Мэри была поражена, увидев отца в этом ужасном месте, напуганным нашим внезапным появлением. Крысы, визжа, скрылись в изгибе стока. Я нырнул вниз, Мэри осталась наверху. Я стянул с лица отца платок, отец всхлипнул:
— Джон!
— Ключи! — Я позвенел связкой. — Я нашел ключи!
— О Джон. — Отец плакал.
Я перепробовал все ключи в каждом из замков, ковыряясь вслепую, толкал их, вертел и поворачивал. Но ни один из них не подошел. В отчаянии я рванул тяжелые цепи.
— Бесполезно, — шепнул отец. — Единственная возможность — прийти, когда он будет здесь.
Я не представлял, как справлюсь с безногим, борясь с ним в темноте в знакомом ему месте. Перебрав звенья цепи и ощупав кольца и замки, я пришел к выводу:
— Напильник. Может быть, я добуду напильник.
Отец не ответил. Я тронул его плечо и попросил набраться терпения. Мэри протянула руку вниз, чтобы помочь мне выбраться наружу. Когда наши лица сблизились, она прошептала:
— Смотри! — и схватила мои пальцы, провела ими по изгибу кирпичной кладки верха сточного туннеля.
Горизонтальной полосой тянулись под самым люком засохшие гроздья мелких морских водорослей. Их труха осталась в моей замершей на мгновение ладони.
Я сразу понял, что это означает. Обрубок обеспечил себе гарантию того, что никто, кроме него, не найдет контрабандное золото. Если он не сможет сюда прийти, если его убьют приятели, то при наивысшем приливе, как раз в новолуние, отец утонет и секрет золота останется нераскрытым.
— Отец,— прошептал я,— я постараюсь вернуться как можно скорее.
Мэри отошла в сторону, и я опустил крышку люка. Я делал это осторожно, но не смог избежать глухого звука в самом конце, как будто закрылась дверь тюремной камеры. И мы услышали ужаснувшее нас попискивание крыс, возвращавшихся к своей работе.
— Пожалуйста, — взмолилась Мэри, — скорее прочь отсюда.
Небо уже сияло слабым светом нового дня, когда мы снова выбрались на улицу. В нескольких ярдах фыркали и ржали, завидев нас, пони, гривами их играл ветер. Без слов Мэри отвязала своего и вскочила на спину. Я не мог думать ни о чем, кроме отца, заточенного в туннеле, наблюдающего за подъемом воды и не знающего, где она остановится.
— Пожалуйста, езжай вперед, — сказал я. — Мне надо чуть-чуть подумать.
— Понимаю,— ответила Мэри.— Я подожду тебя на большой дороге.
Она удалилась. Я посмотрел ей вслед, потом прижался лбом к боку пони. Биение крови и грубое тепло животного действовали успокаивающе. Я вспоминал отца, смеющегося, когда он вышел из кареты и увидел впервые наше новое судно, «Небесный Остров». Он стоял, глядя на носовую фигуру — скульптурное изображение прекрасной женщины. Его лицо опечалилось, когда я спросил, кто это. «Твоя мать», — ответил он. Он нанял лучших мастеров Лондона, чтобы вырезать и раскрасить скульптуру. «Она так выглядела»? — спросил я. Я вспоминал, как он гордо проходит по своей конторе, люди в галстуках вскакивают и с улыбкой приветствуют его. Но все эти картинки из прошлого не приносили облегчения. Я видел, как он рвется в своих цепях, бьется в воде, прибывающей дюйм за дюймом, которая покрывает его грудь и плечи, заливает нос и открытый кричащий рот.
Он сказал, что я нужен ему. Впервые в моей жизни кто-то полностью зависел от меня. Я прогнал отвлекающие мысли и начал отвязывать пони, занялся узлом кожаной упряжи с кулак величиной.
И тут я услышал сзади скрип колесиков.
Я тянул неподатливую кожу, помогая себе зубами. Дюйм повода освободился.
Колесики скрипели и стучали. Из-за угла показался Обрубок. Он несся, наклонившись вперед, руки его ходили ходуном. Я лихорадочно старался распутать узел. Тележка Обрубка ускорила ход. Я рвал кожу, и когда узел уже почти развязался, пони заржал и переступил, туго затянув повод и уничтожив все, чего я добился.
Я повернулся и побежал.
Обрубок не оставил меня. Тележка летела, подскакивая на булыжниках, не отставая. Я повернул влево, в проход и вниз по ступеням.
Обрубок остановил свою тележку наверху.
— Попался,— сказал он злорадно. Опершись руками о мостовую, он вылез из тележки. Штанины поволоклись за ним, когда он передвигал свои обрубки, шагая к ступеням. Он опустил один на первую ступень, переставил другой.
Эти звуки заглушили для меня все остальные: глухой стук его тела и шуршание кожаных перчаток. Я посмотрел вниз, на рябь на воде, вверх, на бледную зарю. Проход был слишком узок, чтобы надеяться проскочить.
— Готов, — удовлетворенно буркнул Обрубок. — Конец тебе, птенчик.
Я уперся плечами в одну стену, ногами в противоположную и полез вверх, как трубочист. Обрубок подскочил и взмахнул рукой, попытавшись схватить меня. Он даже коснулся моей пятки. Я уже был в шести футах над ним и радостно засмеялся, но тут же с ужасом увидел, что Обрубок раскинул свои здоровенные ручищи, уперся ими в стены и полез вверх быстрее меня. Он пыхтел, передвигая руки на дюйм за один раз, болтаясь в воздухе, как какое-то гигантское фантастическое насекомое. Под его пальцами отлетала штукатурка и падала на ступени. Я достиг крыши лишь на мгновение раньше, чем он.
