Часть 2. Общие проблемы заблуждения в области философского познания
Истина есть пробный камень самой себя и ложного
1. Предварительное замечание относительно хода исследования
Вопрос, к ответу на который мы теперь приступаем, есть вопрос о том, в каком месте в совокупности обеих форм философского познания может вкрасться заблуждение, какие структурные моменты в выстраивании – как непосредственного восприятия, так и умозаключающего познания – будут непосредственно поражены той болезнью познания, которую представляет собой заблуждение, и каким образом эти моменты при этом изменяются. Следует особо отметить, что речь здесь должна идти еще не об анализе обстоятельств, «приводящих в действие» заблуждение, то есть об исследовании тех субъективных факторов, которые являются решающими для изменений в нормальном познании, но об анализе самих этих изменений. Этот анализ приводит нас к точке, в которой своеобразие заблуждения более не должно пониматься исключительно исходя из исследования акта [познания], но в которой необходимо ввести в рассмотрение также и отношения, находящиеся на стороне объекта. В определенном месте проблематика заблуждения выводит за гносеологические пределы в сферу общих онтологических структурных проблем. Лишь после исследования и этой второй проблемной области оказывается заложенным фундамент для установления вызывающих [заблуждение] факторов, «мотивов заблуждения» (sit venia verbo[214]).
Прежде всего, должно быть осуществлено исследование заблуждения в области непосредственного восприятия.
2. Общие моменты заблуждения и познания
Место, в котором акт познания может оказаться нарушенным и оборачивается заблуждением, на первый взгляд сразу не обнаружить. Так как познание и заблуждение не отличаются друг от друга in toto[215], для того, чтобы достичь определяющего места [их] разветвления, потребуется более тщательный анализ тех различных стадий в процессе познания, которые были исследованы в предыдущей главе. Необходимо выявить частичную тождественность и остающееся расхождение познания и заблуждения – и, прежде всего, в непосредственном восприятии.
К моментам, общим для заблуждения и познания, в первую очередь принадлежит то, что можно было бы назвать «ситуацией познания». И в заблуждении субъект противостоит миру предметного, будучи обращенным к нему. В частности, в заблуждении, особенно в области непосредственного восприятия, именно мир непосредственно доступных сущностей и сущностных положений дел есть тот мир, который «противостоит» субъекту. В заблуждении субъект также обращен к этому миру органом своего восприятия, который один лишь способен установить с ним духовный контакт. Там, где такая объективная сфера и этот орган субъекта не приходят в соприкосновение друг с другом, никогда не может идти речи о заблуждении того типа, который подлежит исследованию. При этом в данном аспекте важно лишь то, чтобы орган непосредственного восприятия действительно был приведен в действие, что может иметь место также и тогда, когда субъект не отдает себе ясного отчета в том, что он приводит этот орган в действие.
Таким образом, полагание друг напротив друга бытия и духа еще не принадлежит к тем моментам, в которых разнятся заблуждение и познание. Это находит выражение и в том, что такое противополагание в действующем сознании (Vollzugsbewußtsein) в обоих случаях дано одинаковым образом. Всегда, когда мы ошибочно считаем что-либо постигнутым в непосредственном восприятии, мы осознаем себя в качестве духовных сущностей перед лицом некоего неизменного наличного. Также и там, где рефлексия над этим действующим сознанием в описании отношения духа и бытия идет по ложному пути, отношение остается тем же. Оно остается тем же вне зависимости от того, ведет ли акт, который развертывается из этого противополагания, к верному или ошибочному познанию.
Но не только этот момент общей ситуации познания расположен до разветвления духовного акта на познание и заблуждение. Фактор, который следует считать наиболее существенным во всем комплексе непосредственного восприятия, также обнаруживается как в познании, так и в заблуждении. И в заблуждении духу нечто даруется, он получает от предметного и воспринимает предметное. Где отсутствует этот момент, где за обращением к вещи не следует никакого впечатления духа через наличное (das Bestehende), наступает простой сбой познания, ignorantia[216]. Но в действующем сознании оно весьма существенно отличается от всякого подлинного или же мнимого познания. Тот, кто ничего не воспринимает от вещи, кто не озарен никаким моментом в предметном, тот не может также осознавать, что он познает. Однако для заблуждения, как уже неоднократно подчеркивалось, является существенным формальное сходство того, что при этом дано в действующем сознании, с тем, что доставляет действующее сознание в процессе подлинного познания.
