дники месяцами безнаказанно не появляются на работе или годами выдают липовые, не конкурентоспособные результаты. В столицах многие научные сотрудники со степенями тратят немалую долю времени на подработку частными уроками для школьников — ситуация, совершенно недопус-каемая в США.
В индустрии этой свободы меньше. Однако инженер одного большого горьковского завода рассказал мне: в последнее время они вынуждены мириться с тем, что, бывает, до 6 % рабочих приходят на работу нетрезвыми!
Каждый научный сотрудник знает, что в институтах России за «аккордную», т. е. нормальную, скорость выполнения заказов приходится доплачивать механикам спиртом (!) из институтских запасов.
Частые явления — это оформление работников на несоответствующие их квалификации, но выше оплачиваемые должности, завышение проделанных работ в отчетах, нарядах и т. п., причем это делают начальники по соглашению с подчиненными.
Длительное наблюдение показывает, что отсутствие хозяина — не единственная причина возникновения этих любопытных явлений. Современный человек, гражданин индустриально развитой страны, не может не иметь уж совсем никаких прав. Лишенный возможности повышать свой жизненный уровень посредством таких честных и прямодушных действий, как забастовка, демонстрация, публичный протест в печати и т. п., он присваивает себе право работать хуже, иногда намного хуже, чем он мог бы, прибегает к неосознанной и скрытой итальянской забастовке, к обманам и полуобманам. Все это так или иначе повышает его зарплату на единицу реально затраченного труда. В результате — чтобы вернуть его к более нормальной работе — повышают его абсолютную зарплату. Так своеобразно протекает здесь процесс неистребимой борьбы человека за повышение своего жизненного уровня.
Этот процесс можно было бы признать нормальным, если бы он не приводил или, точнее, не был связан с определенным уровнем деморализации общества, типичной для тоталитарного социализма и имеющей отношение к интересам тоталитарной власти.
Здесь, в СССР, некоторые думают, что деморализация в экономической сфере приведет к распаду этого общества, но это ошибка. Диктатуре полезно, если средний гражданин обладает некоторым комплексом вины и благодарности за снисхождение. Заработок населения все же повышается, хотя и остается на достаточно низком уровне, обеспечивающем свободу игры монопольных владельцев инициативы. Повышается и производительность труда — за счет всемирного технического прогресса. Правда, это происходит в большой степени за счет притока информации из наиболее развитых стран, в меньшей — за счет собственных усилий, но все же происходит! В общем, эта система работает.
Здесь нетрудно усмотреть тесную связь этого пункта с пунктом 4 приведенной выше таблицы признаков тоталитарного социализма. Ведь для того, чтобы доля безответственности в деловой сфере была вам прощена, необходима идеологическая лояльность, за которой следит репрессивно-идеологический аппарат, а чтобы эта доля не стала слишком большой — за этим следит тот же вездесущий аппарат. Постоянное число отбывающих наказание в лагерях — 1,5 (или, по другим оценкам, 3) миллиона человек. Таков сегодня «естественный уровень деморализации».
Все основные свойства тоталитарного социализма сплетены в крепкий узел. Даже, казалось бы, простая проблема — «право на труд» — отнюдь не столь элементарна. Эта структура требует внимательного и осторожного анализа.
Компактность тоталитарно-социалистической структуры, взаимозависимость ее свойства, которая еще будет детально обсуждаться ниже, говорит об ее исключительной устойчивости. Это само по себе является достаточным основанием, чтобы считать эту структуру ямой, в которую могут скатываться народы при неосторожном к ней приближении.
Как мы знаем по своему опыту, в эту яму гораздо легче попасть, чем из нее выбраться. Эта цивилизация исключает свободную духовную деятельность с таким многократным запасом, что кажется идеальной для консервирования на многие века. В этом коварном смысле можно говорить об «исторической правоте» апологетов этого симбиоза тоталитаризма и социализма. Только совершенно исключительные и нетривиальные усилия противников этого режима могли бы здесь изменить ситуацию.
Конечно, те, чьим идеалом является «мягкий» социализм, должны избегать радикальных путей к своему идеалу. Однако я утверждаю, что ситуация гораздо более драматична, чем это кажется на первый взгляд. В яму тоталитарного социализма можно скатиться, даже идя путями мягких, но безостановочных социальных преобразований. Не любые преобразования, в частности экономические, здесь допустимы, даже если их удается проводить постепенно и гуманными средствами.