Его руки схватились за карниз, рывок — и он подтянулся, ухмыляясь зловещей гримасой.
Я повернулся и побежал к северу, через пивоварню, через таверну. Он несся сзади, как обезьяна, раскачиваясь на руках и обрубках. Мы прыгали с крыши на крышу, по крутым черепицам, мимо дымовых труб, вентиляционных каналов, в которых свистел и завывал ветер.
И все время я слышал сзади пыхтение и сопение этой чудовищной машины для убийства.
И вдруг подо мной оказалась последняя крыша, последний карниз, над бездной, обрывавшейся вниз, на землю.
С хрипом и руганью Обрубок грохнулся на крышу. Он остановился, его тело тряслось. Потом он медленно направился ко мне, продвигаясь по гребню кровли. В тенях и на ветру он выглядел как ожившая химера.
Крыша спадала в одну сторону — к гавани, в другую — на улицу, где выступающие верхние этажи уменьшали расстояние между зданиями до шести футов. Обрубок неторопливо приближался.
— Ну, вот ты у меня сейчас получишь...— бубнил он противным, скрипучим голосом.— Хорошую трепку ты у меня сейчас получишь... Маменькин сынок.
Я опять понесся по крыше, набирая скорость, чувствуя ветер и соленый воздух, взвился в воздух. Внизу мелькнула мостовая, звуки замерли... И вот я грохнулся на крышу, перелетев через улицу, на ржавую жесть, и вскарабкался на гребень. Следом, проделав тот же путь, грохнулся Обрубок. Но я уже развернулся и понесся вниз, обратно, и преодолел тот же разрыв во второй раз.
Он клял меня на чем свет стоит. Он сидел напротив, колотил кулаком по металлу и ругался. Но я уже бежал назад по направлению к проходу у пивоварни. Я был уверен, что найду там Мэри и пони.
Я снова карабкался вверх и вниз, проделывая обратный путь по тем же крышам. Каждый раз, когда я выходил на гребень кровли, ледяной ветер вонзался в меня, как множество ножей. Укрывшись за трубой, я передохнул, вглядываясь в даль, тяжело дыша, крепко обнимая кирпичную кладку. Небо было достаточно ярким, чтобы рассмотреть даже мелкие детали, трещины в кровлях, но безногого я нигде не обнаружил.
Я увел его дальше, чем ожидал. Крышам, казалось, не будет конца. Я пробирался, время от времени оглядываясь, усталый, едва дыша, и оказался наконец на таверне, перед проходом к воде. Ветер выл вокруг, но в момент затишья я вдруг услышал хриплое дыхание.
Безногий оказался рядом.
12КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ
С криком махнул Обрубок на крышу таверны. Его рука схватила мою лодыжку, и я упал и перекатился через край. Я ожидал, что сейчас вокруг меня сомкнётся холодная вода, тьма поглотит мое тело, но вместо этого грохнулся на крышу пивоварни, находившуюся лишь ярдом ниже. И Обрубок растянулся там же.
Он крепко схватил мои ноги, потом руки, мы покатились вместе, пока наконец я не замер на спине с висящей над проходом головой. Его рука вцепилась мне в шею. Я пытался освободиться, но ничего не получалось. Я пыхтел, хватая ртом воздух, а безногий поднялся, чтобы лечь на меня всем весом. Тут его нос вдруг исчез. Только что он нависал надо мной, острый, как клюв, и вдруг на его месте появилась черная дыра. И в тот же момент я услышал пистолетный выстрел.
Обрубок разинул рот, руки его взметнулись к лицу, раздался еще один выстрел. Тяжесть с меня свалилась, туша безногого рухнула назад, покатилась к краю и упала вниз. Вода, казалось, расступилась, чтобы втащить его вглубь пенными пальцами. Он не вынырнул. Войдя в воду, тело Обрубка исчезло.
Внизу стояли двое. Они спустились к последней ступеньке. Мэри прижимала кулаки ко рту. Рядом с ней, накрытый своей громадной шляпой, в черной сутане, держа в каждой руке по пистолету, стоял пастор Твид.
— У этого человека вместо сердца был камень,— произнес он торжественно.
Пастор опустил пистолеты в бездонные карманы своего одеяния и помог мне слезть с крыши. Он ощупывал меня своими длинными пальцами.
— Ты не ранен?
— Чуть-чуть, — сказал я, потирая шею. Он мягко отстранил мои руки.
— Это пройдет. Синяки заживут раньше, чем воспоминания.
— Вы спасли мне жизнь,— сказал я.
— За это надо благодарить Мэри. Она подняла тревогу и привела меня. — Он приподнял шляпу, и я обнаружил, что он улыбается.— Прибыли мы, надо признать, в судьбоносный момент.
Я посмотрел на Мэри, пытаясь догадаться, что она сказала пастору. Знал ли он все об Обрубке и об отце?
Мы вместе выбрались на улицу. Сутана пастора развевалась на ветру.
— Есть у тебя на душе что-нибудь, что бы ты хотел мне сказать?
Я промолчал. Мне, правда, очень хотелось узнать, где это пастор научился стрелять как снайпер. Но об этом лучше было не спрашивать, как и ни о чем другом.
Он кивнул:
— А ты, Мэри?
— Нет, ничего особенного не вспоминается.
— Ну и отлично. — Пастор улыбнулся еще раз и прикоснулся к нам обоим.— Об этом погибшем не беспокойтесь. Жалости он не заслуживает, таких, как он, всегда ждет ужасный конец.— Сказав это, пастор отвернулся.— Вы сейчас собираетесь домой, в Галилею?