Конечно, восприятие от вещи и сознание объективности, т. е. сознание восприятия действительно наличного, суть моменты, которые сами по себе не свойственны заблуждению. Условия, делающие возможным существование заблуждения, наличествуют не для всех выше разработанных уровней данности. Высший уровень данности наличного, а именно, очевидность, лежит вне сферы заблуждения. Там, где наличное как таковое открыто предстает духу, он в состоянии также его постичь и, следовательно, не может заблуждаться. Таким образом, поле заблуждения простирается только «ниже» этого высшего уровня. Следствием этого факта является то, что применительно к уровню данности сфера заблуждения и сфера неадекватного познания оказываются идентичными. При этом сам собой возникает вопрос об отношении обоих явлений друг к другу, вопрос, имеющий решающее значение для всей проблематики заблуждения.
3. Заблуждение и неадекватное познание в их общем отношении друг к другу
Ввиду факта одинаковой протяженности рассматриваемых уровней данности сначала могло бы показаться, будто заблуждение вообще следует интерпретировать как неадекватное познание; такой тезис нередко и выдвигался. Рассматривать все процессы познания как попытки приближения к некоторой никогда в действительности не достижимой истине свойственно, в первую очередь, определенным умеренным тенденциям в русле исторического релятивизма. Говорят: нет познания, которое действительно вело бы к абсолютной истине; с другой стороны никогда не найти и такого познавательного усилия, которое не содержало бы хоть крупицы истины. И то, что называли заблуждением в прежние «догматические» времена, было ни чем иным, как приближением к истине и всегда содержало в себе что-нибудь истинное.
Выдвинутый выше тезис о том, что в каждом заблуждении не только общая ситуация познания должна быть такой же, как ситуация в истинном познании, но и что определяющий [для познания] момент подлинного контакта с вещью также наличествует и в заблуждении – что и в заблуждении дух воспринимает нечто от предметного – кажется на первый взгляд согласующимся с указанным релятивистским положением. Кажется, будто тем самым заблуждение должно было бы истолковываться как неадекватное познание. Тем не менее, такой вывод ни в коем случае нельзя сделать из вышеприведенного тезиса. Напротив, несмотря на определенные сходные черты, заблуждение следует строго отделить от неадекватного познания.
В неадекватном познании имеет место действительное соответствие между предметным положением дел и познанием. Только познание это, как уже было объяснено выше, является неполным в экстенсивном или в интенсивном отношении. В нем либо постигается отдельный аспект вещи, к которому, для того, чтобы осуществилось адекватное познание, должны быть присоединены и другие аспекты, либо же в нем достигается только относительный уровень разграничения, при котором внутренняя структура предметного схватывается как бы только приблизительно, закладываются лишь основания познания внутренней сущностной полноты – [при этом] вещь показывает свои существенные черты в некоторой неопределенности и общности. Добавлением недостающего и большей дифференциацией неадекватное знание может быть переведено в адекватное.
В заблуждении, напротив, имеет место действительное несовпадение. Вещь ведет себя совершенно иначе, нежели ошибочно считает или формулирует в суждении субъект. Неадекватное познание не только нуждается в дополнении и уточнении, но и способно к нему, тогда как в заблуждении путь к подлинному и адекватному познанию закрыт. В неадекватном познании остается еще идти дальше, в заблуждении необходимо повернуть назад. Следующий лишь схематически намеченный пример призван пояснить это обстоятельство.
Речь идет о затронутом выше в другой связи вопросе об отношении, связывающем конкретные вещи и соответствующие им идеальные образы, сущности. Истинному, но неадекватному познанию могло бы соответствовать такое утверждение: конкретные вещи находятся в некотором необратимом отношении зависимости к своим сущностям. Требуется сделать существенное уточнение в границах класса необратимых отношений зависимости, чтобы адекватно постичь то, что при этом имеет место. Напротив, налицо заблуждение, когда выдвигают тезис: конкретные вещи находятся в отношении причинной зависимости к своим сущностям. Если в первом случае посредством выбранной общности формулировки этого отношения путь к адекватности с помощью разграничения остается открытым, во втором случае из-за ложного разграничения он отрезан.
