— С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?
Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых — «пройдемте».
Садимся в машину, смотрю — господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.
Очнулся в комнате — дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.
Спрашивают:
— Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?
Я, конечно, говорю:
— По убеждению.
— Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?
Я спрашиваю:
— Чью?
— Свою.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:
— Вы вообще-то за новую линию?
Я говорю:
— Я всегда за новую линию.
Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:
— Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.
У меня поехало в голове — какая-то новая линия, а я не знаю, говорю:
— Реформы — это же шок один, бестолковщина. Я за новую линию принципиально.
Конопатый встает:
— А их две новых линии, вы за какую?
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Сидят, ждут. Допил — была не была, — говорю:
— Я за первую линию.
Конопатый:
— А мы за вторую.
Часовые, слышу, затворами лязгнули. Говорю:
— Мы же сидим напротив друг друга, та, что с моей стороны, первая, с вашей будет вторая. Нельзя ли еще стаканчик водички?
Самый рыжий налил полстакана, говорит:
— Надоели вы нам со своей водичкой. Давайте заканчивать. Если вы человек с убеждениями, то прямо ответьте, вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он мне:
— Не перебивайте, дослушайте до конца. Вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он:
— …или с демократами и коммунистами?
У меня второй раз в голове поехало. Хорошо, конопатый выручил. Он бумаги листал, листал и вдруг спрашивает:
— Кстати, вы с какого года рождением, гражданин Розенблат?
Я говорю:
— С пятьдесят четвертого, только я — Сидоров.
Они побледнели все разом, поворачиваются к часовым:
— Разве это не Розенблат?!
Я тоже вскочил, кричу:
— Что ж вы сделали, гадины?! Вы ж не того захватили, кого надо!
Часовые вдруг говорят самому рыжему:
— Товарищ Розенфельд, эта сволочь так похожа на нашего Розенблата! Сейчас мы моментом все исправим.
Поставили меня к стенке и отсчитывают десять шагов.
Я говорю комиссии:
— Вообще-то я еврей.
Они говорят:
— Поздно. Ваше последнее желание.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Можно, но мы вам не советуем, вы и так уже обмочились.
Я пощупал, правда, мокрый. И тут проснулся. Что удивительно?! Лежу на мокром, то есть действительно обмочился. То есть сон вещий!.. Но к чему?
Говорят, милиция к грибам, рыжие или к дождю, или к перевороту. А может, просто скоро в самом деле начнут выяснять, кто из-за корысти, а кто по убеждению. Если бы все по убеждению были, до таких жутких снов не дошло бы.
(не самая веселая сказка)
Жила-была одна Шапочка. Она была Красная, поэтому жили они бедно.
А бабушка у них была спекулянтка, жила богато. Нет! Богато никто не жил. Бабушка жила средне.
Вот однажды под праздник папа и говорит:
— Бабушка жадная, а мы нет. Пошлем ей немного пирожков, кооперативных.
Красная Шапочка сложила пирожки в корзинку, пошла к бабушке.
Только во двор вышла, навстречу ей рэкетиры, трое, из ее же класса ребята, четвертый — директор школы Змей Горынович Трехголовый.
Ну, конечно, изнасиловали ее, то да се, пятое-десятое. Слово за слово, узнали про бабушку, схватили корзинку, бросились бежать — впереди Змей Горынович на длинных ногах, за ним ученики на коротких.
По дороге один ученик съел пирожок и отстал.
Бабушка в это время на кухне у себя сидела, самогон пила. Плохо видела — мимо рта ни разу не пронесла. Вдруг стук к ней страшенный — изба ходуном ходит, посуда сама на пол валится.
— Кто там? — спрашивает бабушка пьяным голосом.
— Да это же я, твоя внучка, — говорит хитрый Моисей Гуринович.
Бабушка открыла дверь ей, вестимо, сразу кляп в рот, утюг к животу и в мешок.
Тут слышат, кто-то ключом в замок тычет, бросились в постель, притворились бабушкой.
А это как раз была Красная Шапочка. Увидела она свою бабушку, спрашивает:
— Чего это у тебя три-то головы?
— А того, — говорит бабушка, — у меня три головы, что сейчас время такое, всем надо запасаться впрок.
— А чего у тебя шесть-то ног?
— А того, — говорят три головы, — шесть ног, чтобы как выкинут что-нибудь в магазине, успеть быстрее всех.
— А чего у тебя шесть-то рук?
— А того шесть рук, чтобы дурочки не вырывались.
Выскочили они тут из-под одеяла, схватили Шапочку, отправили к бабушке и скорее на улицу.
А на улице уже давно комендантский час. Патруль их останавливает, говорит:
— Жизнь или кошелек?
Рэкетиры побросали все и бежать без оглядки. Патруль развязал мешок — оттуда бабушка с внучкой.
Ну, конечно, изнасиловали их, то да се, пятое-десятое, спрашивают:
— Как же вы, родимые, в мешок-то попали?
