– Будем держать по ветру, – предложил Горн. – К рассвету ветер стихнет.
Я кивнул:
– Ладно.
Если Горн спокоен, значит, повода для волнения нет. Я спустился на камбуз и положил в ведерко хлеб, сыр и немного вяленого мяса. Добавил бутылку воды, снял с крюка фонарь и прошел к «Пещере».
Громко постучав, л крикнул:
– Капитан Грейс! Отойдите от двери!
Брякнули цепи. Я поставил ведро и отодвинул засов. Дверь, скрипя, открылась.
Этого момента я боялся больше всего. Каждый раз, открывая дверь, я ожидал, что освободившийся от цепей Грейс бросился на меня. Каждый раз я напрягался, чтобы успеть снова захлопнуть дверь.
Я вытянул вперед фонарь и просунул его в дверь. «Пещера» воняла потом и испражнениями. В ней отдавались шум волн и скрип корпуса. Гнуснее темницы я нё мог себе представить. И качка ощущалась здесь сильнее всего. Бартоломью Грейс сидел спиной к обшивке. Лицо казалось призрачно-белым. Уже неделю он не видел солнца.
Меня всегда ужасало его лицо: разошедшиеся глаза, дыра вместо носа, сожженные губы. Но тут я сквозь ненависть и страх ощутил какую-то жалость.
– Я принес вам еду.
Он едва взглянул на ведерко.
– Мы свернули на юг, – сказал он.
Меня удивила его осведомленность.
– И парусов слишком много, значит, народу не хватает.
Казалось, он ждет ответа, но я не собирался поддерживать беседу. Я подтолкнул к нему ведерко.
Грейс вытянул свою клешню и схватил ведро. Я отошел к двери,
– Лихорадка? – гадал он. – У вас тоже?
Я покачал головой. Его ужасный взгляд задержался на мне, прежде чем обратиться к ведру. Он взял бутылку и сразу выпил половину. Потом принялся за еду, и оторвал зубами солидный кусок хлеба.
– У капитана лихорадка?
– Ведро верните, – потребовал я.
Он слабо пихнул ведро. Чтобы его забрать, надо было войти.
– Я слышал, как он толкует сам с собой. Свихнулся, бедняга. – Он видел, что я не отвечу. – Кто ведет судно? – Он схватил сыр и начал грызть с краю. – Конечно, не вы.
«Дракон» резко нырнул. Пустое ведро подпрыгнуло, за спиной Грейса заскрипел форштевень. Пират отвернулся, я вытянулся и схватил ведро. В глазах Грейса появилась злость.
– Вы несетесь, сами не зная куда. Сейчас вас гонит один ветер, потом погонит другой, а вы ни на что не отважитесь и будете игрушкой ветров. Потом вас настигнет шторм или ошибется рулевой – и вы лишитесь мачт или потопите шхуну.
– Постараемся не утопить.
– Снимите с меня эти железки. Освободи меня, парень, и ты станешь богатым человеком. Джентльмен удачи – это звучит гордо. – Он сопроводил эти слова подтверждающим жестом,
– Пират – это звучит гнусно, – возразил я.
Это слово его распалило.
– Черт тебя дери! – заорал он.- Щенок. Вы погубите судно, а когда будет уже поздно, вспомните обо мне. Все равно приползете просить о помощи.
– Всего доброго, капитан Грейс, – сказал я, отступая.
Он рванулся в оковах. Цепи натянулись так сильно, что мне показалось, он вырвет крепления из палубы. Я отпрянул со своими ведром и фонарем.
– Спасайся! – захохотал он, звеня цепями. Я запер дверь. Но из-за нее слышался голос Бартоломью Грейса:
– Я не вечно просижу взаперти, мой мальчик. И месть моя будет ужасной.
24. Гость-призрак
Перед зарею призрак нашего пушкаря покинул судно. Дух бедного Эбби, если он и посетил капитана, исчез, к тому моменту, когда мы взяли, наконец, верный курс.
Шквал миновал. Мы продолжали путь к Англии по морю, похожему на поле, покрытое валунами, такие круглые и беспорядочно разбросанные по поверхности волны вздымались вокруг «Дракона».
Горн вытряхнул из койки Маджа. Этого оказалось недостаточно, чтобы разбудить толстяка. Горн вытолкнул его по трапу на палубу и уже наверху пихнул к мостику.
Мадж запрыгал, как жаба, потом, все еще зевая, схватился за штурвал.
Мы оставили судно на его попечение и отправились спать. Но я заглянул к капитану, который лежал на спине в постели, но не спал.
– А, Джон, – обрадовался он. – Входи.
– У вас никого нет? огляделся я;
Он нахмурился:
– Что ты несешь? Кто у меня может быть?
«Слава богу, – подумал я, – капитан пришел в себя». О происшествиях минувшей ночи он ничего не помнил, полагая, что проспал до утра. Не стоило рассказывать ему о визите призрака Эбби.
– Ох, как я устал,- сказал капитан.- И все тело ломит. Но от завтрака, пожалуй, не откажусь.
Я глянул в световой люк:
– Мадж у штурвала.
– Черт. – Он вздохнул. – Ладно, подожду.
Добравшись до каюты, я мгновенно заснул, убаюканный качкой. Спал я и в полдень, когда капитан взял свой секстант и поправил курс. Проснулся я ближе к вечеру. Горн снова стоял у штурвала, негромко напевая свою песню. Он кивком показал на световой люк. Там сидел за столом капитан и наворачивал сыр и намазанные толстым слоем джема куски хлеба. С ним сидел Дашер и интенсивно жевал, как будто не ел целую вечность. Я им позавидовал.
