(1937–1993)
Поэт, прозаик, ученый, журналист.
Автор нескольких работ по математической лингвистике, а также многочисленных научно-популярных книг и статей.
Стихи ходили в Самиздате и публиковались в эмигрантских журналах, в начале 90-х появились в российских журналах.
Мои «Троицы»
Три писательских лика:
Прозаик — Поэт — Драматург.
Три прозаических лика:
детектив-фельетон /«нагановиана» / — «я-литература» / автобиографические романы / — «просто проза» / рассказы + повести /.
Три поэтических лика:
поэзия лирическая / «Лам»-Путь / — поэзия сатирическая / «Скирли» / — поэзия экспериментальная / «Пузыри» + «Конкреции» и «Программы» /.
Три драматургических лика:
«Пьесны» / пьесы в стихах / — «Игры и решения» / экспериментальные пьесы и игры / — «Прикладная драматургия» / для цирка и т. д. /.
Три великих поэта:
Миларепа / йог-поэт Тибета, XI в. / — Данте — Хлебников.
Три ступени генеалогии:
1. Хлебников и русский кубофутуризм / «деды» /.
2. Ранний Заболоцкий и обэриуты / «отцы» /.
3. «Неофутуристы» начала 50-х годов / «старшие братья» /.
Три учителя в прозе:
Генри Миллер — Джойс — Достоевский.
Три учителя в драматургии:
Ионеско — обэриуты — Антонен Арто.
«Дорогие, смердящие граждане!»
Дорогие,
смердящие граждане!
Дозвольте ж, любя, полизать
каждому, граждане, каждому
простой мозолистый зад:
не потому, что сан
взят напрокат из книжек,
а потому, что сам
скоро я стану таким же.
«Я хочу в сумасшедший дом…»
Я хочу в сумасшедший дом
к моложавым простым идиотам.
Ни умом не хочу, ни трудом —
да пробьет потолок нога! —
я хочу в сумасшедший дом,
где не надо лягать и лгать.
Персонально каждый
Сходит с ума.
Пускай жажда,
сума,
зима,
пускай в позументах швейцара осень.
Для сумасшедших — всегда кокосы!
… Мечтаешь ты увидеть кактус,
засеять луком огород —
но в жизни все выходит как-то
совсем-совсем наоборот…
чтоб никогда опять не повториться…
Пускай придут худые муравьи
в рабочих неуклюжих
рукавицах!
«Небо казалось зелёным и кислым…»
Небо казалось зелёным и кислым.
Бульвары играли: валеты да крали…
В библиотеках пылились истины…
А истина в том,
что нас обокрали.
Нас обокрали не взломом и ломиком —
нас обокрали логикой лобиков.
Правдой неправды
и кривдою правды
нас обокрали авгуры и барды.
Веру — украли.
Волю — украли.
В Конго, Париже,
на Фиджи, Урале
нас обокрали калекою-веком,
гордо гориллу
назвав человеком…
А что — «Магомет!»?
Магомета — нет.
Нет — Магомета
и есть —
клозет.
«Задавили на улице гадину…»
Задавили на улице гадину,
а она ведь любила родину
и луну, и жену, и пиво
и на книжку деньги копила…
Задавили на улице гадину,
превратили её — в говядину.
Источник: сетевая версия Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны» (http://aptechka.agava.ru/bluelagoon/)
Охрименко Алексей Петрович(1923–1993)
Журналист, бард.
Родился, жил и скончался в Москве. Песни писал с 1947 г. на свои стихи, а также совместно с С. Кристи и В. Шрейбергом.
Песни Охрименко (в том числе таких, как «Батальонный разведчик», «Отелло», «Гамлет», «Граф Толстой») долгое время считались народными, и исполнялись без указания автора. В начале и середине 50-х годов чаще всего их пели инвалиды, ходившие с гармошкой или гитарой по подмосковным электричкам, собирая подаяния на жизнь, а чаще просто на выпивку. Все кто слышал эти песни, никогда не забудут надрывные, со слезой, пропитые и прокуренные голоса, клеймившие и «королеву потаскуху», капающую пипеткой в ухо родному мужу, и ревнивца мавра, ни за что удушившего невинную жену, и уж, конечно, «Клаву-шалаву», променявшую героя — батальонного разведчика — на штабного писаришку. С конца 50-х они перекочевали в городской (главным образом студенческий) фольклор, без них не обходилось ни одно застолье, ни один туристский поход. Лишь позже их заменили авторские песни Ю. Визбора, Б. Окуджавы, В. Высоцкого, А. Галича и других бардов.
На мотив песни «Когда б имел златые горы»
СтихиАлексея Охрименко,Сергея Кристи,Владимира ШрейбергаВенецианский мавр Отелло
Один домишко посещал,
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик накатал.
