Уважаемая редакция! — пишет вам читательница Вероника С. — Существует примета, что если оторвешь в транспорте счастливый билет, то обязательно повезет. Такой билет достался мне, когда я ехала в 76-м автобусе. Сумма первых трех цифр в нем равнялась сумме трех последних. Но вот уже прошло полгода, а счастья все нет».
Дорогая Вероника! С вашим письмом мы обратились в управление пассажирского транспорта. Меры приняты. Директору автобусного парка поставлено на вид. Водитель переведен в слесари сроком на месяц. Маршрут № 76 ликвидирован.
А вот другое письмо:
«Прочитал в вашей газете прогноз погоды на неделю. Что вы пишете? Дожди, похолодание… А мы всей семьей собрались на дачу…»
Дорогой товарищ! А у нашего редактора как раз накопилось много дел в городе. Подумайте, каково ему работать в жару! Погодите немного, скоро он пойдет в отпуск, вот тогда…
А это нам пишет некто Анатолий К.:
«Говорят: победи в себе лентяя. А если лентяев в тебе сидят двое или трое. Что тогда?»
Трое на одного! Толик, беги!
«Дорогая редакция! Я женился, а мой начальник не хочет давать мне положенный трехдневный отпуск после свадьбы, мотивируя это тем, что я уже гулял три дня, когда женился в прошлом году».
Уважаемый Леонид! А стоит ли беспокоиться из-за каких-то трех дней. Накопится недельки три, тогда разом и отгуляете.
У моих коллег — юмористов глубокий траур: безвременно уходит со своего поста глава российских коммунистов Иван Кузьмич Полозков. Вместе с ним уходят в небытие с десятка полтора безотказных анекдотов, непременным персонажем которых он был, анекдотов, многократно проверенных на публике, исправно кормивших целый отряд мастеров веселого цеха. А сколько реприз потеряют свою убойную силу, сколько забавных рисунков, недавно задуманных, так и останутся невоплощенными! Эх, Иван Кузьмич, Иван Кузьмич, что же вы наделали! А если уж так приспичило уходить, не могли чуток подождать, что ли?! Я бы вот угловой диванчик на кухню себе купил, еще бы кое-какие дыры в хозяйстве залатал, тогда бы и с богом! На кого покидаешь, кормилец? На никому пока что не известного Купцова? Но потянет ли он? Что нам про него известно, кроме того, что он из семьи вологодского крестьянина, закончил политехнический институт, а затем высшую партийную школу? Что тут, скажите, смешного, кроме высшей партийной школы? А у меня семья — пять душ, есть-пить хотят, с ними-то как?
В эти скорбные минуты горячо молюсь за здравие премьер-министра Павлова, полковника Алксниса, лидера либеральных демократов Жириновского, непревзойденной Нины Андреевой, иже с ними певца ОМОНа Александра Невзорова. Ах, золотой народ! Что ни слово — сокровище, что ни заявление — пародия. Дай бог им, как говорится, побольше пленумов и брифингов, презентаций и деклараций, всяческих платформ и открытых писем! Им — удовольствие, а нам — прибыток. Они высказываются, душу облегчают, мы честно записываем, а народ хохочет. Народ хохочет, нам с голоду пропасть не дает.
Не хочу быть голословным, спешу, спешу предъявить примеры.
Ну, скажем, поехал бы я в этом году на юг, не заяви еще весной Валентин Павлов, что швейцарские банки скупали наши сторублевки прежнего образца, чтобы подорвать нашу же экономику? Дудки куда бы я поехал. Сидел бы в Подмосковье, сосал бы лапу. А так — целый монолог, шутка там, шутка здесь, бешеный успех, аплодисменты, всюду приглашают, артисты исполняют, авторские капают. До сих пор ведь не выдохлась тема! До сих пор! К тому же и сам, так сказать, виновник перла не дает потускнеть ему, нет-нет, а сморозит что-нибудь в развитие своей бессмертной мысли, и, глядишь, она и засверкала новыми гранями, встрепенулась, обрела второе дыхание.
Больше того, уж если до конца быть откровенным, эти ребята пашут на Хазанова с Задорновым буквально как папы Карло. Да! Как крепостные крестьяне, честное слово! А то, что со стола наших прославленных звезд падает, меньшие их собратья подбирают, и, представьте, им тоже хватает. Я бы уж, по справедливости, бросил бы клич юмористам всех мастей скинуться и сделать отчисления тем, кому мы по сути столь многим обязаны, надо же и их материально заинтересовывать. Не могу здесь удержаться и от горьких слов упрека. Да, да, это к вам относится, Егор Кузьмич Лигачев, не делайте вид, что не понимаете. Что-то давно вас не было слышно. Резко снизили активность. Ну и что, что пенсионный возраст?! А по силе возможности? Никто ведь и не ждет от вас, что вы из кожи лезть будете, но иной раз всего-то отрывок-другой из ваших воспоминаний — это же вас не убудет? И на заслуженном отдыхе можно еще приносить пользу людям.
Итак, друзья, в этот тяжелый для всего нашего юмористического цеха час заклинаем вас: сомкните ваши поредевшие ряды усталых бойцов! Ужель склоните головы перед гидрой приватизации? Ужель будете праздновать труса перед рынком окаянным? Ужель поступитесь принципами?