4. Значение языковой области для отграничения заблуждения от неадекватного познания
Нетрудно представить себе ситуацию, очень часто возникающую in concreto[217], при которой открытость неадекватного познания в направлении адекватности, еще сохраняющаяся в не сформулированных словесно познаниях, а также в чистой conceptus mentis[218], устраняется лишь в результате речевой фиксации; при этом неадекватное познание обращается в заблуждение. В моменте вступления в область языка познавательное усилие как бы кристаллизуется; прежде аморфное содержимое мысли принимает устойчивую форму. Тенденция к определенности заложена в сущности языка. Хотя выражения, носящие сравнительно частный характер, в имеющемся словарном запасе, посредством которого обычно воссоздается то, что постигнуто как имеющееся в наличии, в целом многочисленнее выражений, находящихся на более высоком уровне общности, тем не менее, развитие языка начинается с наименования по большей части специфически разграниченных отдельных предметов и лишь весьма постепенно достигает в процессе своего становления более общих классов. Так, в немецком языке, если оставаться в рамках вышеприведенного примера, нет отдельного слова для общего класса необратимых отношений зависимости, тогда как для спецификаций последнего имеется ряд простых в языковом отношении выражений (оригинал – изображение, причина – действие, основание – следствие и т. д.). Передать посредством языкового выражения вещь столь же совершенно и отчетливо, как она предстает перед субъектом в своей данности, и, с другой стороны, выразить ее лишь в этой степени, не более частным образом, нередко представляет собой совершенно особую трудность.
Так как языковая сфера имеет для более тщательного размежевания неадекватного познания и заблуждения особенное значение, допустимо сделать одно замечание общего характера. Человеческая речь – прежде всего, та, что используется для обозначения общих и не относящихся к восприятию положений дел, всегда словно бы несет с собой некий несформулированный призыв к присущему интенции со-осуществлению, некое невидимое «нотабене». Речь – всегда только лишь указание к такому со-осуществлению, она с большим или меньшим успехом стремится добиться этого со-осуществления по возможности недвусмысленно. Никакое высказывание не может само по себе предохранить от ложного толкования, ибо в языковой среде наличное по отношению к выражаемому не образовано из нейтрального материала, – имеющийся язык относится к отдельному значению не так, как мрамор к скульптуре, – и выраженное в языке находится в намного более тесной связи с ним. Язык не может ни заменить, ни просто повлечь за собой движение духа к тому, что в нем сформулировано. Он всегда – и тем более, чем труднодоступнее подразумеваемое, – до определенной степени нуждается в доброй воле и умственных способностях слушающего или читающего, чтобы уже заложенная в нем функция репрезентации положения дел (Sachverhaltsvergegenwärtigung) могла осуществиться.
Словесно сформулированное неадекватное познание есть, следовательно, такое, в котором языковая формулировка оставляет открытой возможность правильного понимания, не устанавливая такое правильное понимание фактически. Часто это вопрос объективной интерпретируемости языкового выражения, от ответа на который зависит, наличествует ли еще неадекватное познание, или уже заблуждение. Прежде всего, в том, что касается метафор и сравнений, которые в области философского языка обладают совершенно незаменимой функцией, лишь дальнейший контекст может показать, было ли сделано ошибочное утверждение или же путь к соответствию еще открыт. Так, в случае вышеназванного примера формулировку отношения как отношения между «изображением» и «оригиналом», могли бы признавать неадекватным познанием до тех пор, пока из области, на которую распространяется это сравнение, не выводят никаких следствий, которые не присущи постигаемому положению дел. На эти проблемы здесь может быть лишь вскользь указано, мы вновь вернемся к ним в другой связи.
5. Характер действующего сознания в неадекватном познании и при заблуждении
Остается еще нерешенным вопрос, отличается ли неадекватное познание от заблуждения лишь объективно, т. е., в своем принципиально различном отношении к наличному, или же они отличаются друг от друга также и субъективно, т. е., специфическим качеством, которым всегда обладает присущее акту действующее сознание.
Тогда как к сущности заблуждения относится то, что заблуждающийся субъект не замечает несовпадения между познанием и действительно наличным положением дел, при неадекватном познании не только возможно, но даже в порядке вещей, когда неадекватно познающий субъект в то же время сознает, что дополнение и разграничение предстоит еще провести. Разумеется, зашли бы слишком далеко, если бы стали утверждать, что всякий раз должно было бы иметься ясное и отчетливое осознание факта неадекватности. Здесь имеется целая шкала оттенков. Граничный по отношению к заблуждению случай очевидно представляет собой ситуация, когда неадекватное познание оценивается как адекватное, и постоянно подстерегающая его опасность обернуться заблуждением лишь фактически оказывается обойденной. Мыслимо такое неадекватное познание, которое только случайным образом (как in mente[219], так и в языковом выражении) остается открытым для дополнения и, соответственно, для разграничения, без того, чтобы стремящийся к познанию субъект знал что-либо об этом состоянии «неустойчивого равновесия».
