталось с телегами? Если его убил кто-то другой…
— Я говорю вам то, — прошипел Чань, — что собираюсь рассказать. Вы хотите слушать?
— А я думаю, не высечь ли тебя кнутом.
— В самом деле?
Аспич вздохнул, обернулся, обвел взглядом своих солдат.
— Да нет, я просто пошутил. Все это было очень трудно… и от вас никаких вестей…
— Я проснулся ни свет ни заря. Я объяснял, что торопиться не следует. А вы посылаете за мной солдата в форме и заявляетесь в такую часть города, где вам по социальному и профессиональному статусу и быть не положено. Устроили бы еще фейерверк. Если кто чего заподозрит…
— Никто ничего не заподозрит.
— Из тех, кого знаете вы. А мне придется вернуться в кофейню и задобрить деньгами тех пятерых, кто видел, как меня таким вот образом вызывали… и это для того, чтобы защитить нас обоих. В бою вы так же наплевательски относитесь к жизням своих солдат? К себе самому?
Аспич не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне, но его молчание само по себе было признанием ошибки. Он отвернулся, вглядываясь в туман.
— Ну, ладно. Продолжайте.
Чань прищурился. Пока все было довольно просто, но теперь он действовал наугад в той же мере, что и Аспич, хотя тот, возможно, лишь делал вид, что действует наугад.
— В доме находились сотни людей. Это и в самом деле был прием в связи с обручением. Может, за ним скрывалось что-то еще, но прием действительно был, и это создавало для меня трудности, во-первых, в моих попытках смешаться с присутствующими, а во-вторых, на пути к достижению моей цели. Прежде чем вещество успело оказать свое действие, полковник Траппинг скрылся с моих глаз, оставил собрание, ушел по черной лестнице. Я не смог последовать за ним сразу же и был вынужден искать его по всему дому. Когда я наконец нашел его, он был мертв. Я не мог понять почему. Количество яда, что я подсыпал ему, не могло привести к немедленной смерти, и тем не менее на его теле не было никаких следов насилия.
— Вы уверены, что он был мертв?
— Конечно уверен.
— Наверно, вы неправильно рассчитали дозу яда.
— Это невозможно.
— Что же, по-вашему, произошло? И вы так до сих пор и не объяснили, что случилось с телом.
— Я предлагаю вам успокоиться и дослушать меня до конца.
— Я предлагаю вам, черт побери, продолжать ваши объяснения.
Чань пропустил это мимо ушей, сохранив ровный тон.
— На лице Траппинга вокруг глаз были следы, похожие на ожоги, но какой-то правильной формы, похожие на клейма…
— Клейма?
— Верно.
— На лице?
— Как я уже сказал. Далее, в комнате… стоял какой-то странный запах…
— Запах чего?
— Не знаю. Я плохо разбираюсь в запахах.
— Яда?
— Возможно. Не знаю.
Аспич нахмурился, погрузился в размышления.
— Все это… лишено какого-либо смысла! — рявкнул он. — А что насчет этих ожогов?
— Это вопрос, который я задаю вам.
— Это что еще значит? — удивленно сказал Аспич. — Я понятия не имею.
Несколько мгновений они простояли молча. Казалось, что адъютант-полковник сильно встревожен.
— Мой осмотр был прерван, — продолжил Чань. — Я был опять вынужден пробираться через весь дом, на сей раз спасаясь от преследователей. Мне удалось оторваться от них на пути к каналу.
— Ну хорошо, хорошо. А что было в этих телегах?
— Ящики. А что в ящиках — я не знаю.
— А его сообщники?
— Понятия не имею. Там все были в масках.
— А это… Это вещество — вы не думаете, что это вы убили его?
— Я знаю, что его убил не я.
Аспич кивнул:
— Вам хорошо говорить. Но я-то плачу вам так, как если бы вы его убили. А если он объявится живой и здоровый…
— Не объявится.
Аспич натянуто улыбнулся:
— Тогда за вами будет должок.
Он вытащил из кармана мундира тонкий кожаный бумажник и протянул его Чаню, который сунул его в карман пальто.
— Что дальше? — спросил Чань.
— Ничего. Надеюсь, что на этом все закончилось.
— Но вы знаете, что не закончилось, — буркнул Чань. Аспич ничего не ответил. Чань не отставал: — Почему больше не было никаких известий? Кто еще втянут в это? Вандаарифф? Немцы? Кто-то из трех сотен приглашенных гостей? Вы, полковник, либо знаете ответы на эти вопросы, либо нет. Но кто-то спрятал тело, и вы хотите знать почему. Вы уже зашли слишком далеко — дело нужно довести до конца.
Аспич не шелохнулся.
Чань рассматривал этого человека — упрямого, опасно одержимого гордыней, — и вдруг ему на ум пришли строки из «Персефоны».
Его любовь холодная и злая,
Ни жалости, ни робости не зная,
Рождала только смерть…
— Вы знаете, как меня найти… без лишнего шума, — пробормотал Чань.
Он повернулся и побрел назад в «Ратон марин».
Три предыдущих дня он провел, планируя заказанное ему убийство Артура Траппинга. Дело представлялось ему довольно простым. Траппинг был человеком честолюбивым, он доводился свояком Генри Ксонку, богатому оружейному магнату. Чтобы получить пост, отвечающий его новому — в связи с супружеством — положению, он на деньги жены купил престижную должность командира Четвертого драгунского полка, но военным он не был, а свои награды приобрел благодаря всего лишь присутствию при двух незначительных сражениях. Истинные подвиги Траппинга ограничивались поглощением неимоверного количества вина и борьбой с дизентерией, из которой он вышел победителем. Когда полк был продвинут на новое почетное место, заместитель Траппинга, многострадальный адъютант-полковник, профессиональный военный, который — если верить ему — не столько пекся о собственном повышении, сколько о том, чтобы очистить место для достойной фигуры, предпринял весьма примечательный шаг — обратился к Кардиналу Чаню.