Вахнюк проскальзывает в квартиру и с треском захлопывает дверь. Я стою перед ней, ошеломленный зрелищем. Дверь приоткрывается снова, в проем высовываются рыжие усы Вахнюка и нос, на котором настороженно поблескивают очки.
— А вам-то что? — говорит Вахнюк. — Может быть, мне это только кажется. Кажется — и все тут! И вообще, имею я право отдохнуть в субботу-воскресенье.
Дверь захлопывается. Уже окончательно.
Там, внутри, еще долго щелкают замки и гремит цепочка.
Я выхожу во двор.
Во дворе рабочий продуктового магазина Ильгиз выстраивает башню из пустых деревянных ящиков. Я подозреваю, что Ильгиз хочет построить башню до самого неба. И он построил бы ее, обязательно построил, если бы ящики время от времени не вывозили.
Слова, которые я впервые в жизни прочитал самостоятельно, были: «Лифт не работает». Мне шел седьмой год.
Потом-то я много чего читал — рассказы, романы, повести всякие, но никогда прочитанное не производило на меня такого глубокого впечатления, как эти обыкновенные, даже скучные слова, потому что они были первые, понимаете, самые первые.
До этого я не умел читать, просто складывал отдельные буквы в слоги, а тут меня, что называется, озарило. И я, словно немой, внезапно обретший дар речи, повторил: «Лифт не ра-бо-та-ет. Лифт не ра-бо-та-ет».
Наши близкие иногда бывают удивительно глухи к нашим чувствам и переживаниям. Моя бабушка, находившаяся рядом в этот исторический момент, не оценив, видно, всей значимости происшедшего, наградила меня подзатыльником и сказала:
— Да что ты заладил, как попугай: «Лифт не работает!» Он уже третий день как не работает. На вот лучше авоську, помоги на пятый этаж взойти…
Но это была мелочь, ерунда по сравнению с главным — тайна чтения поддалась мне. Все вокруг приобрело новый, значительный смысл, дома и улицы наговорили наперебой вывесками, плакатами, объявлениями и чуть не оглушили меня.
Теперь, будучи уже не маленьким мальчиком, я понимаю, почему дети так любят смотреть в окно, а взрослые охотно уступают им эту привилегию. Стали бы взрослые от чего-нибудь отказываться, если бы им самим было интересно! Как бы не так! А просто им не интересно, все уже порядком надоело, и смотрят они в основном внутрь себя, стараясь что-то там такое разглядеть. Дети же — наоборот, им наш мир еще в диковинку, и глаза их поэтому широко раскрыты.
Я ехал в трамвае, смотрел в окно и читал надписи.
— Га-стро-ном, — читал я. — Пли-ссе, го-фре… Све-жа-я ры-ба…
Пассажиры в трамвае одобрительно посмеивались. И это еще больше раззадоривало меня и вдохновляло.
— Па-рик-ма-хер-ска-я, — осилил я длинное слово.
— А ты молодец! — похвалил меня мужчина в велюровой шляпе. — Небось, уже в первый класс пошел.
— Нет, — сказал я, — только еще пойду.
— И уже так хорошо умеешь читать!
— За-кры-то на ре-мо-нт, — продемонстрировал я.
— Ишь ты, глазастый, углядел! — сказал мужчина.
— Проход вос-пре-щен, — продолжал я в том же духе.
— Да ты не читай разную ерунду, — сказал мужчина. — Ты чего-нибудь хорошее прочитай. Для души. Вон что там написано?
— Ре-сто-ран, — прочитал я.
— Вот это другое дело! Молоток! — одобрил мужчина.
— Me-ст нет, — прочитал я.
— А ты вредный, — сказал мужчина и как-то вдруг поскучнел.
— А-те-лье не ра-бо-та-ет, — шпарил я дальше, не замечая, что происходит вокруг. А вокруг уже никто не посмеивался. — Пе-ре-у-чет, — выдавал я. — Нет та-ры.
— До чего же бывают невоспитанные дети, — проговорила одна женщина. — А родители сидят: ноль внимания! У меня уже голова от этого ребенка раскалывается.
— Ничего хорошего нет, когда у детей слишком раннее развитие, — сказала другая женщина. — Они растут психически неуравновешенными и часто очень печально заканчивают.
Я думал, что мужчина в велюровой шляпе вступится за меня, но он отрешенно смотрел в сторону и всем своим видом как бы скреплял сказанное. И только моя бабушка, всегда и во всем стоявшая на страже нашей фамильной чести, ответила:
— Еще неизвестно, какие у вас дети! А мы своими детьми довольны.
И она сдернула меня с сиденья и потащила к выходу.
На улице бабушка опять крепко встряхнула меня и сказала:
— Читатель!
Я был мал и глуп тогда.
Я случайно встретил своего приятеля с сыном, мальчиком лет шести. Мы обменялись приветствиями и, как водится, принялись сетовать, что так редко видимся друг с другом. Последний раз это было, когда мой приятель только-только стал счастливим отцом, а погляди, какой сын уже взрослый, как время-то быстро бежит, а?!
— Ну здравствуй, богатырь! Как тебя зовут? — обратился я к мальчику, но в ответ услышал пыхтенье и какие-то странные звуки.
— Ты не обращай внимания. — сказал приятель. — Это он поезд изображает.
