— А может — говорит дедушка, — это кто-то во мне все поменял местами. Очень даже возможно, не отрицаю.
Когда дедушка был маленьким, его тоже на лето отправляли в пионерлагерь. Собственно говоря, пионерлагерем называлось несколько изб в подмосковной деревне, покинутых хозяевами и наскоро приведенных в порядок шефами, чтобы там могли поселиться дети. Избы стояли на разных улицах, так что было непонятно, где кончается пионерлагерь и начинается деревня.
Зато речка, главное дело, находилась под боком! Лопасня. Загорай, плавай, уди рыбу! Хорошо!
Здесь самое время сообщить, что дедушка был влюблен. Он был влюблен в свою пионервожатую. Звали ее Дина Таланова. Вообще в нее был влюблен весь дедушкин отряд. Такой это был на редкость дружный коллектив.
Наверное, чтобы понять истоки чувства, разом охватившего два десятка мальчишек, нужно представить себе Дину Таланову. Нужно представить себе юную работницу велозавода, всегда улыбчивую, замечательно умевшую петь песни и читавшую ребятам вслух книжки перед отбоем. Знаете, не каждая пионервожатая читает вслух ребятам книги. А вот она читала.
Никто в дедушкином отряде и помыслить не мог, что улыбка и замечательный голос Дины принадлежат не только вверенным ее вниманию детям, но и еще одному человеку, давно вышедшему из пионерского возраста.
Печальное это открытие суждено было совершить дедушке.
Нам не дано ведать, когда явятся нашим глазам горькие истины. Пробудившись ночью и выйдя на улицу, дедушка услышал в некотором удалении от дома голос Дины и вторивший ему мужской. Пользуясь прикрытием палисадника, дедушка подкрался ближе и увидел голову Дины в возмутительном, как ему показалось, соприкосновении с крутым, гвардейского размаха плечом. Кажется, потом Дина со своим кавалером поцеловалась, но детали уже не имели для дедушки решительно никакого значения.
Само собой, он был не в состоянии дотянуть в бессонном одиночестве мучительную ночь. То, что произошло после его возвращения в дом, возможно, будет зафиксировано, как редчайший случай проявления коллективной ревности, поднявшей среди ночи целый пионерский отряд и увлекший его на улицу.
Остался на своей постели лишь мальчик Ваня Сидоров. Он тоже любил Дину, но еще больше он любил поспать. В каждом человеческом сообществе, утверждает дедушка, всегда найдется кто-нибудь, кто поспать любит больше, чем что-либо другое.
Пока мальчик Ваня Сидоров спал, ребята, стараясь не обнаружить себя, прокрались вслед за дедушкой к палисаднику и затаили дыхание.
Дальше события разворачивались следующим образом. Дежурный по лагерю, совершая обход, вздумал заглянуть в избу, где располагался влюбленный отряд, или отряд влюбленных — называйте как хотите. Не найдя там никого, кроме Вани Сидорова, он растолкал мальчика и грозно осведомился о причине отсутствия остальных.
Бывают такие сони, которые умудряются спать как бы в двух измерениях. То есть они видят сны, но и связи с внешним миром не теряют. Прекрасно улавливая все, что происходит наяву. К ним относился и Ваня. Он знал, куда направился отряд, но и под пыткой не выдал бы товарищей.
Едва шаги дежурного удалились и затихли где-то в глубине ночи, Ваня Сидоров выскочил из избы с криком: «Полундра, пацаны! Нас зашухерили!» Верней, это был не крик, а нечто среднее между криком и театральным шепотом. Впрочем, дело не в характере звука, а в том, что он достиг слуха Дины. Треск ветвей, топот множества ребячьих ног — и она все поняла.
С той ночи Дина лишила отряд своей улыбки, не говоря уже о чтении вслух перед отбоем. И голос ее приобрел обиженные, укоризненные нотки. Отряд сник. Отряд впал в отчаяние. Отряд не находил себе места…
— Где мои очки? — вдруг спрашивает дедушка.
— Да вот они, под газетой. И что же, вы не помирились?
— Помирились, — говорит дедушка. — Помирила нас одна девочка, Тамара Гришаева. Она обычно исполняла все мужские роли в эстрадных скетчах, чем сильно выручала пионерскую художественную самодеятельность. Это, казалось бы, скромное обстоятельство сослужило хорошую службу. Постоянно исполняя мужские роли, Тамара Гришаева настолько глубоко проникла в психологию противоположного пола, что ей не составило труда оправдать в глазах Дины поведение мальчишек.
— Только и всего?
— Да нет, тут еще одно… — говорит дедушка. — Я думаю, что Дина нас любила. Любила по-настоящему. Разве этого мало, чтобы простить обиду?
Дедушка углубляется в газету и замолкает.
Часы свои пузатые будильники и ходики с гирьками — Дубровка сверяла с заводскими гудками. Нормальный дубровский мальчишка мог быть нетверд в таблице умножения, но он никогда бы не спутал гудок завода «Динамо» с гудком ЗиСа или, скажем, эти два гудка с гудками Паростроя, Клейтука или Велозавода. Нормальный дубровский мальчишка болел за «Пролетарскую кузницу» и ни за какую другую футбольную команду.
