Впереди у пушек энергично распоряжался Эбби. Я вспомнил его плавучий гроб и подумал, что канонир оказался неплохим пророком. Теперь-то мы точно обречены. Я перевел взгляд на бушприт, на волнующуюся морскую даль, простирающуюся до земли, на которую мне более не суждено ступить, – и увидел над волнами парус.
Через мгновение это была уже пирамида парусов, увенчивающая корпус. Большое неповоротливое судно направлялось к северу. Я понял, почему молчали люди Грейса. Им было не до нас
Я повернулся к пирату. За то время, что я смотрел вдаль, он продвинулся еще на семь длин корпуса и почти поравнялся с нами.
– У пушек! – закричал я. – Не стреляйте!
Горн с Баттерфилдом уставились на меня.
– Они пройдут мимо, – пояснил я. – Им сейчас нет до нас дела.
Но Эбби уже дернул шнур. Четырехфунтовка окуталась дымом.
От кормы «Апостола» полетели обломки, донесся страшный вопль,
«Мы пропали»,- пронеслось у меня в голове. Если ткнуть льва палкой, он тут же бросится на обидчика и разорвет его в клочья.
Но этого не случилось, Корпус «Апостола» скользил мимо. Название, цифры, пушки, у
каждой по пять обнаженных по пояс пиратов, готовых открыть огонь. Вот и мостик, поврежденный нашим ядром. На палубе один покойник, еще один человек с залитой кровью грудью. И над ними, у штурвала, – сам Бартоломью Грейс.
Это не мог быть никто иной. Высокий, сильный, элегантный, в расшитом золотом плаще и широкополой шляпе с золотым орнаментом и алым пером, он управлялся со штурвалом одной рукой. Вот он не торопясь повернул голову в нашу сторону и снял руку со штурвала. Обнажив голову, он церемонно поклонился нам; рассыпались и разлетелись по ветру черные кудри. А когда он поднял голову, показалось, что лица у него нет. Бледное пятно, рот и темные глаза. Я вспомнил рассказ Горна. Залило горящей смолой.
И вот шляпа Грейса снова на голове, рука на штурвале, на мачте кровавый флаг. Кошмарное видение исчезло.
Баттерфилд смотрел по ветру, на гору белых парусов тяжело нагруженного тихоходного купца.
– Вот так. Мы спасли свои задницы ценою жизни этих бедолаг.
– Может быть, спасли. Если и дальше повезет, – поколебал его уверенность Горн.
– Мы ведь без груза, и он это знает. Какой ему с нас прок? – попытался я убедить сам себя.
– Порох, пушки, ядра. – Горн не стал потакать моим попыткам самообмана. – Ему всегда нужны паруса, такелаж и рангоут. Если он решит позаимствовать их у нас, никто ему не помешает.
– Как только уйдем за горизонт, сменим курс, – решил Баттерфилд.
– Можно, разумеется, хотя это не имеет значения. – Горн посмотрел в небо, и косичка его упала на плечо. – Если он решит нас догнать, то можете сразу сдаваться и читать молитвы, пока в состоянии. Пойдете на восток, и он окажется на востоке. Пойдете на запад, и встретите его там.
– Он лишь человек,- возразил Баттерфилд.
– Он больше чем человек. Может быть, он меньше чем человек. Человеком его назвать язык не поворачивается.
Он смотрел в сторону уменьшающегося «Апостола», мимо него, на приближающийся
купеческий парусник, еще ничего не подозревающий..
– Грейс не как все люди. В его жилах яд вместо крови.
– Зачем мы тогда бежим? Может быть, вернемся и примем бой? – предложил я в отчаянии.
Горн положил мне руку на плечо:
– Не надо торопить события. Всему свое время.
11. Лихорадка
Ветер был слишком силен, но мы все равно поставили марсель, фок и убрали рифы с грота. В конце концов мы подняли чуть ли не все паруса, чтобы только уйти подальше от «Апостола».
Мы не пели больше «Стальное сердце». Мы не могли петь, чувствуя себя предателями. Когда до «Дракона» донесся слабый звук пушечной пальбы, мы притворялись, что не слышим. Баттерфилд записал в судовом журнале: «С подветренной стороны замечено неизвестное судно. Спаси, Господи, их души!»
Мы держали курс в течение трех часов, после чего взяли резко к югу, прячась в волнах, как мышь в луговой траве.
И снова мы убегали, бедный «Дракон» стонал, словно от боли. Люди тоже страдали от этой гонки. Три матроса, позеленев от морской болезни, спустились в кубрик. Из корпуса судна до нас доносились плеск и бульканье: морская вода проникала внутрь сквозь пробоины.
Бегство наше сопровождалось откачиванием поступающей воды. Лишь через два дня море успокоилось и Эбби смог спуститься за борт.
Он устроился в петлях беседочного узла, и мы вытравили линь за борт. Погрузившись в воду по плечи, он выстукивал и прощупывал обшивку, время от времени покрикивая: «Вперед!», «Назад!», «Стоп!» И так мы таскали его, пока он не сообщил, что все обследовал и обнаружил пробоины.
Я следил, не появятся ли акулы. Наконец он велел вытягивать. И вот уже мистер Эбби сидит на палубе, красный от перенапряжения, и постепенно приходит в себя. Мы все столпились вокруг него в ожидании.
– Две пробоины,- сообщил он.