Другой особый случай имеет место тогда, когда познающий субъект точно знает, в каком направлении должно осуществляться соответствие его до сих пор неадекватного познания, но оказывается не в состоянии достичь такой данности предметного, чтобы суметь действительно следовать в этом направлении, вступить на путь к соответствию. Здесь налицо содержательно наполненное сознание степени данности и вместе с тем степени адекватности познания. Между двумя этими полюсами лежат многие промежуточные уровни оттенков осознания достигнутой степени адекватности. Как для самой области предметного – что было показано выше – между первым проблеском понимания и очевидностью находится шкала степеней данности, так и в отношении осознания степени адекватности имеется подобная же шкала.
Важной отметкой на этой шкале является уровень содержательно еще не отделенного общего сознания неполноты и предварительного характера данности, лежащей в основе акта познания, недифференцированное общее сознание неадекватности акта. На этом уровне субъект знает, что он должен сделать общую оговорку дальнейшего дополнения и разграничения, что рядом со своими утверждениями он как будто бы должен написать «в определенном отношении», хоть он и не в состоянии указать как-либо направление этого отношения. Но и тогда, когда сознание неадекватности отступает так далеко, что практически перестает играть роль, одно лишь это обстоятельство – как уже указывалось ранее – не превращает неадекватное познание в заблуждение. Только когда объективно становится невозможным добавление ведущего к адекватности дополнения, вносящего однозначность толкования, когда путь познания в этом направлении оказывается закрытым, когда дополнение, отправляясь с исходной точки неадекватного познания, следует в неверном направлении, лишь тогда начинается область заблуждения. Тогда наступает такое состояние, в котором только лишь поворот назад (das Umkehren), а не дальнейшее продвижение, ведет к истине.
6. Роль intellectus agens[220] в возникновении заблуждения
Выше отмечалось, что и в заблуждении духу даруется нечто со стороны вещи, даже если это лишь отдельные моменты. Там, где вещь говорит все, что она имеет сказать, где она дана в соответствии со своим всеобъемлющим так-бытием (Sosein), то есть в случае очевидности, не существует возможности заблуждения. Таким образом, место заблуждению есть лишь в случае частичной данности (в экстенсивном или интенсивном отношении). С другой стороны, заблуждение никогда не происходит за счет того, что действительно дано; на самом деле воспринятые аспекты вещи как таковые никогда не ведут к заблуждению. Но к заблуждению не ведет и простое отсутствие данности объекта. Последнее влечет за собой в самом радикальном случае чистое незнание, отсутствие познания, ignorantia. В глубинной области познания имеется – как было замечено уже Аристотелем[221] – исключительно владение или не-владение, соприкасание или не-соприкасание духа и бытия. В этой сфере есть место только для познания или для ignorantia. Никогда, следовательно, заблуждение непосредственно не восходит прямо к вещи, оно никогда не является прямой функцией бытийного дара. Сферу источника заблуждения нужно искать скорее в активных функциях, которыми в процессе познания обладает субъект.[222] Здесь возникает такое изменение процесса, которое ведет к тому, что субъект впадает в заблуждение вместо того, чтобы познавать.