Да, посещал он тот домишко,
А кто не знает, почему,
То почитать Шекспира книжку
Мы посоветуем ему.
Девчонку звали Дездемона,
Собой, что белая луна,
На генеральские погоны
Ах, соблазнилася она.
Он вел с ней часто разговоры,
Бедняга мавр лишился сна,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Лишь им владела бы она!
Сказала раз она стыдливо,
Ах, это было ей к лицу:
«Не упрекай несправедливо,
Скажи всю правду ты отцу…»
Папаша — дож венецианский
Большой любитель был пожрать,
Любил папаша сыр голландский
Московским пивом запивать.
Любил он спеть романс цыганский —
Свой, компанейский парень был,
Но только дож венецианский
Проклятых мавров не любил.
А не любил он их за дело —
Ведь мавр на дьявола похож,
И предложение Отелло
Ему, что в сердце финский нож!
<Но убедил Отелло дожа,
Что вовсе он не асмодей.
На брак согласье дал вельможа,
И стало все как у людей.>
Был у Отелло подчиненный
По кличке Яшка-лейтенант,
Он был на горе Дездемоны
Ужасно вредный интригант.
Исчез платок! Обман и драма!
Подвоха мавр не уловил,
И, несмотря на то, что дама,
Он Дездемону удавил.
Кончиной потрясен супруги,
Вошел Отелло в страшный раж —
Всех перебил, кто был в округе,
А под конец пырнул себя ж…
Пусть поступил Отелло смело
Или трусливо — вам судить,
Но мавр — он сделал свое дело,
А значит, может уходить!
Девки, девки, взгляд кидайте
Свово дале носа вы
И никому не доверяйте
Свои платочки носовы!
О графе Толстом — мужике непростом
Алексей Охрименко,Сергей Кристи,Владимир ШрейбергЖил-был великий писатель
Лев Николаич Толстой,
Мяса и рыбу не кушал,
Ходил по именью босой.
Он очень удачно родился
В деревне наследной своей,
Впоследствии мир удивился,
Узнав, что он графских кровей.
Граф юность провел очень бурно,
На фронте в Крыму воевал.
А в старости очень культурно
В именье своем проживал.
В имении, в Ясной Поляне,
Любых принимали гостей,
К нему приезжали славяне
И негры различных мастей.
Вступал он с правительством в трения,
Но был он народа кумир,
Закончил граф «Анну Каренину»,
А также «Войну и мир».
Но Софья Андревна Толстая,
Напротив, любила поесть,
Она не ходила босая,
Спасая семейную честь.
Великие потрясения
Писатель в быту перенес,
И роман его «Воскресение»
Читать невозможно без слез…
Легко нам понять-догадаться,
Ведь мы все живем на земле,
Что так не могло продолжаться
В старинной дворянской семье.
Наскучило графу все это,
Решил он душой отдохнуть —
Велел заложить он карету
И в дальний отправился путь.
В дороге, увы, простудился,
И на станционном одре
Со всеми беззлобно простился
И милостью Божьей помре.
На этом примере учиться
Мы все, его дети, должны —
Не надо поспешно жениться,
Не выбрав хорошей жены.
Не надо, ребята, поспешно жениться,
Не выбрав хорошей жены,
Нельзя под венец или в ЗАГС торопиться —
Последствия будут грустны!..
Батальонный разведчик
Алексей Охрименко,Сергей Кристи,Владимир ШрейбергЯ был батальонный разведчик,
А он — писаришка штабной.
Я был за Россию ответчик,
А он жил с моею женой…
Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно?!
Забыла красавца-мужчину,
Позорила нашу кровать,
А мне от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагать…
Шагал, а порой в лазарете
Со смертью в обнимку лежал,
И плакали сестры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.
Дрожал, а сосед мой — рубака,
Полковник и дважды Герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.
Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я Геройской звездою
От маршала был награжден.
А вскоре вручили протёзы
И тотчас отправили в тыл…
Красивые, крупные слезы
Кондуктор на литер пролил.
Пролил, прослезился, собака,
Но все же содрал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!
Грабители, сволочи тыла,
Как носит вас наша земля!
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.
Домой я, как пуля, ворвался
И бросился Клаву лобзать,
Я телом жены наслаждался,
Протез положил под кровать…
Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной!
Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена…
Ой люди, ой, русские люди,
Родная моя сторона!
Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся,
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.
С тех пор предо мною все время она,
Красивые карие очи…
Налейте, налейте стакан мне вина,
Рассказывать нет больше мочи!
Налейте, налейте, скорей мне вина,
Тоска меня смертная гложет,
Копейкой своей поддержите меня —
Подайте, друзья, кто сколь может…
Источник: сайт http://www.bards.ru
Сатуновский Ян (Яков Абрамович)