Кроме того, мы должны быть уверены, что помимо указанной неприятной ямы существуют другие устойчивые общественные образования, так сказать, «мягкие ямы», более приемлемые для нас. Устойчивыми я называю такие структуры, которые способны существовать в течение многих поколений под руководством не гениальных, а вполне рядовых лидеров. Ведь если человеческий мир развивается по некоему более или менее однозначному «историческому закону», то рассуждать не о чем, положение безнадежно, и с каждого из нас снимается всякая ответственность.
Вера в неоднозначность общественного развития, с одной стороны, и надежда на то, что исторические альтернативы поддаются некоторому приближенному анализу — с другой, — ключевые пункты моего подхода к проблеме личной ответственности.
Я стою на той точке зрения, что при данном уровне культуры всегда существует целый набор альтернативных вариантов общественных структур, более или менее устойчивых. Далее, кажется очевидным, что не всякие общества возможны. Из этих двух посылок вытекает, что в общем случае допустимые общественные альтернативы образуют хотя и сильно расплывчатый, но все же дискретный набор. Политик-реалист должен изучать то, что можно назвать «формулами устойчивых альтернатив».
Каждый из нас обладает свободой выбора воздействовать на общество так, чтобы оно остановилось на том или другом из возможных альтернативных вариантов. Эта свобода является следствием существенной неоднозначности развития, начисто отрицаемой советской марксистской теорией. Марксистский детерминизм, утверждающий, что «свобода есть познанная необходимость», предписывает нам следовать единственному (предсказанному, разумеется, Марксом) закону развития — иначе будем раздавлены.
Неполитик имеет право следовать идеям и чувствам, не имеющим ко всему этому ровно никакого отношения. Однако политик обязан с чрезвычайным вниманием выслушивать тех критиков, которые утверждают, что его вариант идеального общества на самом деле невыполним из-за принципиальной несовместимости задуманных им признаков. К сожалению, сегодня в мире немало таких последователей Маркса, которые, вероятно, уже сомневаются в единственности пути к идеальному будущему — иначе им пришлось бы оправдывать многое из того, что оправдывать не хочется, но которые все еще верят, что марксистский вариант демократического и гуманного социализма с централизованной плановой экономикой реально выполним. Но это — иллюзия, миф, который не становится «научнее», становясь более массовым. Мы, между прочим, знаем сегодня разные мифы, которые по разным причинам овладевали широкими массами, например, миф национал-социализма; правильность теории не доказывается голосованием.
Я утверждаю, и этому посвящена статья, что централизация в руках государства всей экономики с правом единого централизованного планирования несовместима с точки зрения долговременной устойчивости с демократическими и интеллектуальными свободами, хотя на короткое время их совместить возможно. Но если это верно, то для сохранения «человеческого лица» необходимо держаться на почтительной дистанции от такой реформы, как полная национализация всех средств производства, — она слишком хорошо подходит к тоталитарной структуре, слишком легко сцепляется с ней, чтобы можно было надеяться долгое время удерживать общество от этого сцепления: любая хорошая встряска приведет к образованию устойчивого симбиоза.
Попытаемся оценить устойчивые альтернативы тоталитарному социализму. Общество можно анализировать в его разных сечениях. Попробуем учитывать здесь лишь следующие параметры: степень централизации экономической инициативы; наследуемость собственности и инициативы; доля прибыли, идущая в личное пользование владельца.
Если ограничиться лишь самым грубым приближением, то современный западный капитализм характеризуется сравнительно децентрализованной экономической инициативой, еще более децентрализованным распределением собственности, сравнительно небольшой долей прибыли, идущей в личное потребление владельцев инициативы. Важно, что число независимых владельцев, среди которых находится и государство, а также муниципалитеты, существенно больше единицы. Большая часть собственности передается по наследству, сохраняя инициативу внутри одной семьи. Социализм современного тоталитарного типа в СССР не следует путать с рабовладельческим социализмом сталинской эпохи, когда рабы-заключенные представляли примерно четверть индустриальной рабочей силы. При возможности абсолютной изоляции от внешнего мира рабовладельческий социализм весьма устойчив.
Современный социализм в СССР связан с максимальной монополизацией инициативы, в частности, экономической инициативы. Коллективный владелец этой инициативы — верхушка государственного аппарата — является владельцем временным, которому, так сказать, «доверено» право игры с собственностью. Формальным же владельцем собственности, средств производства, недр и т. д. является «общество в целом», оно же — единственный наследник. Это последнее обстоятельство могло бы ограничивать свободу произвола истинных владельцев инициативы — но лишь при наличии политических свобод в полном объеме: независимых партий, представляющих различные взгляды на цели и методы независимых профсоюзов, действительно выборного парламента и т. д. Тогда это и был бы демократический социализм с централизованной экономикой, реальную возможность которого в долговременном плане я оспариваю.