– Я помню три попадания, может быть, четыре, – сказал я.
– Ну, я нашел только две течи. В одном месте обшивка прогнулась. А здесь,- он хлопнул по палубе, – ядро застряло в корпусе, как пробка.
– Как насчет ремонта? – спросил капитан.
– Законопатим. – Эбби закашлялся от попавшей в горло соленой морской воды. – Перед погрузкой придется подремонтировать основательнее.
Он снова спустился за борт и заткнул дыры смоленым брезентом. Но течь все равно осталась, хотя вначале и небольшая. Затем вода стала прибывать все интенсивнее, в каждую вахту мы откачивали ее по часу, когда на десятый день после выхода из Кингстона дошли до островов испанской Вест-Индии. Теперь мы шли на восток мимо островов с зелеными лесистыми холмами, и Баттерфилд снова расшторил свою каюту, впустив в нее свет и воздух. Днем нас подгоняли соленые пассаты, ночью бризы, приносившие ароматы джунглей.
Воды поступало все больше и больше, приходилось откачивать круглые сутки, стало ясно, что мы не сможем дойти до Тринидада. Эбби вдруг «озарила» идея, что должна быть третья пробоина.
– Придется задержаться, – решил он. Горн знал подходящее место, широкий пляж
в устье реки на побережье Венесуэлы. Он сказал, что там веками ремонтировались испанцы и пираты.
– Вы сможете там найти дублоны, мастер Джон! – добавил он, широко улыбаясь.
Бухта, в которую мы вошли, оказалась прелестным уголком. Именно такими представлял я себе тропики Вест-Индии. Кокосовые пальмы громадными зонтами склонялись над обширным пляжем, покрытым серебристым песком. Мангровые деревья опирались на свои корни, как будто готовые зашагать по воде. Сразу за ними начиналась растительная неразбериха. Деревья, лианы, папоротники и лишайники перепутались в буйном зеленом хаосе. Из влажной гущи джунглей вытекала река, коричневая от грязи и извилистая, похожая на живую змею.
Всплеск нашего якоря поднял в воздух тучи пестрых птиц. Убрав паруса, мы высыпали на берег. Все, кроме Горна. Он привязал свою койку между вантами и фок-мачтой, натянул над ней брезент и улегся, чтобы, как он нам сказал, увидеть во сне юных туземок.
Мы веселились, как дети: швырялись кокосами, плескались в нагретой солнцем воде. Я покопался в песке, но дублонов не обнаружил. Можно было подумать, что мы попали в рай, если бы не бесчисленные мошки.
В Англии ничего подобного нет, сравнивать не с чем. Это длинноногие создания с парой прозрачных крылышек, вооруженные длинным острым шипом вместо носа, которым они высасывают кровь. Несметными полчищами набросились они на нас с тонким противным жужжанием. Эбби назвал их комарами. Из-за них мы вскоре покинули пляж и приступили к работе. Предстояло накренить «Дракона», положить его на бок.
Мы переместили все пушки к одному борту. Затем канат от кабестана протянули через топ мачты к мангровому дереву на берегу. Его ствол, толстый, как бочка, был испещрен шрамами, напомнившими мне шею человека, которого однажды вешали. Пришлось мне повидать и такое. Но на этом стволе запечатлелись отметки многих мореплавателей, большинство старые, но были и свежие. После этого, вращая кабестан, мы положили «Дракона» на борт, как громадного деревянного зверя.
Дядя Стэнли вбил себе в голову, что ему нужен попугай. Он взял плоскодонку, посадил на весла балбеса Маджа и отправился вверх по реке осуществлять свой замысел. Мы же принялись отскребать борт.
Мы соскоблили акры всевозможных водорослей, тонны рачков, мидий и иных ракушек, а также прыскающих водой губок. Эбби обнаружил отверстие, через которое поступала вода. Ядро разбило доску обшивки намного ниже ватерлинии. Дыра была почти с кулак величиной.
– Три попадания.- Канонир великодушно признал мою правоту.
– Или больше.
– Нет, только три. – Он сверкал стекляшкой, зажмурив здоровый глаз. – Разве что в другом борту.
– Нет, возразил я в свою очередь. – Все с этого борта.
– Посмотрим, – не спешил соглашаться упрямый Эбби.
Он отодрал от пробоин свои смолистые пластыри, вырезал поврежденные участки и заменил их заплатами из здорового дерева, плотно законопатив швы. Стук и звон его стальных инструментов не давал птицам успокоиться, и они все время кружили над нами пестрой каруселью. Немного краски, немного смазки – и корпус столь же крепок, как в день спуска на воду. Точнее, одна сторона корпуса.
На следующий день мы накренили «Дракона» на другой борт и снова отскребали океанскую живность. Эбби простукал каждую доску, но и невооруженным глазом было видно, что этот борт не пострадал в неравном сражении. К возвращению капитана и Маджа с их второй экскурсии по реке «Дракон» уже покачивался в устье.
Увидев приближающуюся парочку, я не смог сдержать улыбку. В лодке были места для двух гребцов, но греб лишь дядя Стэнли, греб лениво, еле шевелясь. Мадж, развалившись, полулежал на корме. Между ними столь же мирно восседал пестрый попугай. Когда они приблизились, оказалось, однако, что это вовсе не птица, а лишь пучок перьев, воткнутых в половину кокоса, довольно искусно изготовленный муляж. Лодка их двигалас