Вот они идут по нашему родному метрополитену, стайка иностранных стариков и старушек, откормленных и моложавых, заставляя нас с особой пристальностью всматриваться в них, с надеждой, что ли, обнаружить наконец давно искомые анатомические различия: может, у них руки как-то не так приделаны к туловищу?.. Тогда почему они этими самыми руками?.. А мы — нет!..
А что, если взять какого-нибудь одного иностранца и просветить лучами: может, у него мозги как-то не так повернуты? Тогда почему они этими же самыми мозгами?.. А мы — нет!..
И почему их деньги называются валютой, а наши даже уже и деньгами не называются?
Или, например, возьмем ту же Италию… Италия почему-то особенно не дает покоя… Боже мой!.. 67-й кабинет министров меняется!.. В общем, какой-то там такой по счету… Как перчатки…
Впрочем, чувствую, сравнение безнадежно устарело. Я как потерял перчатки прошлой зимой, так и до сих пор купить не могу, нету. Так что они министров меняют гораздо чаще. А мы своих — ох, с таким скрипом. Конечно, жалко же нашего министра! Куда же он после пойдет?.. Профессии — никакой! Жена, дети… Жалко же министра!..
Или вот Япония… У меня приятель в Японию в круиз съездил. И купил там автомобиль за сто рублей… То есть не за сто рублей, а за сколько-то там йен, которые ему здесь выменяли на сто рублей… Так я ему чуть в морду не дал… Ну не могу я ничего больше слушать про Японию… Не могу!.. Съездил в Японию — молчи!.. Не расслабляй меня! Мне сейчас в прачечную идти, белье сдавать! Я сейчас собранным должен быть, как минер… А из прачечной на почту, они мне уже неделю газет не приносят, а ты мне про Японию!.. А после почты — в военкомат, вспомнили про меня на 44-м году жизни, приказывают явиться, так и пишут в повестке: «приказываю явиться», а у меня язва и все тело после программы «Время» начинает чесаться, а ты мне про Японию!
И очень хочется выйти на каком-нибудь иностранном языке. Чтобы малопонятными буквами. Чтобы поднести жене к носу иностранную газету: видишь, тут я… Вот в этом вот углу!.. Да не в этом вот, дура, а вот в этом!.. Карандашом же отчеркнуто!.. Про что я тут написал?.. Да не помню, перевели, черти, надо бы дать кому-нибудь обратно перевести… Оценили, значит!.. Там оценили!.. Не хухры-мухры!.. Это тебе, брат, не в «Блокноте агитатора» тиснуться!..
Художникам завидую какой-то нехорошей завистью. Художник, он, еще масло на картине не просохло, а уже волокет свою картину за бугор. Ежели там понравится, здесь как пить дать с руками оторвут.
Опять же — эмигранты… Человек как бы вырастает в цене, если он эмигрант… Его здесь и встречают уже по-иному. А не будь он эмигрантом!.. С той же песенкой, с теми же самыми стишками!.. Да кому он тут нужен и чем он от десятков тысяч отличается?!
Мальчик, кем хочешь быть, а, мальчик?.. Космонавтом, наверное… Нет?.. Тогда врачом?.. Тоже нет?..
Тогда, наверное, шофером?.. Как я в детстве… Би-би!.. И не шофером?.. Тогда кем же, мальчик?.. Как дядя певец Вилли Токарев!.. Ух, ты какой, мальчик!.. Маленький, маленький, а башка соображает!
Телевидение нет-нет, а порадует.
Диктор, во всем импортном, по телевизору с южно-корейской трубкой, путаясь в русских ударениях, сообщает, что-де открылось, мол, совместное предприятие, которое не сегодня-завтра начнет выдавать продукцию, которая с успехом сможет соперничать на международном рынке и принесет нам, страждущим, валюту, на которую мы, чует мое сердце, накупим много новых южнокорейских трубок и кой-какой одежки приодеть наших дикторов, чтоб они смотрелись не хуже, чем у людей.
На соседней улице открылась чудо-рем-контора, набитая строительными материалами и сантехникой. Тут тебе и «елочки», и самоклеящиеся обои, и кафель-изразец, который только в тюремном сне может присниться. Но — на валюту!
Есть потрясающее кафе, где готовят — пальчики оближешь, и цыгане в кумачовых рубахах пиликают на скрипочках «Не сыпь мне соль на рану». Но — на валюту!
Есть у меня знакомая, 20 лет от роду, ноги от шеи, знает пять языков, тонка, нежна, умна, говорит на любые темы… Но — за валюту!
Пожалуй, я и сам бы мог бы и получше написать эту заметулю, побойчей, позабористей, но… Ну, вы меня понимаете…
Но за наши деревянные?.. Счас!.. Разбежался!..
Как сказал поэт:
Между фауной и флорой
Есть таинственная связь.
За обедом о которой
Догадался я вчерась.
Нет, я не Пришвин, я другой…
Путаю пионы с астрами, гончую с борзой, а из всех деревьев могу распознать только дуб, потому что на нем желуди.
Связь моя с природой окончательно подорвана разнеженной городской жизнью.