– Капитану лучше,- сказал я.
– Пока что лучше, поправил меня Горн. Ответ меня озадачил.
– Так может протекать лихорадка. Через денек-другой капитан снова сляжет.
И действительно, те, кто сошел на берег на Луис-Пенья, выздоровели только для того, чтобы снова слечь. Вот и Мадж пополз к своей висячей койке.
Дашер подозревал, что Мадж симулирует.
– Хитрый бес,- возмущался он, тряся головой. – Я тоже так могу.
Но Дашер не отлынивал, от работы. Он то стоял у штурвала, то управлялся с парусами, всегда в своем развевающемся плаще и потешных винных бурдюках. Ему все казалось, что мы ползем еле-еле. Он часто узнавал пройденный путь и сравнивал его с чем-то известным.
– Сто пятьдесят миль, – ухмылялся он. – Ну, все-таки от Рамсгейта до Портсмута протопали. А то и больше. – И тут же: – Подумать только, я ни разу не был в Портсмуте.
Он не находил себе места в штиль и трепетал в шторм. Он терпеть не мог наши отклонения от курса, но мы всегда предпочитали идти по ветру, потому что Горн опасался за такелаж.
– Вон как трясет фок-мачту! -< озабоченно обратился он ко мне во время одного из шквалов. И был прав. Когда поднимался ветер, она тряслась сильнее, чем Дашер, вызывая вибрацию других мачт, издавая низкое гудение, которое становилось громче, когда усиливался ветер.
– Не сломается? – отращивал я.
– Нет, если идти по ветру, -~ успокаивал Горн.
Поэтому мы стали игрушкой ветров, как выразился Грейс. Крестики на карте капитана выписывали зигзаги, а однажды даже петлю, когда ветер вдруг подул с востока. И все же мы продвигались к Англии. И оставалось уже три сотни миль – от Дувра до Девона, как заметил Дашер, – когда капитан наш снова слег.
Я как раз выдал Грейсу его вечерний рацион и задвигал засов, когда услышал голос Баттерфилда:
– Что это у тебя там, Джон?
– Как, вы забыли, дядя Стэнли? Там Бартоломью Грейс
Он повторил имя, как будто услышал его впервые.
– А почему его разместили в «Пещере»?
Я взял его за руку.
– По вашему приказанию. Он с «Апостола», припоминаете?
– Да, конечно, – согласился он, хотя видно было, что ничего не вспомнил. – Экий я, однако. – Он поднял руку ко лбу. – Боюсь, я немножко не в себе сегодня.
Я отвел его в каюту и усадил на постель. А следующим утром он обрадовано встретил меня, к моему большому облегчению.
– Джон,- улыбнулся он,- хорошо, что ты пришел. У меня для тебя приятные новости.
Я присел у его ног. Он выглядел усталым, но добродушным и здоровым.
– Знаешь, Джон, у меня этой ночью был твой отец.
Сердце мое упало.
– Нет, нет, не бойся. Он был у меня лишь минутку, но успел сказать, что гордится тобой. Он пожелал тебе семь футов под килем и надеется скоро тебя снова увидеть.
Меня испугала мысль о смерти моего отца, хотя я и пытался отогнать это дурацкое суеверие. Ведь это его призрак посетил «Дракон», как и призрак покойного Эбби.
– Вы впустили его в окно? – спросил я.
– Конечно нет, что за глупости ты говоришь, Джон. Он вошел через световой люк.
Я покинул капитанскую каюту сам не свой. Но Дашер встретил меня веселым смехом.
– Эгей! Что это ты такой кислый? Смотри, не зацепись подбородком за палубу!
– Капитан, – пробормотал я.
– Что случилось?
– Посмотри сам.
Дашер пошел вниз и вернулся расстроенным.
– Совсем с ума сошел. – Он подражал голосу Баттерфилда: – «Лихой, как? Томми кто?» Можно было подумать, что он меня увидел впервые.
И вот наступил полдень, и некому определить наше местоположение. Дашеру очень хотелось узнать, как далеко мы от дома, и он подзуживал меня взяться за секстант.
– Нет, – отказывался я.- Не могу, не умею, не обучен.
– Пусть Горн попробует.
Он часто ссылался на Горна, раздражая меня, но я все же призвал его на корму и объяснил положение.
– Вы хозяин, мистер Спенсер, – ответил Горн.- Я исполню любой ваш приказ. Но этого сделать не могу.
– Но почему?
– Когда речь идет о числах, я теряюсь.- Он опустил голову, – Я простой матрос, мистер Спенсер.
– Но вы говорили…
– Приврал, мистер Спенсер. Слишком я прост для офицера.
Он вдруг показался меньше, проще.
– Но вы знаете, как прокладывать курс. Вы же направлялись в Африку.
– И я шел верным курсом?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – Он еще уменьшился. – Я неграмотный. Читать не умею. Своего имени написать не могу.
Я вспомнил птицу в судовом журнале, изображение альбатроса, который теперь казался реальным.
– Я так же могу найти путь в Англию, как станцевать кадриль в Виндзорском замке.
Дашер засмеялся своим высоким болезненным смехом, который я слышал от него лишь в самые отчаянные моменты.
– Сначала доставь нас к нему, а потом и станцуешь.
– Уймись,- бросил я ему. Мне показалось, что все наши действия, все, что мы предпринимали во время путешествия, можно представить себе как костяшки домино, стоящие на столе рядышком. Вот Горн поднимается на борт, вот Эбби со своими пушками, работорговец на Ямайке, «Апостол» и шторм. И все они падают, сбивая друг друга, все наши усилия идут прахом.