— Нет, нет, у меня всегда так! Речь, насколько я понимаю, идет об одной части?
— Почему же!.. Полнометражный художественный фильм…
Ноги у меня ослабели, и я присел на стул.
«Автомобиль!.. Жене — зимнее пальто. Тобику — намордник, детям — по велосипеду. Теще…»
— В случае успеха мы могли бы замахнуться и на «триал, — донеслось до моего слуха.
— Да выключите вы наконец пылесос!
— На сериал. — повторили в трубке.
«Тобику наймем дрессировщика. Детей — французскому. Жену — на курорт. Тещу…»
— Анна Семеновна, вы что, не видите, что я разговариваю по телефону! Другого времени не нашли!
«Ни шиша она у меня не получит», — подумал я.
— Как вы сказали? — удивилась трубка.
— Я говорю, очень заманчивое предложение!
— Конечно, предстоят значительные переделки. Нужно будет развернуть главную линию, добавить несколько персонажей, изменить концовку… Но, если вы согласны…
— Я согласен! Полностью согласен!..
В трубке послышалась возня, потом чье-то хихиканье. Голос моего друга Петра произнес:
— Ну как, здорово я тебя?..
— Дурак ты, Петя, и не лечишься! — сказал я.
— А ты поверил? Признайся, поверил ведь.
— Ни на секунду не поверил!
— Поверил, поверил!
— И не смей мне больше звонить! — я перешел на крик.
— Не дом, а бедлам какой-то, — сказал я, вешая трубку.
— Кто звонил? — поинтересовалась жена.
— С киностудии. Хотят снимать фильм по моему рассказу.
— А ты что?
— Отказался. Знаешь ли, эти экранизации… Возьмутся и все испортят Тобик, пошли гулять!..
Владимир Иванович нервничал. Владимир Иванович волновался.
Вот он сидит, Владимир Иванович, на диване, в своей квартире, а напротив за столом сидит его сын Серега, восьмилетний мальчик с оттопыренными ушами, а время-то идет! Бежит время! Минет месяц, и будет Серега уже не просто Серегой, а учеником 1 го класса средней школы Акимушкиным Сергеем. Всего месяц остался, один месяц, и даже меньше чем месяц. Подумать только!
— Серега, а Серега! — нарушает молчание отец.
— Что тебе? — отзывается сын.
— Не «что тебе», а «слушаю тебя, папа», — нравоучительно говорит Владимир Иванович. — В школу то хочется идти?
— Хочется. — отвечает Сергей.
— Молодец! — одобряет Владимир Иванович. — Это ты правильно делаешь, что в школу стремишься. Ну а учиться как будешь в школе?
— На одни пятерки, как же еще! — отвечает сын.
— Смотри, Сергей, родителей не позорь, — продолжает Владимир Иванович. — Говоришь: на пятерки, а сам, небось, думаешь: и на троечки сойдет. И, мол, у троечки закорючку подправлю, папа и не заметит. А папа все заметит. Папа эти хитрости наизусть знает.
— Как это — закорючку у троечки? — интересуется сын.
— Как, как! Ластиком или бритвочкой. Правда, мистиком лучше. Чище выходит. Но меня, брат, не проведешь! У меня, брат, глаз наметанный. А все с чего начинается? С баловства все начинается — вот с чего. Отвечай, будешь баловаться?
— Не буду, — обещает сын.
— Конечно, обещать — это мы большие мастера, — говорит Владимир Иванович. — А у самих в голове только одно: как бы какую штуку удумать. Смотри, Серега, если узнаю, что ты тряпку к полу прибил или девочке в пенал жука подкинул! А еще бывает дымовуху устраивают.
— Пап, а что это за дымовуха?
— Особого ума тут не нужно: не таблица умножения. Главное — чтобы старая фотопленка под рукой была. От нее дыму много. А мне потом в школу ходи. Оправдывайся за тебя, красней!
Так ведь?
— И ничего не так, — возражает сын.
— Вот-вот, уже начинается. Отец слово, а он ему в ответ десять. Думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю. Я все насквозь вижу. Думаешь, я не знаю, чем вы там занимаетесь, когда взрослых поблизости нет?
— Чем? — спрашивает сын.
— Да мало ли чем! Например, на портфелях с ледяной горки катаетесь. Тебе что, портфель — санки, что ли? За него, между прочим, деньги плачены. Ты что, его в два дня изорвать хочешь?
— Сейчас лето, — отвечает сын, — а на санках зимой катаются.
— А время, знаешь, как быстро летит?! — входит в педагогический раж Владимир Иванович. — Не успеешь оглянуться — осень, а там уже и зима не за горами.
Придется мне, Сергей, тебя сегодня без телевизора оставить. Да, придется! А если еще что-нибудь подобное сотворишь, то и велосипеда тебе не видать. Совсем, понимаешь, от рук отбился!
Нас в коллективе семь человек. Одни мужчины. Такой, знаете, сплоченный коллектив. Без женщин.
Я больше всего дружу с Иваном Степановичем. Поверяю ему свои тайны.
Сегодня Иван Степанович принес импортный пиджак на продажу. Все стали его мерить. Потом прибежал Константинов, сказал, что в магазине напротив дают польский шампунь. Мы бросились туда. Я взял себе и Петру Петровичу, с которым однажды познакомился в парикмахерской. Не купишь — обидится. Вернулись в отдел, видим: в углу Сергей Сергеевич плачет, прическа растрепана. Мы его все жалеем. Он некрасивый, ноги кривые.