Тогда как actio[223] в подлинном познании заключается во внутреннем следовании за артикуляцией сущего и на каждом шагу находится в строгой зависимости от вещи, actio заблуждения есть удаляющая от сущего, самовольная actio. Заблуждение не есть со-осуществление (Mitvollzug) с имеющим место, но происходящее в пустом пространстве, оторванное от вещи движение intellectus agens. Между тем как неадекватное познание в активном со-осуществлении наличного заходит лишь так далеко, как это наличное открывает себя субъекту, заблуждение самостоятельно заполняет пробелы данного (die Lücken der Gegebenheit). Уже в conceptus mentis такая actio может самостоятельно заполнить дарованный образ сущего, не свободный от пробелов, однако прежде всего эта actio проявляется там, где оно порождает жестко сформированную структуру языкового выражения – суждение.[224]
7. «Вымышленное положение дел» как коррелят заблуждения
Сформулированное в таком суждении не находится в сфере имеющих место положений дел. Это суждение устроено не так, что оно, по меньшей мере, – как в суждениях, вытекающих из неадекватного познания, – могло бы быть поставлено в определенное соответствие с действительно имеющим место положением дел; здесь с самого начала в области сущего не имеется никакого непосредственного коррелята. Однако с другой стороны, суждение, которое следует классифицировать как заблуждение, также нельзя охарактеризовать как некое бессмысленное нагромождение слов; сформулированное [в нем] имеет форму положения дел. Действующее сознание в этом случае также определяется как обладание и формулирование положений дел, поскольку по своей форме оно не отличается от возникающего в подлинном познании. Но между тем как субъект ошибочно полагает постигнутым действительно имеющее место положение вещей, на деле он поглощен вымыслом, чем-то таким, для чего в дальнейшем будет использоваться термин «вымышленное положение дел».[225]
Уже говорилось, что actio заблуждения есть оторванная от бытия, выпадающая из глубокой погруженности в дарованное actio. Тем не менее, она не является полностью отвлеченной от вещи. Заблуждение оказывается связанным с объектом не только при пассивной отношении, в восприятии от предметных моментов; частичная связанность с вещью до некоторой степени обнаруживается также и в активных элементах. Уже тот факт, что в действующем сознании эта actio проявляется как происходящий в процессе познания перебор и словесное воспроизведение объективных, ранее обнаруженных структур, дает повод предположить, что оторванность от сущего не является абсолютной и радикальной. Также и при непосредственном анализе выявленных заблуждений оказывается, что заблуждение должно рассматриваться как переплетение (Verweben) подлинных моментов вещи с мнимыми, как частичный холостой ход (Leerlaufen) intellectus agens, как не полностью прилегающее к линиям бытия, а местами свободно парящее мышление – но не как совершенно произвольный вымысел. Тогда как неадекватное познание оставляет непостигнутое открытым, заблуждение заполняет его чуждыми природе вещи элементами, при этом оно [заблуждение] все же не состоит исключительно из «беспредметности» («Unsachlichkeit»).
8. «Вымышленное положение дел» и «объективная видимость»
Не только в пассивных, но и в активных элементах в заблуждении не господствует абсолютная оторванность от вещи; и заполнение не-данного с помощью intellectus agens не является чисто произвольным. Здесь также сущее в определенной степени является основополагающим. Сознание соответствия вещи, присущее заблуждению, может быть конституировано лишь тогда, когда субъект способен рассматривать свою actio как соответствующую вещи. Абсолютно произвольно вымышленные моменты субъект не может считать найденными, считанными с вещи, еще в действующем сознании они выступали бы как выдуманные. На стороне объекта должно иметься нечто такое, что в состоянии служить достаточным основанием для того, чтобы actio заблуждения пошла именно по такому и не по какому-либо иному руслу. Здесь вступает в свои права важнейшее понятие «объективной видимости» («objektiven Scheins»), которое играет огромную роль в кантовской критике. Всякое заблуждение имеет свое основание в такой объективной видимости в области наличного.[226]
Вместе с тем, в отношении «вымышленных положений дел» необходимо сделать дополнительное замечание. При этой зависимости заблуждения от объективной видимости, наличия вообще некоторого подобного положению дел (sachverhaltsartiges) образования, имеющего вымышленную природу, явно недостаточно для того, чтобы наделять акт, в котором оно намечено, суждение, в котором оно получает формулировку, характером «заблуждения». Не всякое подобное положению дел образование – т. е. образование, которое обладает формальными свойствами положения дел, – может «являться» субъекту как наличное, не в отношении каждого такого образования субъект способен убедиться в том, что оно могло бы иметь место. Хотя нечто такое, что формулируется в предложении «Суждения суть зеленые», и является подобным положению дел образованием, ибо в этом предложении высказывается, что объект характеризуется некоторым свойством, такое подобное положению дел образование следует считать «вымышленным», поскольку оно не имеет места, – тем не менее, с первого взгляда очевидно, что предложение, в котором формулируется подобного рода связь, никогда не может быть результатом ошибочного акта познания, заблуждением. То, что здесь отсутствует, – разительность примера отчетливо позволяет этому проступить – есть как раз та «объективная видимость», о которой мы говорили. Встает также вопрос, какими свойствами должно обладать вымышленное положение дел для того, чтобы оно могло считаться наличным, или, выражаясь по-иному, чтобы оно могло выступать в качестве содержания заблуждения, – то есть вопрос об отношении вымышленного положения дел и объективной видимости.