— А так вот и так.
Ну вещи их себе забрали, а Бабушку с Шапочкой отпустили с миром.
— Свет не без добрых людей, — сказала Бабушка.
Шапочка улыбнулась и помчалась скорее домой.
А пока Шапочка к бабушке ходила, папа ее маму выгнал, привел новую маму.
Новая мама выгнала Шапочку, потому что так всегда делали, а старая мама отказалась от нее, потому что так сейчас стало модно.
Но уже Шапочка знала, что мир не без добрых людей, и не испугалась жить одна.
Она поступила в проститутки, очень старалась и начала хорошо зарабатывать. Стала жить-поживать, много-много добра наживать.
Чего и вам всем желаю.
(сказка)
Шел мужик по дороге. Шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел — долго шел. Еще немного прошел — чувствует: завелась в нем нужда, так себе нуждишка, ничего особенного, но все-таки.
Свернул он в лес, в кусты, приготовился избавиться от нужды, вдруг кто-то громко над самым ухом:
— Стой!
Оборачивается мужик, видит — поляна. На поляне сидят все партии, которые у нас есть: коммунистическая, демократических много, лейбористы там, ну где всех упомнить, партий пятьдесят, чтобы не соврать, или около того.
— Чего ты хочешь, мужик? — спрашивают.
— Да я вот, — простая его душа, — по малой нужде.
— Погоди, — ему говорят, — не торопись, сейчас момент судьбоносный.
Сгрудились тут же, стали спорить, как помочь мужику в его нужде, справится ли он сам, так ли все сделает, как надо, или он свой путь найдет неповторимый.
Сошлись на том, что для начала надо издать Указ о помощи мужику в случае нужды.
Мигом создали комиссию (восемь подкомиссий), издали закон, где подробно расписали, что надо делать мужику в случае нужды (права там, обязанности).
В ту же секунду отправили закон к Президенту на подпись, и уже будто бы подписал он, но тут случился с мужиком детский грех.
Срамота, конечно, но зато стало окончательно понятно, что не воспитан он, ленив и пьет много.
А отчего ж еще с великим народом детский грех может случиться?
Три часа живу без Родины. Не дай бог кому! Не дай бог!.. Память отшибло.
Стою на улице; голова ясная, но кто я? Где я?! Речь понимаю, сам говорю свободно, на каком языке, не знаю. Спросить боюсь, неизвестно, что за режим у власти.
Стал вычислять. «Посмотрю, — думаю, — вокруг. Если много зданий древних, величественных, если кругом памятники, статуи, фонтаны, то я в Италии, итальянец сам. Если все в стиле модерн, огромные площади, широкие проспекты, много света, воздуха, то я в Бразилии».
Посмотрел вокруг — первое впечатление… Строили или с похмелья, или вообще не просыхая, потому что криво даже по горизонтали. Точно, это не Италия и не Бразилия. Тогда где я, кто я?
И тут меня осенило. Просто же узнать — прислушаться к людям. Если говорят исключительно о возлюбленных, то я в Испании. Если сплошь о любовницах, то во Франции.
Прислушался… Говорят только о матери. «Вхожу в министерство «твою мать», секретарша «ее мать» на месте, а самого «его мать» нету. Жду «мою мать», идет «его мать» — был в Президиуме «их мать», на приеме королевы «Ее Величества мать». Говорит: «Твою мать!.. И отца… и сына, и святага духа… и пролетариев всех стран их гегемона мать».
Я понял: нету такой страны, чтобы так уважали мать. Тогда кто я, где я?
А уже у меня ностальгия по Родине, тоска смертная. И тут озарение: «Что я гадаю со страной? Для начала определю хотя бы регион, где нахожусь. Зайду в первый попавшийся магазин. Если на прилавках мяса — бери — не хочу, а фрукты не всех времен года, то я в Центральной Европе. Если фруктов завались, мясо через шаг, а рыба на каждом, то я в Японии.
Захожу в первый попавшийся магазин… захожу во второй попавшийся магазин… Да в любой магазин! Из еды — ничего и лотерейные билеты.
Первое ощущение, что еду можно выиграть только по лотерейному билету.
Два национальных продукта — маргарин и соль.
Я понял, что память отшибло навсегда. Где так могут любить маргарин, мне ни за что не вспомнить.
И тут меня осенило по-настоящему. Даже не осенило, а были мне голоса. Сказали: «Что ты мучаешься с регионами? Определи сперва, в развитой ты стране или в неразвитой. Если развитая страна, то любая женщина там — гений чистой красоты. Если государство недоразвитое, то женщина там — друг, товарищ и брат».
Перекрестился, огляделся вокруг — твою мать! Вообще где тут кто? Кто женщина, кто мужчина? Потом смотрю — ага, ага! — женщина помельче, но когда все из одной очереди в другую рысью, то у нее рысь покрупнее. Но конечно, даже с такой рысью она не гений… и даже не друг, товарищ и брат.