На футбол отправлялись ранним утром, с первыми рассветными лучами, чтобы успеть прийти к самому началу матча. Шли пешком: во-первых, из экономии, во-вторых, потому что не у каждого дубровского мальчишки водились деньги на трамвай. Идти нужно было не близко — аж до самого Крымского моста: там, напротив входа в Центральный парк культуры и отдыха зеленели травяные поля стадиона.
Шли шумной ватагой, останавливались возле домов, задирали головы, вызывая свистом друзей. Хлопали рамы окон, хлопали двери подъездов, ватага пополнялась и двигалась дальше. И посреди нее, с чувством воодушевления, ощущая плечами плечи товарищей, шагал дедушка. В кармане — бутерброд, в голове — вопрос, кто выиграет: «Пролетарская кузница» у «Промкооперации» или «Промкооперация» у «Пролетарской кузницы»? И еще одна забота — дыра. Откроем секрет: нормальный дубровский мальчишка попадал на стадион через дыру. Извиним и поймем его. Если уж у него на трамвайный билет денег не набиралось, на входной билет — тем более.
Дыра готовилась с вечера, накануне матча. Разводились две доски и аккуратно ставились на место: для маскировки, значит. И дыра ждала своего часа. В день футбола возле нее собиралась безбилетная публика в возрасте примерно от восьми до четырнадцати лет.
Протечка в заборе образовывалась внезапно, как образуется пробоина в борту корабля. Сравнение тем более справедливое, что мелюзга вливалась в нее со стремительностью океанской волны. Надо отдать должное администрации стадиона: она не зевала в такие моменты, а действовала оперативно и самоотверженно, не хуже команды какого-нибудь брига или фрегата в чрезвычайных обстоятельствах. Но все же кое-кто из безбилетников успевал просочиться и смешаться с добропорядочным большинством.
Мне хочется подарить дедушке счастливый день. Пусть ему повезет сегодня и желания его полностью сбудутся. Он благополучно попадет на стадион, и «Пролетарская кузница» одолеет «Промкооперацию». И пусть этот день завершится футболом во дворе и дедушка забьет свой персональный гол, гол в ворота Знаменитого Вратаря. Будущего Знаменитого Вратаря, если уж быть совсем точным, а тогда длинного худого мальчишки, правда уже и во времена, о которых речь, обладавшего удивительной прыгучестью. И пусть завидуют дедушке лучшие форварды мира. В сущности, разве меняет дело то обстоятельство, что им пришлось штурмовать ворота Знаменитого Вратаря, прозванного также «Барсом» нашими зарубежными соперниками, лет на пятнадцать позже описываемого счастливого дня? Не повезло иноземным форвардам: не росли они на Дубровке! Гол же есть гол, когда бы он ни был забит.
Дедушка хранит верность «Пролетарской кузнице» и до сих пор. Только зовется она сейчас «Торпедо». И на этом — точка.
Когда дедушка был маленьким, его родители развелись, поровну поделив между собой двоих детей, сына и дочь. Дедушка достался отцу.
Ближайшим следствием этого раздела явилось то, что дедушка оказался в городе Донецке, куда отца пригласили на работу.
Невидимый стрелочник, которого иногда величают Судьбой, перевел поезд на другой путь.
Жизнь и впрямь представлялась порой пересечением множества рельсов, и желание поскорее разобраться, куда какие из них тянутся, возможно, и привело дедушку в городской Дворец пионеров, в кружок юных железнодорожников. Хотелось самому водить составы, а не ждать, пока тебя повезут в нужном направлении. Пусть до срока это будет детская железная дорога: ничего, дойдет дело и до настоящей, взрослой.
Детская железная дорога!.. Оказалось, что она существует только в горячих головах энтузиастов. Ее еще предстояло построить, детскую железную дорогу. Выходило, что дедушка записался не в кружок юных железнодорожников, а в кружок юных строителей железных дорог, что, согласитесь, не совсем одно и то же.
Что ж, назвался груздем — полезай в кузов!
Строили железную дорогу год, и дедушка строил ее наравне со всеми. Она протянулась на два километра от парка культуры до станка (так на юге называют пруд). И наступил день, когда мимо шахтерских домиков застучала пара зеленых вагончиков во главе с ярко-красным локомотивом. В нем нетрудно было узнать старый, списанный бельгийский трамвай, отозванный с заслуженного отдыха, подлеченный и переоборудованный.
Кто же сидел в кабине машиниста? Нет, не дедушка — сидел какой-то другой мальчик. Дедушке досталась руководящая роль: он состоял в должности заместителя начальника службы тяги. Темно-синяя форма и по звездочке в каждой петлице. А у машиниста всего лишь угольнички. Да, всего лишь угольнички, и тем не менее — стыдно признаться — дедушка завидовал своим подчиненным черной завистью. Эх, чего только не отдашь, чтобы находиться в кабине машиниста и смотреть, как мчится навстречу стальная колея.
Однако и в дедушкином страдательном положении его посещали мысли, наполнявшие душу гордостью и утешением. Дорога, на которой он был все ж таки не последней фигурой, — не забудь про звездочки на петлицах! — работала на прогрессивном виде тяги — электрическом. В определенном смысле она была упрощенным и немного наивным прообразом того, что ожидало железнодорожный транспорт в будущем. На Украине уже вовсю трудился питаемый Днепрогэсом ее старший и, соответственно, более зрелый брат — электрифицированный участок Запорожье — Долгинцево. Время от времен