— Как же я могу помочь вам; я не знаю! — с чувством разочарования сказал Федор Андреевич.
— О, пустяк! Вовси пустяк! Легкий штук!
— Но как?
— Ви будете ловить…
— Я? Аптекаря?!
Федор Андреевич даже приподнялся в постели.
— Ну, ну! Только тогда, как он станет таракан. Пфа — и в коробочка!
Федор Андреевич кивнул.
— И потом что?
— Все! 12 часов, он не Шельм — и заговор нет! Я буду свободный! Кристаль у вас! Все!
— Но, ведь, вы… убитый?.. Мертвец! — с недоумением произнес Федор Андреевич.
— Я? Нет. Дюша нет. Тело…
— А оно куда денется?
— Я уношу его и брошу…
И что-то вроде смеха послышалось в комнате.
За стеной раздался медлительный бой часов.
— Ловите таракан! Ловите! Кристаль ваш! — словно вздох пронеслось в воздухе, и опять вместо старичка образовалось бледное светящееся облако, которое медленно расплылось по комнате.
И едва он скрылся, как Федор Андреевич облегченно вздохнул, с недоумением обвел комнату взглядом, и все происшедшее показалось ему бредом.
Слюна сатаны, заклятие, два аптекаря, таракан, душа, убирающая тело…
Федор Андреевич заснул со скептической улыбкой на губах.
Но скептицизм его скоро кончился. Из ночи в ночь старик не давал ему покоя, справляясь об успехе его ловли, и каждый раз просиживал на стуле до урочных трех часов, оглашая комнату протяжными вздохами. Это становилось тяжело, и однажды Федор Андреевич твердо решился приняться за ловлю. Укрепил же его в этом решении, главным образом, Яков Фомич Чрезсмыслов, которого он часто встречал на четверговых вечерах у Ивана Антоновича Хрипуна.
Яков Фомич Чрезсмыслов был довольно даровитый архитектор, но занимался не столько архитектурою, сколько спиритизмом. Он был знаком с Бутлеровым, Вагнером, Аксаковым, Прибытковым, присутствовал на сеансах с Евсапией Палладино, со всеми медиумами, включительно до Самбора и Яна Гузика, и верил всему, включительно до гомеопатии.
Невысокого роста, полный, с мясистым лицом, на котором росла редкая щетинистая борода, щеки которого отвисали почти до плеч, а маленькие серые глаза прятались под угрюмо нависшими бровями по сторонам красного, изрытого оспою носа, — он походил на того странного духа, вызванного лампою Алладина, которого можно видеть на картинке в детском издании «Тысячи и одной ночи».
Федор Андреевич чувствовал к нему всегда невольное почтение и, в виду его близкого знакомства со всем таинственным, решился узнать его мнение относительно всего, происшедшего с ним. Он улучил минуту, когда Чрезсмыслов, погруженный, быть может, в созерцание душ на планете Юпитере, одиноко сидел в углу хозяйского кабинета, и, подойдя к нему со своею открытой улыбкой, присел на соседнее кресло и заговорил с ним робким голосом ученика, жаждущего поучения от учителя.
— Простите, Яков Фомич… Я может быть нарушил течение ваших мыслей, но мне хотелось бы узнать…
Яков Фомич медленно поднял лохматые брови, вяло взглянул на Федора Андреевича и глухо произнес;
— Сделайте одолжение, — после чего опять опустил брови и словно задремал.
— Скажите, пожалуйста, Яков Фомич, возможно ли, действительно, появление человека в его земной оболочке, спустя 16 лет после его смерти, в том же халате и туфлях? — спросил Федор Андреевич и даже слегка нагнулся к Чрезсмыслову в ожидании от него ответа.
— Вполне, — равнодушно ответил Яков Фомич. — К одной вдове являлся покойный муж в домашнем пиджаке. Она помнила, что у пиджака не было двух пуговиц. И что же? Они оказались пришитыми!
— Что их побуждает посещать живых?
Яков Фомич пожал плечами.
— Разные причины, — ответил он, — иногда обещанье, иногда тоска по любимым людям, но чаще что-нибудь невыполненное при жизни. Также бродят души непогребенных. Например, один нотариус, почтенный господин С…
Федор Андреевич вздрогнул и не расслышал рассказа, занятый своими мыслями. Чрезсмыслова он считал авторитетом, и тот безошибочно указал на причину появления старика.
"Значит, есть что-нибудь", — мелькнуло в уме Федора Андреевича, а Чрезсмыслов продолжал свои удивительные рассказы вплоть до того момента, пока Хрипун не пригласил их к ужину.
Федор Андреевич сел рядом с Чрезсмысловым и, когда подали десерт, передавая грушу Якову Фомичу, спросил его:
— Скажите, в тех случаях, когда эти привидения указывали на что-нибудь, передавали что-либо, бывали обманы с их стороны, мороченье?..
— Никогда! — резко ответил Чреземыслов. — Капитан корабля Ф. увидел однажды в рубке утонувшего три года назад повара. Он являлся три раза и потом сказал ему…
В это время Иван Антонович склонился между ними и налил им малаги. Но Федору Андреевичу и не важно было окончание рассказа. Решение его созрело.
Поймать таракана! Это не представляет никакой трудности, если тараканов за печкою и на полках в любой кухне несметные легионы, но поймать из них одного и именно того, который будет указан, — это уже задача.