Заблуждение возникает – как было объяснено выше – в оторванной от вещи actio intellectus agens, которая принимается субъектом за то, что характеризует эту actio в действительном познании: за духовное со-осуществление структуры предметного. Для того, чтобы при этом действии, которое должно идти рука об руку с пассивным восприятием, всегда подлинным, хоть и не всегда полным, у субъекта могло сложиться впечатление, будто он делал лишь то, что присуще intellectus agens в действительном познании, возникающее в этой actio как неподлинное образование фиктивное положение дел должно находиться в определенном объективном отношении близости к действительно имеющему место положению дел (в некоторых обстоятельствах – к нескольким). Это фиктивное положение дел должно обладать частичным сходством с тем, что действительно имеет место. Чем ближе к действительно наличному находится фиктивное положение дел, чем более они сходны, тем чаще остается незамеченным частичный отрыв интеллекта от вещи, тем легче субъект может вообразить, будто его actio – естественная для intellectus agens и не отдаляющаяся от объекта – обладает «объективностью». Действующее сознание в таком случае ничего не дает знать о роковом отдалении, и остается наделенным тем свойством, которым оно обладает в подлинном познании.
9. Вымышленное положение дел как продукт intellectus agens
В то время как в познании intellectus agens ничего не создает, в заблуждении у него имеется специфический продукт, он, пусть даже бессознательно, создает нечто такое, что существует только по милости его actio. В заблуждении intellectus agens приобретает прямо-таки новый уровень активности, он развивает своего рода «сверхдеятельность» («Überactio»). Его способность к этому конечно не означает никакого бытийного совершенства, но метафизически должно интерпретироваться как упразднение той связи, которая принадлежит к подлинному бытийному совершенству интеллекта.[227] То, что intellectus agens способен оторваться от тесного контакта с вещью, что он по отношению к бытию независимо варьируется, ставит человека в необходимость затратой внутреннего усилия удержать его в контакте с вещью, побороть тенденцию к свободному парению с помощью полной бдительности и посредством той загадочной активной заботы о пассивности, о полной самоотдаче находящемуся вне нас и перед нами, что столь существенна в возвышенных сферах человеческой жизни.
Теперь заблуждение можно не только в общем считать сверхдеятельностью intellectus agens, такой, которая выходит за рамки предоставленной ему actio, но эту actio заблуждения можно, подобно тому, как это вообще допустимо в обращенных вовне действиях, точнее охарактеризовать посредством особой природы вызванного результата. Хотя «квази-действие», которое представляет собой заблуждение, внутренне бессильно, хотя оно и не проникает в действительности в сферу объектов, в отношении которых оно нечто предпринимает, – объекты остаются так же нетронутыми и не изменяемыми субъектом, как и при познании, – однако заблуждение все же имеет тенденцию проникновения в область объектов и тенденцию что-то с объектами совершить. Если, например, заблуждение состоит в том, что субъект отождествляет свойство A со свойством B, то он словно бы вынуждает в этой сфере кажимости, в которой разворачивается actio заблуждения, соединиться объективно разделенные свойства – «приравнивает» их (что прежде всего согласно языковому выражению выступает как действие), хотя, конечно, в действительности не имеет власти суметь что-либо изменить в тех свойствах, которые, правда, в качестве идеальных, не реально существующих сущностей, априорно защищены от всякого доступа. Имеется лишь конечное число таких «квази-действий». В дальнейшем они будут обозначаться как «формы заблуждения» («Irrtumsformen»).
Некоторые из этих своеобразных «квази-действий» будут изучены в следующей главе для того, чтобы таким образом придать понятию «форма заблуждения» большее содержательное наполнение. При этом отнюдь не предполагается провести полную кодификацию встречающихся в области философии «форм заблуждения». Скорее, с большей обстоятельностью будет исследована парадигма, а именно то «отождествление», о котором только что говорилось. Далее будут эскизно обрисованы некоторые другие формы заблуждения; при этом речь идет в первую очередь о том, чтобы выработать новую точку зрения как таковую, – ее проведение в жизнь оставалось бы предназначенным для дальнейших работ.
