Пфаффа среди них не было. Это были беженцы, которых Чань видел в переулках и у реки, – их единственными грехами были бедность и невезение. Большинство пострадало от оружия Вандаариффа: из-за воздействия стеклянных осколков они пришли в бешенство, но их избили и заставили повиноваться. Чань сомневался, доживет ли хоть половина из них до утра. Он показал тростью в дальнюю часть камеры, чтобы привлечь внимание охранника: он не мог разглядеть, кто там находится, поскольку под аркой была небольшая ниша.
– Кто-нибудь прячется в нише?
Тюремщик крикнул, чтобы заключенные подвинулись, с привычной жестокостью ударив дубинкой тех, кто, по его мнению, не торопился. В нише скрючился единственный человек, лицо которого было маской из запекшейся крови.
– Одного нашли, – пробормотал тюремщик. – Но я не…
– Наконец-то, – крикнул Чань и отвернулся. – Это тот самый парень. Поднимите и забирайте его.
Кардинал, постукивая тростью, направился к первому стражу, а второй следовал за ним со своим грузом.
– Архиепископ будет вам глубоко благодарен. Нужно ли мне снова расписаться в вашей книге?
– Нет нужды! – Тюремщик записал номер заключенного, а потом аккуратно оторвал половину страницы. – Вот ордер. Я рад, что сумел вам помочь.
Чань взял бумагу и кивнул на обмякшего заключенного, который не падал только потому, что тюремщик держал его за шиворот.
– Мне нужен экипаж, и снимите кандалы – больше он не нанесет вреда.
– Но, святой отец…
– Не беспокойтесь. Сначала он во всем признается.
Как только карета двинулась, Чань снял бинт с головы и использовал его, чтобы вытереть кровь и грязь с лица Каншера. Рассеченные брови и разбитые губы свидетельствовали о том, что его подвергли жестокому допросу, но серьезных ран кардинал не обнаружил.
Он постучал пальцами по челюсти Каншера. Тот поморщился и отвернулся. Вздохнув, Чань просунул другую руку под пальто и сильно ущипнул раненого за левое плечо. Глаза Каншера открылись, он дернулся от боли. Чань заставил союзника посмотреть себе в лицо.
– Мистер Каншер… это кардинал Чань. Вы в безопасности, но у нас мало времени.
Каншер вздрогнул и кивнул, показывая, что узнал Чаня.
– Где я?
– В карете. Что случилось с Фелпсом?
– Я не знаю. Нас забрали вместе, но допрашивали порознь.
– Во дворце?
Каншер утвердительно кивнул.
– Тогда почему вас отвезли в Марцеллин?
– Чиновники, схватившие нас, были дураками. – Каншер языком провел по зубам, проверяя, не шатаются ли они. – Вы так старались найти меня?
– Нет, я искал другого человека.
Каншер закрыл глаза.
– То, что вы появились, большое везение.
За несколько минут, пока карета ехала до Серкус-Гарден, Чань рассказал, что случилось после того, как они расстались, только вскользь упомянув утрату Селесты Темпл.
– Доктор направляется с девочкой на рандеву с графиней, но я не понимаю, почему она потратила столько усилий для того, чтобы показать ему эту картину.
– Разве она ее уже не показывала вам? – спросил Каншер. – Эта стеклянная пластинка…
– Но реальная картина должна быть основой планов Вандаариффа.
Каншер нахмурился.
– То, что меня отослали в тюрьму, показывает, что те, кто допрашивал меня, сочли меня бесполезным. Знание иностранного языка – полезный инструмент, помогающий притвориться идиотом, но с бедным Фелпсом все как раз наоборот. – Каншер прижал бинт к кровоточащей скуле. – Он или остался во дворце, или его отдали Вандаариффу. Или, вероятнее всего, он мертв.
– Мне жаль.
– Мне тоже. Но, добавлю, Фелпс все же сходил в «Геральд».
– Он узнал, где находится картина?
– Салон был в Вене.
– Вене?
– Без сомнений, и единственной причиной, по которой «Геральд» напечатала репортаж о нем, был большой пожар: сгорел весь квартал и все картины, выставлявшиеся в салоне. Что касается шедевров Файнляндта, то их утрату не сочли большой потерей. – Каншер криво улыбнулся. – Для империи.
Чань не мог в это поверить. Картина погибла? Тогда зачем графиня дала Свенсону стеклянную пластинку?
– Другие знают? – Он покачал головой и скорректировал вопрос: – Свенсон знает?
– Нет, мистер Фелпс сказал мне об этом, когда мы шли к фонтану. Только богу известно, где они схватили и куда поместили доктора. – Каншер поморщился, разглядывая багрово-красный ноготь на большом пальце, и решил пососать его. – А какова ситуация в городе?
Чань не успел ответить, так как карета внезапно остановилась и кучер громко выругался. Он высунулся из кареты. Вся улица впереди была запружена остановившимися экипажами. Где-то сигналили трубы, слышались угрожающая дробь барабанов и грохот марширующих сапог. Чань закрыл дверцу кареты и быстро сказал:
– Армия перекрыла дорогу – мы ускользнем пешком, пока не началась стрельба. – Чань выпрыгнул из кареты, не обращая внимания на протесты кучера, и протянул руку Каншеру. – Вы можете идти?