— Какой еще поезд?
— Обычно скорый поезд «Москва — Харьков». Он на нем летом ездит к бабушке. Но может и какой-нибудь другой. Например, «Москва — Симферополь», «Москва — Сочи», фирменный поезд «Верховина»…
— И долго он будет так пыхтеть? — спросил я как человек, не очень искушенный в детской психологии.
— До очередной станции, — объяснил приятель и посмотрел на часы. — Сейчас он находится где-то между Орлом и Курском. В Курске стоянка десять минут.
— А потом что же, опять?
Приятель кивнул и подавил вздох.
— Да, упорный мальчик, — сказал я.
— Не то слово.
— А нельзя как-нибудь сделать, чтобы он прекратил? — Признаться, я уже начал беспокоиться, как бы мальчик не лопнул у меня на глазах.
— Невозможно! Да говорю тебе, не обращай внимания. Все же это не отбойный молоток и даже не летающая тарелка. Поезд — еще не худший вариант…
— А что, летающей тарелкой он тоже… — Я с еще большим интересом взглянул на чудо-ребенка.
— Все было, — как-то меланхолично заметил приятель. — И летающая тарелка была, и экскаватор, и газонокосилка, и кофемолка… Чего только не было. Запертым домиком, и тем был…
— Запертым домиком?!
— Причем ключ от которого утерян. Это ему взбрело в голову, когда микстуру надо было принимать. Не открывает — и все тут! Пришлось слесаря вызывать. — И приятель мрачно посмотрел на сына. — Ну, кажется, к станции подходит, наконец-то… А помню, как он несколько дней дерево изображал. Вот когда мы с женой отдохнули! Покой, тишина. Растет себе и растет. Только птички на ветвях чирикают. Это тебе не поезд!
— 127! 127! — вдруг заговорил мальчик. — Разрешите взлет, разрешите взлет! — И сам себе ответил: — Взлет разрешаю.
— Ну теперь держись, — сказал приятель. — Это он на вертолет пересел. Что сейчас будет!
— Ну, как-нибудь увидимся, — заторопился я. — Ты звони!
— И ты тоже звони! — закричал мой приятель, перекрывая шум двигателя. —
Редко видимся!..
Дальнейших слов разобрать я уже не мог.
Его величество, несмотря на свой почтенный возраст, любил играть в прятки. На этот раз он спрятался за портьерой. «Пусть ищут, голубчики! — хихикнул он про себя, слушая, какой переполох поднялся там, по другую сторону портьеры. — Пусть побегают! Пусть поволнуются!»
За портьерой пахло пылью и было уютно. Конечно, не бог весть какое хитрое место, но, как всегда, гениальность идеи заключалась в ее простоте. Король с удовольствием вспомнил, как однажды прятался целый день и сколько было шуму из-за него, пока лишь к вечеру он позволил себя найти. А захотел бы, до сих пор искали бы.
Он прислушался.
— Ну куда же он, черт возьми, мог запропаститься! — возмущался мужской голос.
«Ай-ай, как непочтительно! — отметил король. — Вот за это вы меня еще дольше поищете!»
— Да ты не кипятись, — посоветовал другой мужской голос. — Ты присядь, сосредоточься и подумай, где он еще может быть.
«Как же, как же, — усмехнулся король. — Так я вам и дался. Нашли простачка!»
— Под креслами мы уже смотрели, под диваном смотрели, под столом его тоже нет. Может быть, на кухне? — высказал предположение первый мужской голос.
— С какой стати он окажется на кухне? — засомневался другой. — Что ему там делать?
«А я тут, а я тут!» — мысленно пропел его величество.
Но в эту минуту он почувствовал, как какая-то сила выталкивает его из-за портьеры. «Барсик, брысь!» — зашипел король, но было уже поздно, он выкатился на свет божий.
— Ага, вот он, проказник! — воскликнул первый мужской голос.
Человек поднял короля с пола, сдул с него пыль и сказал:
— Кажется, сегодня моя очередь играть белыми.
Один раз я шел по улице и вдруг увидел надпись на киоске «Союзпечати»:
«Киоскер болен».
Это было так просто и трогательно, что я остановился. Я представил себе больного киоскера в постели, обложенного подушками. В изголовье — жена киоскера. Рядом — дети киоскера. Чуть поодаль — друзья киоскера.
Картина, исполненная печали.
Весь день я ходил как в воду опущенный: что-то случилось в мире. Киоскер болен! Но не будем терять надежды, думал я. Скоро, скоро опять зацветут деревья, запоют птицы и воспрянувший киоскер бодрым шагом зашагает к своему киоску.
* * *
Запись в дневнике: «Не забыть купить автомобиль».
* * *
Шел «Отелло».
На задних рядах все время разговаривали двое. Он шипел злым шепотом:
«Опять сахару не купила».
* * *
В 9-м классе моим любимым предметом была Алевтина Владимировна.
* * *
Будильник одноразового использования. Одного будильника хватает на сутки.
* * *
Маленькое государство, которое живет сдачей пустых бутылок.
* * *
Сколько сил и времени уходит на то, чтобы быть приятным человеком.
* * *
На усах у него было двадцать минут шестого.
* * *
Щедрость определяется не тем, сколько человек дал, а сколько у него после этого осталось.