Но прежде требует исследования заблуждение, возникающее в умозаключающем (schließenden) методе познания. Разработка своеобразия этого заблуждения станет одновременно существенной подготовкой к исследованию сущности формы заблуждения.
10. Заблуждение, возникающее при умозаключении
Умозаключающее познание есть познание косвенное. Положение дел, о котором в нем идет речь, не является непосредственно доступным, поэтому его также нельзя сделать непосредственно данным; оно может быть познано лишь как обоснованное другим положением дел. Убежденность в его наличии может быть ошибочной тогда, когда одно или несколько вовлеченных в обоснование положений дел не имеют места – другими словами, когда являются ложными посылки, – или тогда, когда они хоть и имеют место, однако не могут служить обоснованием сформулированного в conclusio[228] положения дел, т. е., когда ошибка содержится в правилах вывода или подстановки – будь то в установлении или в применении этих правил.
Однако при наличии такого рода порочности, в посылках ли, в самом ли методе вывода, еще ничего не определено относительно существования или несуществования познаваемого положения вещей, conclusio. Если заблуждение содержится в посылках, то субъект в таком случае непосредственно заблуждается только относительно обоснованности (Verbürgtheit) conclusio, однако является ли последняя в действительности ложной, должно в каждом отдельном случае оставаться открытым.[229] Могли бы отыскаться другие положения дел, в силу которых conclusio была бы доказана в качестве имеющей место. Но и тогда, когда такие основные посылки (Obersätze) в действительности не найдены, всегда должна оставаться открытой [возможность того], что они тем не менее имеют место, разве что ложность мнимо доказанного положения, и, следовательно, несуществование мнимо обоснованного положения дел могут быть прямо доказаны или постигнуты путем непосредственного восприятия.
Однако не только ложность одной или нескольких, даже всех основных посылок не ведет с необходимостью к ложной conclusio, но также и заблуждение, возникающее в правилах операций и подстановок, – будь то при введении или при применении этих правил – не влечет за собой неизбежно ложность conclusio. И здесь не имеющей места является лишь со-утверждаемая посредством формы умозаключения связь обоснования (Verbürgenszusammenhang). Если бы, например, было введено правило операции, согласно которому истинность частного утвердительного суждения «некоторые элементы класса K имеют свойство E» влечет за собой истинность индивидуального суждения «S (определенный элемент из класса K) имеет свойство Е», было бы ошибочным не только это правило – утверждаемая в нем связь обоснования не имеет места, – но было бы ошибочным и каждое возникающее в результате применения этого правила умозаключение. Однако, как сразу можно увидеть, не каждое предложение, подставляемое на место conclusio в таком силлогизме, непременно является ложным; более того, часть соответственно возможных в качестве conclusio предложений должна в данном случае даже необходимо быть истинной. Лишь если бы было введено правило операции, при котором имманентное утверждение приводило бы к тому, что (общее) положение дел, которое де факто служит обоснованием несуществования другого положения дел, как раз обосновывало бы его существование, или наоборот, что общее положение дел, которое де факто служит обоснованием существования, обосновывало бы несуществование, – нечто относительно ложности conclusio было бы установлено. Следующее было бы примером подобной формы вывода:
Все индивидуумы класса K имеют свойство E. Все индивидуумы, имеющие свойство Е, также имеют свойство F. Следовательно, ни один индивидуум класса K не имеет свойства F.
Такую фигуру вывода (Schlußfigur) никто не будет пытаться устанавливать.
Было бы излишним приводить еще и для неверного применения верного правила операции, как и для неверного введения или применения правил подстановки доказательство того, что подобная ложность всегда относится лишь к имманентно со-утверждаемой связи обоснования, но не решает чего-либо относительно ложности conclusio.
Следовательно, о заблуждении в умозаключающей процедуре можно непосредственно говорить лишь по отношению к со-утверждаемой связи обоснования: мы называем умозаключение ложным тогда, когда в результате его применения то, что требовалось доказать, остается недоказанным. Касательно же самой conclusio что-либо может быть сказано только на основании иной операции познания, подводящей к подлежащему исследованию умозаключению. Ложное умозаключение, таким образом, является достаточным условием лишь возможности ошибочности conclusio, в отношении последней оно содержит лишь риск заблуждения, но не является достаточным условием самого заблуждения.
