Чего в ней больше — фальши или желчи,
И что в ней выше — смелость или дрожь.
Москва, 1975
* * *
Ветер красной играет листвой,
Словно карты крапленые мечет,
И березы стоят над душой,
Как стоят над покойником свечи.
Звон протяжный не молкнет в висках.
Может, праведна кровь — не знаю.
Так с отбою звонят в лагерях,
Ржавой рельсой над зоной бряцая.
Только это не крик и не страх,
На словах и стихах не клянутся.
Просто я в подмосковных лесах,
Мне сюда никогда не вернуться.
Москва, 1975
…А за окнами снег,
а за окнами белый мороз,
Там бредет моя белая тень
мимо белых берез.
На панели играет скрипка,
То как всхлипнет, а то как вскрикнет
И последний пятак французский
Дам парню в разорванной блузке,
Ибо если б в смычок ударил
Он в моей дорогой стране
(Без досмотра и всяких правил),
То его бы конвой заставил
Встать как водится — по струне.
*
— Где же брат твой, — спрашивали Каина…
Ну а если, скажем, спросят нас,
Где могилы братьи неприкаянной,
Что делила с вами горький час?
Что нам шум реклам и телекамеры,
Что вернуться к прошлому запрет,
Ведь о многих даже и не знаем мы,
Есть у них могилы или нет.
Лишь хрипит гармонь про жизнь счастливую,
Слаще спать, мол, без могильных плит…
Как слеза скупа, молчалива,
Безъязыкий колокол дрожит.
В чащах ели ветром зимним сближены,
Лижут лапы, фыркая во тьму,
И везут этапом светлокнижников
Через Пресню Красную в Потьму.
*
Душа бредет по мутным снам,
Как бы по лужам по осенним…
По воскресеньям в Нотр-Дам
Играют Баха во спасенье.
И раздувает звук орган,
И окрылен листвою ветер,
Но листья падают к ногам,
И бьет закат по крышам плетью…
Среди непризнанных могил
Могила барда есть в предместьи.
Он жил — как пел, и пел — как жил,
И даже смерти не заметил.
Как песни звук по облакам,
Аккорд гитары оборвался…
Играют Баха в Нотр-Дам —
Того, что Галичу являлся.
П. С.
Знаю — разговоры между пройдами:
«Вот уехал и погиб уже».
Лучше умереть вдали от родины,
Чем прожить без родины в душе.
Париж. 1978
Источник:
Сайт Омского Университета (www.univer.omsk.su)
ГандлевскийСергей Маркович(Род. 1952)
Поэт.
Родился в 1952 г. Окончил филологический факультет МГУ. Работал школьным учителем, экскурсоводом, рабочим сцены, ночным сторожем; в настоящее время литературный сотрудник журнала «Иностранная литература». В 70-е гг. входил в поэтическую группу «Московское время» (вместе с А. Цветковым, А. Сопровским, Б. Кенжеевым…). Публикуется с конца 80-х. Премия «Малый Букер» (1996) за повесть «Трепанация черепа». Премия «Анти-Букер» (1996) за книгу стихов «Праздник».
* * *
Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести —
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!
Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.
Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!
Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
1982
* * *
Что-нибудь о тюрьме и разлуке,
Со слезою и пеной у рта.
Кострома ли, Великие Луки —
Но в застолье в чести Воркута.
Это песни о том, как по справке
Сын седым воротился домой.
Пил у Нинки и плакал у Клавки —
Ах ты, Господи Боже ты мой!
Наша станция, как на ладони.
Шепелявит свое водосток.
О разлуке поют на перроне.
Хулиганов везут на восток.
День-деньской колесят по отчизне
Люди, хлеб, стратегический груз.
Что-нибудь о загубленной жизни —
У меня невзыскательный вкус.
Выйди осенью в чистое поле,
Ветром родины лоб остуди.
Жаркой розой глоток алкоголя
Разворачивается в груди.
Кружит ночь из семейства вороньих.
Расстояния свищут в кулак.
Для отечества нет посторонних,
Нет, и все тут — и дышится так,
Будто пасмурным утром проснулся —
Загремели, баланду внесли, —
От дурацких надежд отмахнулся,
И в исподнем ведут, а вдали —
Пруд, покрытый гусиною кожей,
Семафор через силу горит,
Сеет дождь, и небритый прохожий
Сам с собой на ходу говорит.
1984
Источник: Русская виртуальная библиотека (http://www.rvb.ru)
КублановскийЮрий Михайлович(Род. 1947)
Поэт, публицист.
Родился в Рыбинске в 1947 г. Закончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ в 1970 г. С середины 60-х гг. участвовал в группе СМОГ (см. сноску в т. 2, стр. 737), но как поэт по-настоящему сложился уже в постсмогистский период. Работал экскурсоводом на Соловках и в Мураново. В 1975 г. написал открытое письмо в связи с 2-летием высылки Солженицына. Эмигрировал в 1982 г. Жил в Париже, затем в Мюнхене. Работал на радиостанции «Свобода». В 1991 г. вернулся в Россию. Живет в Москве, заведует отделом поэзии журнала «Новый мир».
Лауреат премии Солженицына 2003 г.
В советский период стихи публиковались чаще всего в журнале «Континент», а также в Антологии поэтов «Московского времени» (Ardis, 1981), в сборниках «С последним солнцем» (Париж, 1983), «Затмение» (Париж, 1989), «Оттиск» (Париж, 1985). В постсоветской России вышли сборники «Число: Избранные стихотворения» (СПб.,1994), «Заколдованный дом». (Москва, 1998), «Дольше календаря» (Москва, 2001), «В световом году: Стихотворения» (Москва, 2003).
* * *
Россия, ты моя!
И дождь сродни потопу,
и ветер в октябре, сжигающий листы…
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесем мечту о том, какая ты.
Чужим не понята. Оболгана своими
в чреде глухих годин.
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
бурьяна и руин,
вот-вот погаснешь ты.
И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.
…Россия, это ты
на папертях кричала,
когда из алтарей сынов везли в Кресты.
В края, куда звезда лучом не доставала,
они ушли с мечтой о том, какая ты.
1978
Сверчок в изголовье, что мелешь, скажи?
Бессмысленно песен твоих миражи
встают от жемчужин — до гнили домов,
обмоченных впрок мужиками с углов.
Я весь истаскался, в родимых краях,
как цуцик, живу с нищетой на паях.
На что уж — и то капитальней меня
сверчок супротив темноты и огня.
Никто не пытает: о чем он поет,
как любит, сколь долго на свете живет
и где умирает — все в том же углу?
— пока из печи выгребают золу…
Каприз роговицы в минуту труда
ловесного, впрочем и то не беда,
светла, что горошина в спелом стручке,
слеза — о сменяемом братом сверчке.
1981
* * *
Сын, мужавший за семью замками
от моих речей,
все равно когда-нибудь глазами,
честный книгочей,
пробежишь хоть по диагонали
эти горбыли —
жидкие парижские скрижали
бати на мели,
писанные, точно бороною,
шедшей под углом,
кто там вспомнит — под какой звездою
за каким столом…
Но когда полакомит пороша
горку и межу,
высохшее сердце потревожа,