– О да, я должен. Мы близко к Серкус-Гарден, но что это за улица? Маултинг-лейн? Похоже, так и есть, и если мы по ней дойдем до канала…
Но Чань уже шел вперед. Низкорослый Каншер храбро последовал за ним, обратившись к Чаню, пока они пробирались через обломки и мусор:
– Это солдаты, а не констебли. Они не станут интересоваться подозрительными и переодетыми людьми. Такие, как мы, могут ускользнуть незамеченными.
– Если только им не приказали задерживать всех, – ответил Чань. – Вы хорошо знаете, что большинство людей в вашей камере были абсолютно невиновны.
Каншер оглянулся через плечо, снова услышав рев труб. Раздался выстрел, потом еще несколько. Он споткнулся об ящик с гнилой капустой и остановился. Снова послышался трубный рев, но теперь в сопровождении испуганных криков и стонов.
– Боже мой.
Чань взял Каншера за руку и потащил вперед.
– Бог к этому никак не причастен.
Канал Герцога был узкой полосой зеленой воды, настолько зажатой мостами и причалами, что порой его вообще не было видно, а потом он вдруг неожиданно появлялся снова, как старая тетушка, решившая пережить молодых родственников. Им по пути попадались солдаты, поэтому Чань, учитывая слабость Каншера, решил зайти на несколько минут в ближайшую таверну. Кардинал купил по пинте горького эля и миску маринованных яиц для Каншера. Маленький человечек молча ел, потягивая пиво, и, как терпеливый мул, сосредоточенно пережевывал каждый кусок.
– Вы были в соборе?
Чань повернулся к сложенному из кирпичей очагу, где сидели седой мужчина в рубашке с короткими рукавами и подававшая еду служанка. Он утвердительно кивнул.
– Когда это прекратят? – спросила женщина. – Где королева?
– Королева? – громко спросил мужчина. – Где старый герцог? Вот кто нужен! Он их, проклятых бунтовщиков, скосил бы, как серп пшеницу.
– Толпа пошла в Рааксфал, – заметил бармен. – Запалила его, как погребальный костер.
Старик у очага кивнул с жестоким удовлетворением.
– Как раз то, что они заслужили.
– Разве бунтовщики были из Рааксфала? – спросил Чань.
– Конечно!
– И все же мы только что пришли из Серкус-Гарден, – сказал Чань. – Никого из Рааксфала не видели. Солдаты стреляли в людей на улицах.
– Бунтовщики в Серкус-Гарден? – взвизгнула девушка.
– Втопчите их в землю! – Старик так стукнул своей кружкой о скамью, что из нее выплеснулась пена. – Прямо в могилу!
Чань отхлебнул эля.
– А что, если они придут сюда?
– Они не посмеют.
– А если придут?
Старик указал на две покрытые пятнами ржавчины сабли, висевшие над очагом.
– Мы зададим им.
– До или после того, как солдаты сожгут все на этой улице?
Настроение в таверне мгновенно переменилось и стало враждебным. Чань поставил свою кружку на стол и встал.
– Герцог Сталмерский уже два месяца как мертв.
– Откуда вы знаете? – спросил бармен.
– Я видел его разлагающийся труп.
– Ради Господа – говорите уважительно! – Старик встал.
– Не было объявления об этом, – сказала девушка. – Не было похорон.
– А где похороны тех, кто лежит в здании таможни?
– Да что вы за священник? – взревел бармен.
– А я вовсе не священник.
Бармен нервно отступил на шаг. Каншер кашлянул. Он покончил с третьим яйцом. Чань положил две монеты на прилавок и бросил еще одну девушке-служанке, пока они шли к дверям.
– Если вы не видите, с кем деретесь, вам следует бежать.
– Я не вижу смысла в том, чтобы пугать этих людей, – заметил Каншер, когда снова пошли вдоль канала. – Разве стоит винить овец за их робость?
– Если это не овца, а человек, я буду винить его.
Каншер пальцем почесал усы.
– А если они поднимут бунт, как толпа, которая сожгла Рааксфал, разве вы не будете все равно их презирать?
Они продолжили путь. Чань почувствовал на себе взгляд спутника.
– В чем дело?
– Извините меня. Шрамы такие странные. Как вам удалось не ослепнуть?
– Моя тонкая натура спасла меня.
– Все любопытствуют о том, что произошло. Как-то вечером доктор Свенсон и мистер Фелпс обсуждали это с медицинской точки зрения… – Поскольку Чань молчал, Каншер оборвал себя на полуслове и пробормотал извинения. – Возможно, вас интересует моя история. То, как я оказался в ссылке, оставив прежнюю жизнь…
– Нет.
– Нет сомнений в том, что это банально. Сколько душ каждый из нас хранит в своей памяти? А когда мы уходим, сколько их уходит вместе с нами, потому что больше о них не помнит никто?
– Не имею представления, – сухо ответил Чань. – Что вы знаете о патронессе графини во дворце, Софии Стракенцской?
Каншер кивнул, соглашаясь сменить тему разговора.
– Снова банальность. Обедневшая изгнанница с настолько дурным вкусом, что стала непривлекательной.
– Больше ничего?
– Чрезвычайно безвкусная и скучная особа.
Чань нахмурился.
– Графиня ничего не делает без причины. Она уединилась во дворце и одновременно вела какие-то работы в стеклодувной мастерской и в лаборатории Граббе. Теперь она все забросила – похоже, то событие, для которого она работала или которое ожидала, уже произошло.