Тем самым, интерес, который теория заблуждения проявляет к ложным умозаключениям, ограничивается ложностью посылок и ошибками в самом процессе умозаключения. Однако ложность в посылках не представляет ничего принципиально нового, ибо она должна была быть приобретена в других, предшествующих процессах, например, в результате непосредственного восприятия или предыдущего процесса умозаключения. В первом случае в отношении нее справедливо то, что было сказано выше о заблуждении в области непосредственного восприятия, во втором случае необходимо добраться до места, где либо в результате умозаключающей процедуры возникла ложность (а тогда это в свою очередь есть случай, подлежащий исследованию), либо где более не доказуемые первоначальные предположения представляют собой заблуждения из области непосредственного восприятия или, что также возможно, познания действительности.
Таким образом, остается заблуждение, возникающее в самой умозаключающей процедуре, т. е. заблуждение, относящееся к связям обоснования, как особенно тематическое для сферы умозаключающего познания. Это заблуждение, которое касается связей обоснования, существующих между положениями дел, по своей форме до настоящего времени исследовалось наиболее тщательно. Основанная Аристотелем и следующая далее через всю логическую традицию теория ложных умозаключений, так называемое учение о fallacia[230], занималась этим типом заблуждений.
11. Значение ложных умозаключений для учения о формах заблуждения
На первый взгляд могло бы показаться, будто исследованные в этом учении о fallacia ошибочные формы умозаключения имеют для разрабатываемого здесь учения о заблуждении значение со своей стороны лишь постольку, поскольку ложно введенные связи обоснования по содержанию представляют собой заблуждения – пусть и очень общего характера – из области заблуждений непосредственного восприятия. С тем, что связь обоснования самого общего характера может быть установлена только путем непосредственного восприятия, а также с тем, что правила относительно области его применения и правила его содержательного наполнения (правила подстановки) могут быть получены и введены в практику только в актах непосредственного восприятия, необходимо согласиться. Например, связь обоснования, заключающаяся в том, что принадлежность к подклассу обеспечивает принадлежность к надклассу, постижима только посредством усмотрения, и только там, где «усматривают», что дан такой случай, это правило может быть применено. Также и в ошибочных логических операциях – на каком-то отдельном их шаге – заблуждения очевидно возникают подобно тому, как они могут следовать из тех или иных непосредственных восприятий. Следовательно, и все то, что выше говорилось об особых условиях появления таких заблуждений, и в этой области остается в силе, – в частности то, что никакая ошибочная операция логического характера не могла бы возникнуть без лежащей в ее основе объективной видимости и т. п.
Но этими взаимосвязями никоим образом не исчерпывается интерес учения о заблуждении к традиционно рассматриваемым ложным формам умозаключения. Хотя здесь «формы» исследовались с совершенно иной общей точки зрения, формы, которые для учения о заблуждении могли выступать сначала только как материал, как особые по своему содержанию случаи конкретных заблуждений и, тем самым, не как искомое в нем общее – разрабатываемая в нем категория формы, – тем не менее они, с совсем другой стороны, являют собой существенный, даже решающий фундамент для [исследования] форм заблуждения. А именно, это проявляется в том, что (по меньшей мере в целом ряде случаев) соответствующая форма заблуждения находится в прочной связи с одной из известных логических форм ошибки – правда, не в такой связи, что форму заблуждения могли бы каждый раз сводить к соответствующей логической форме ошибки. Несмотря на тесную связь, исследование формы заблуждения проникает намного глубже, чем может проникнуть исследование логической формы ошибки.
Тесная связь этих обеих «форм», по-видимому, была причиной того, почему доныне то, что здесь называется формой заблуждения, не было признано и разработано в соответствии со своей собственной сущностью. Логические формы ошибки как бы закрыли собой формы заблуждения и заградили к ним доступ.
В дальнейшем исследовании «идентификации», в котором понятие формы заблуждения должно быть прояснено, важность логических форм ошибки проявится уже в том, что прежде всего – в соответствии с ее собственной сущностью – будет развита и использована как бы в качестве естественного доступа к форме заблуждения логическая форма ошибки, находящаяся в обозначенной связи с требующей рассмотрения формой заблуждения. В примыкающем исследовании будет далее обращено внимание на различия между логической формой ошибки и формой заблуждения с тем, чтобы выявить то совершенно новое, что представляет собой форма заблуждения и что до сих пор, насколько нам известно, еще не было разработано.