На месте Робинзона Крузо я бы уже на третий день отдал концы, будучи не в сил six даже развести элементарный костер. Нет, раньше отдал бы…
И все же и я, и я не чужд склонности к созерцанию таинственной флоры и не менее таинственной фауны.
Бреясь ежедневно перед зеркалом в ванной комнате, я меланхолически, самым углом глаза наблюдаю, как целеустремленно торопится куда-то целый караван рыжих муравьев по стене с облупившейся от постоянных протечек масляной краской.
И так ежедневно!
И все по одному и тому же курсу!
Муравьи?! В городской-то квартире?!
Откуда и куда держат они свой неуклонный путь?
Какой биологический компас позволяет им не сбиться с невидимой тропы?
А может, они, как древние мореходы, ориентируются по электрическому шестидесятисвечовому солнцу, подвешенному под потолком на пыльном, витом шнуре.
Обитают в моей квартире и мыши.
Жена и теща не дают угаснуть во мне первобытному охотничьему инстинкту.
Периодически заряжаю я тугую мышеловку.
Жена боится мышей ужасно, а теща как бывший патологоанатом берет на себя хлопоты, которые в нашем быту стыдливо именуются ритуальными услугами.
Такое вот распределение труда.
А тараканы!!!
Я здоровье чуть ли не положил в борьбе с ними…
Однажды едва не отравился хлорофосом… (или дихлофосом? Дьявол его возьми!).
Представляю, как хохотали надо мной тараканы!..
(Готов безвозмездно подарить вам замечательное название для эффективного дезодоранта против тараканов, только изобретите его, — «А паразиты — никогда!».)
Говорят, что тараканы более счастливые современники вымерших начисто динозавров…
Потрясающая приспособляемость к превратностям окружающей среды при абсолютной, прямо-таки чудовищной бесполезности.
Только бы жрать да жрать!
Интересно, почему эта потрясающая приспособляемость так часто идет рука об руку с чудовищной бесполезностью?
(Подумать об этом как-нибудь на досуге.)
Однако не пытается ли человек, в данном случае я, как-то оправдать свою неприязнь к тараканам, подвести под нее идеологическую базу?
Не скрывается ли за внешней бесполезностью их образа жизни какое-то высшее, не известное нам предназначение?
И, может, оно как раз именно в том и заключается, чтобы сигнализировать нам о неблагополучной санитарной обстановке в доме — не дремли, мол, хозяйская чистоплотность!
Опять же крысы и мыши…
Крысы бегут с корабля?.. Да здравствуют крысы!.. Они первыми дают знать, что в корабле образовалась течь…
Метафора, которая поучительно соотносится с фактами массовой эмиграции в некоторых странах…
Голубей не люблю… Особенно после Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году.
Официальная птица.
Непременная участница шоу-программ.
Убогая режиссерская фантазия не идет дальше того, чтобы выпустить под финал стадионного зрелища голубей…
Голубь Пикассо был хорош, потому что он был первым.
Казенное мышление превратило голубя в банальность, в общее место.
Жизнь голубей — убедительный пример того, как талант, поставив себя на службу официальщине, непременно должен померкнуть.
Кошек уважаю, собак уважаю…
Нет, город совсем не такая уж пустыня из бетона и стекла, как иногда принято думать.
В соседнем доме сиамская кошка прыгнула со второго этажа на голову лифтерше (чем ее привлек этот объект? заговорили тигриные рефлексы?).
Бедную лифтершу отвезли в 1-ю Градскую с сотрясением мозга…
А не теряй бдительности, не расслабляйся!
Все мы в конце концов вышли из леса.
Кстати, любовь к собакам часто обозначает нашу тоску по беспрекословной покорности. Собака предана беззаветно, как бы ничего не требуя взамен.
С людьми трудней, общение с ними — бесконечный ряд взаимных усилий, уступок, компромиссов. Любовь к людям — это самая тяжелая, самая неблагодарная работа.
Лебеди на Царицынских прудах, в Останкине, на Чистых, на Патриарших, в маленьком, как чайное блюдце, водоеме на улице Дружбы, где китайское посольство.
Рыбаки на Москве-реке там и сям…
Хочется выскочить из троллейбуса и спросить: «Ну как, клюет?»
Раз ловят, значит, пока еще клюет.
Значит, не окончательно все еще погублено. Едва бьется, но бьется же пульс органического существования, бьется, как у обитателя реанимационной палаты, тонкая-претонкая ниточка между жизнью и смертью, чуть — и нету.
Фауна!
А флора?
Худосочная квартирная зелень в интерьерах сберегательных касс.
И непишущие ручки на столах, ручки из времен моего детства, из уроков чистописания с ученическим пером № 7.
Астрономические цифры денежных сумм в соседстве с удручающей бедностью.
Мне не нужно заглядывать в бюллетень официального курса иностранных валют, чтобы осведомиться о теперешнем самочувствии рубля… По этой поломанной мебели, по злым и усталым женщинам за окошечками касс, по раздраженным очередям вкладчиков я прекрасно осведомлен.
Иностранцы покупают у нас счеты с деревянными костяшками и везут, везут к себе домой этот удивительный сувенир из России. А мы везем от них компьютеры.
Вот примерно такой сегодня расклад.
Однако с какого боку здесь флора и фауна?
Ну я же сказал, что я не Пришвин.