А ко всему, если еще таракан этот обладает умом взрослого да изворотливого человека? При этой мысли Федор Андреевич совершенно терялся.
Вернувшись от Хрипуна, он лег, думая о поимке таракана, когда над его ухом раздался голос старика: "Лови при выходе!"
Федор Андреевич быстро открыл глаза. За стеной пробило три часа. Как не пришла самому ему эта простая мысль! Ведь, только один таракан уходит из квартиры в 12 часов ночи, чтобы за порогом двери обратиться в Карла Шельма и вернуться в свою аптеку!
Встретясь в министерском коридоре с Хрюминым, которого считал своим товарищем, он взял его под руку и, смеясь, сказал ему:
— Хотел бы ты, Ваня, получить в дар способность видеть человеческую душу?
Хрюмин хихикнул и махнул рукою.
— Нет, на что мне эта способность!
— Как? — удивился Федор Андреевич. — Ты, встретившись с человеком, сразу узнаешь, что он такое: добрый или злой, умный, глупый, жадный; все мысли его!
Хрюмин засмеялся и завертел головою.
— Чушь, чушь! — сказал он. — И какая мне польза в этом.
Но Федор Андреевич смотрел на это иначе.
— Ах, Ваня! А по-моему это величайший дар. Ты будешь знать все, все… Что иной таит даже от себя, ты узнаешь: заботы, огорчения; то, что мучает иной раз душу человека, — все будет перед тобою, как в зеркале! Когда я получу эту способность…
Тут Хрюмин замахал руками, завертел головою и захихикал.
— Ну, зарапортовался, зарапортовался! Перестань!
Федор Андреевич спохватился и замолчал, но в это время к ним подошел Жохов и с снисходительной улыбкой спросил:
— Чему вы тут смеетесь?
Хрюмин, продолжая смеяться своим жиденьким смехом, махнул рукою:
— Да вот! Федя хвастает, что скоро получит дар видеть насквозь души своих знакомых.
Лицо Жохова вспыхнуло, и он завистливо и недоверчиво посмотрел на Федора Андреевича.
— Правда? Ну, и везет тебе!
Федор Андреевич смутился.
— Я пошутил, — сказал он. — А ведь хорошо бы?
Жохов энергично кивнул.
— Еще как! Что бы сделать можно было, беда! — и он встряхнул головою.
— А что?
Жохов даже удивился.
— Что? Все! — ответил он и с горячностью заговорил. — Ведь тогда бы у меня всякий в руках был! У иного на душе пакостей всяких… я их все знаю. Иной только и думает о своей красоте… я знаю. Подхожу к директору, читаю в его душе и жарю, как по писаному, — все в точку! Каждое слово маслом по сердцу! А ты: что? Да все можно сделать!..
Мысли о таракане не давали Федору Андреевичу даже заниматься как следует. В голове то составлялся план поимки таракана, то мелькали мысли, как он с кристаллом придет к Чуксановым и узнает, любит ли его Нина. Потом он пошел к себе спать и, выспавшись, снова вышел из дому напиться чаю и приготовить все необходимое для ловли. План уже созрел в его голове.
Он купил кнопок и патоки. Был уже девятый час, когда он возвращался домой, и вдруг на лестнице, на один марш выше, он увидел того же толстяка, которого видел в первый вечер своего новоселья. В той же шубе с скверным меховым воротником, в том же котелке на огромной голове, также пыхтя и отдуваясь, этот господин медленно полз вверх по лестнице.
"Он"! — словно молнией сверкнуло в голове Федора Андреевича, и он замедлил шаги и затаил дыхание.
Как и тогда, в первый вечер, толстяк поднялся на третий этаж, и почти тотчас на лестнице воцарилась тишина: шаги смолкли, пыхтение пресеклось, и только вверху где-то тихо замяукала кошка.
"Он!" — уже с полной уверенностью сказал Федор Андреевич и, весело улыбаясь, вошел к себе.
Переодевшись, он зажег лампы и принялся за работу. Работа была пустая. Он брал листы бумаги, резал их полосами вершка в два и густо смазывал патокой. Потом он пошел в переднюю. Здесь работы было больше. Он разложил полосы у самого порога на полу и прикрепил их кнопками; с помощью тех же кнопок укрепил такие же полосы по стенам около косяков и, наконец, по потолку, над дверью. Словом, окружил дверь со всех четырех сторон сплошным бордюром.
— Пусть перелезет, — усмехнулся он, старательно еще раз размазывая патоку.
Окончив все приготовления, Федор Андреевич ничего уже не мог делать. Он раскрывал книги любимых поэтов и громко начинал декламировать их стихи, но через минуту бросал их и хватался за перо, потом вставал, тревожно ходил по комнате и, наконец, упав на диван, замирал в ожидании, а через несколько мгновений снова бегал по комнате.
Хаос мыслей наполнял его голову. Невозможное казалось возможным, фантастическое становилось реальным. Он представлял себе, как на его глазах Шельм из таракана обращается в толстого немца, и при этом думал: "Куда же он прячет пальто и шляпу?" Он представлял себе волшебный кристалл, так сказать, материализованную слюну сатаны, но тут его мысли останавливались…
Целый мир, новый, неизведанный, открывался перед ним! Что тайны моря заоблачных миров или неведомых стран? Перед ним, Федором Андреевичем, откроются тайны человеческих душ! И в его уме складывались поэмы, повести, романы…