Прощай, Иван Кузьмич Полозков! Прощай, старый товарищ! Мы не забудем тебя.
Почему всегда хорошо там, где нас нет? И почему, как мы только появляемся там, где нас нет, там сразу становится как-то не совсем хорошо? Например, было чисто, стало наплевано. Не воровали — воруют. Никому раньше в голову не приходило бензин водой разбавлять, а тут словно с цепи сорвались — разбавляют без всякого зазрения совести.
И вот наш человек скребет в затылке у земного глобуса в рассуждении, куда бы рвануть, где еще осталось хорошо. Говорят, в Австралии кучеряво живут. В Новой Зеландии тоже недурственно. В Объединенных Арабских Эмиратах… На Сейшельских островах… Да мало ли мест, где пока еще отсутствуют следы нашей цивилизаторской деятельности. Где никому невдомек, что водяру можно глотать стаканами, что «дворники», выходя из машины, следует прятать куда подальше, что кружку следует приковывать цепями к питьевому баку, что в каждый газон должна быть воткнута табличка «По газонам не ходить!», а к каждому цветку привязана бирочка «Не рвать», желательно на трех языках, включая, разумеется, и русский, иначе вытопчут и вырвут, а впрочем, и так вырвут, главное — пример показать.
Я, кажется, начинаю понимать, почему мировое сообщество проявляет столь горячую заинтересованность в том, чтобы дела у нас тут, на территории бывшего Советского Союза, приняли благоприятный оборот. Я даже согласен с теми, кто считает, что здесь просматривается заговор определенных сил. Конечно же, заговор! С целью не допустить дальнейшего роста эмиграции на Запад. Ну ладно, пять лет назад количество отъезжающих исчислялось десятками тысяч, сегодня счет пошел на сотни, а если завтра будут миллионы? Запад же не выдержит. Запад же не такой большой, как нам кажется. Он, в общем-то, довольно маленький, он же перевернется, как утлая лодчонка, в которую прыгнул гигант.
А представьте — завтра новый коммунистический путч! Сколько народу двинет отсюда, спасаясь от новых пятилеток, беломорканалов и БАМов? Вон и Руцкой! Уже запасся чемоданами, и не двумя-тремя, а одиннадцатью, молодец мужик! А что у вас делается на антресолях? Не пора ли разобрать хлам? А то в последнюю минуту окажется, что из-за старого велосипеда, лыжных палок и сломанного проигрывателя «Ригонда» к чемоданам не подберешься!
Сначала уехали академики, балерины, виолончелисты. Затем с мест снялись младшие научные сотрудники, цирковые фокусники и люди, отбывшие различные сроки заключения по хозяйственным делам. Снялись, не дожидаясь, пока Верховный Совет даст землю и волю. Потом начал все больше задумываться народ, просто знающий четыре правила арифметики. С четырьмя-то правилами арифметики, да неужто же там пропадем, где нас нет?! Так примерно рассуждали они. Но, кажется, схиляли и эти. Сужу по тому, как трудно считают продавцы коммерческих киосков, давая сдачу. Морщат лбы, шевелят губами. Зловещий, знаете ли, признак. Теперь очередь за теми, кто элементарно умеет расписываться в платежной ведомости. И картина будет выглядеть завершенной. Темные улицы. Толпы народа с кумачовыми знаменами. Объясняются друг с другом уже не словами, а жестами. Мычат что-то, хлопают друг друга по плечам.
К этому идет. И непременно придет, если политика проволочек, компромиссов, изматывающих полумер останется доминирующей. Если нам всем по-прежнему будет нечего терять, кроме своих цепей. Ведь остатки этих цепей в экономике и в политике и не дают, собственно, развернуться. Начать устраиваться так, чтобы было хорошо там, где мы есть.
— Лучшим ответом на митинги 23 февраля был праздничный финал Белой Олимпиады вечером того же дня, но в Альбервиле.
Такая вот мысль.
Все перепуталось, и много людей разучилось смеяться.
Темное, зловещее большинство утратило чувство юмора, просто перестало владеть им.
Отсутствие чувства юмора связано напрямую с потерей представлений о добре и зле, нравственном и безнравственном, полезном и вредном, хорошем и дурном, теплом и холодном, полосатом и в крапинку.
И зима — какая-то не зима, а то ли поздняя осень, то ли ранняя весна, не разберешь.
И либерально-демократическая партия совсем не либеральная и уж, конечно, не демократическая, а, извините, черт-те что и сбоку бантик.
И женщины как-то не очень женщины и мужчины — не полностью мужчины.
И на каждой газете, как ни посмотришь, обязательно написано, что она и независимая, и непременно народная, что совершенно не означает, что народ торопится ее покупать.
И что такое народ — тоже не совсем понятно. Это как йети, снежный человек: все говорят о нем, вон даже и следы, но никто ни разу его не видел, так сказать, полностью.
Демократы выходят на улицу, и думаешь, что вот это уже точно народ. Не может быть, чтобы не народ, как пить дать — народ. Но не успеешь укрепиться в своем убеждении, как тебе тут же и разобъяснят, что какой же это народ, вы что, народов не видели, это еще не народ, а вот погодите, как будет народ, так мы вас сразу и предупредим.