Сидит плачет. В чем дело? Оказывается, жена ушла. А у него двое детей на руках. Кому он такой нужен? Все женщины, скажу я вам, одинаковые.
Но тут Сергей Сергеевич увидел шампунь — слезы сразу и высохли. Много ли нам, мужчинам, нужно.
Потом в отдел заглянул Гуревич. В новой рубашке. Голубенькая, в полосу. Здесь кокетка. Здесь в талию. А вот тут разрез. Мне лично не нравится.
Угодник Харитонов с комплиментами сразу.
Очень, мол, вам, товарищ Гуревич, голубое к лицу.
Все начали спорить, можно ли голубое с зеленым носить. Я говорю, нельзя! Подхалим Харитонов: можно. И вдруг змея Иван Степанович, друг называется, тоже говорит: можно. Не ожидал я от него такого предательства. За это я пошел обедать не с ним, а с Сергей Сергеевичем. Иван Степанович надулся. Но пусть знает, что я предательства не прощаю.
После обеда сидим мы в отделе, разговариваем, какая вязка лучше, машинная или ручная. Посреди этой беседы Сергей Сергеевич как взвизгнет, как вскочит на стол! Мы — за ним. Я, как самый решительный, набрал номер телефона нашего коменданта.
Вскоре пришла комендант Настасья Петровна и прогнала мышь. Уже в который раз обещают нам мышеловку поставить.
А и в самом деле, не слишком ли большую власть стали забирать над нами вещи? Кто, в конце концов, чей: они — наши или мы — их? И что это они там нашептывают своими тихими голосами?
Знавал я одно кожаное пальто. Оно отличалось жутким непостоянством характера. Оно ухитрилось поменять несколько человек и в последнее время владело каким-то кинорежиссером, довольно поношенным, но еще в хорошем состоянии. Так вот, оно очень любило гулять на нем. Раз оно гуляло и повстречало знакомую замшевую куртку.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— А у вас, — говорит куртка, — опять обновка.
— Да какая там обновка, уже полгода он во мне.
— Дорогое, вы их прямо меняете, как пуговицы.
— А что, — говорит оно, — я еще довольно молодое и хочу нравиться.
— Неужели кинорежиссеры еще в моде?
— Они всегда будут в моде.
— И где, я поинтересуюсь, достали?
— В комиссионке. Счастливый случай. Гляжу: кинорежиссер. У меня его чуть не перехватили. Какие-то наглые вельветовые брюки. Я еле успело опередить.
— Некоторые, конечно, могут себе позволить, — говорит куртка. — А я уже пять лет хожу на одном и том же старшем экономисте. Он из меня просто не вылезает.
— Ну, что ж, экономист — это, конечно, дешево, но, говорят, довольно практично.
— Ха, практично! Он у меня уже дважды побывал в ремонте. А вы попробуйте сейчас отремонтировать старшего экономиста. Никто не берется.
— У каждого, знаете, свои проблемы, — сказало пальто. — Вон мой, видите, уже на макушке стал вытираться.
— Все равно кинорежиссер есть кинорежиссер, — заметила куртка. — Это смотрится.
— Еще очень важно уметь носить, — важно сказало пальто. — Не все это могут.
— Умей не умей, — возразила куртка, — а если каждый день ездишь в общественном транспорте в час пик, да еще с двумя пересадками, будь хоть режиссер, хоть доцент — всякий вид потеряет.
— Наверное, вы правы, — пробормотало пальто.
— Ну, мне пора, надо еще в химчистку забежать, — заторопилась куртка.
— Счастливо! — сказало пальто. — Как-нибудь увидимся.
— Пока! — бросила куртка и прыгнула в трамвай.
А пальто, заложив рукава за спину, двинулось дальше. По правде говоря, оно было из искусственной кожи, но старательно скрывало это.
Василий Семенович Муравьев лежал на диване и читал детектив, когда раздался телефонный звонок. Василий Семенович, кряхтя, сполз со своего ложа, нашарил ногами тапочки и подошел к телефону. В трубке кто-то хихикнул, потом зашептались, а потом мужской голос проговорил:
— Василий, это ты?
Голос принадлежал закадычному другу Василия Семеновича Петьке Синельникову.
— Ну я, — сказал Василий Семенович. — А вы чего там хихикаете? Делать вам, что ли, нечего? Ты из дому?
— Нет, не из дому — ответил Синельников.
— А откуда?
— Ни за что не угадаешь.
— И отгадывать не буду, сам скажешь.
— С катка мы.
— С какого еще катка?
— С обыкновенного, ледяного, на коньках катаемся. Приезжай, Василий, не пожалеешь. Ребята тут, девчонки. Светка Носкова, Верка Валежникова, Генка, Виктор.
— Да ты в своем уме? — спросил Василий Семенович. — Ты что, в детство впал?
— Нет, серьезно, приезжай! В Лужниках мы. Решили, понимаешь, стариной тряхнуть. Ребята мне творят, позвони да позвони Василию. Вот я и звоню.
— Каждый с ума сходит по-своему, — отрезал Василий Семенович. — Давайте уж без меня. А я лучше на диване с книжечкой.
— Кто звонил? — спросила жена, когда Василий Семенович вернулся на свой диван.