И врачи сказали:
— От того, что на Верховном Совете происходит, детей быть не может… это только вредная привычка.
Последнее предложение пришло совсем недавно. Его родил в тишине своей головы один глухонемой мужик.
Суть вот в чем:
— Нефти у нас много, но она кончится. И золота у нас много, но и золото кончится. А вот чего у нас много и ни когда не кончится… так это глупость. Вот бы направить ее энергию себе на пользу!
И все сейчас думают, как приспособить глупость себе на пользу.
Если придумают, то, конечно, догонят и перегонят все развитые и недоразвитые страны.
Но скоро снова банный день. А вот после него и дальше захотят русские хорошо жить или им еще какая блажь в голову вдарит… неизвестно.
Надо подождать немного.
— Ну, здравствуй!
— Здравствуй. Смотри в сторону, будто мы не знаем друг друга.
— Смотрю… Ай и постарел ты! Ай и поседел! На дедушку стал похож. Помнишь дедушку-то, который у большой дороги жил?
— Как не помнить?.. А и ты не помолодел!
— На нервах все, на обещаниях.
— Дети как?
— В университетах… американских. Твои где?
— Мои там же… преподают.
— Ай и пожирнел ты! На бабушку стал похож. Помнишь бабушку-то, которая в лавке работала?
— Как не помнить? А и ты не похудел!
— Да ведь без движения все. Сижу и говорю — вся работа.
— Отложил на черный-то день?
— Отложил в Цюрихе, в центральном банке.
— Хороший банк… То мой банк. А и полысел ты! На папу стал похож, когда он в ЦК КПСС работал. Помнишь папу-то нашего?
— Нашего папу из ЦК КПСС я не помню.
— И я нашего папу не помню.
— Ладно, хорошего понемножку. Свиделись — прощай. Нельзя нам вместе на виду — бросается, что близнецы, разговоры пойдут.
— Прощай, братка. Вот как развела нас жизнь. А ведь с одного начинали.
— Не горюй, братка. Говорят, одним и кончим.
тут человек один из окна выбросился. Конечно, пьяный, конечно, с первого этажа. Но расшибся здорово!., хотя до земли не долетел. Зацепился штаниной за что-то, об стену сильно вдарился.
Вдарился и висит себе. А я как раз мимо шел, я всегда там мимо хожу. Ну, вижу, разбился человек вдребезги, подхожу, может, помочь чем.
Он закурить попросил. Дал ему закурить… Погода хорошая стоит, суббота. Солнце выглянуло.
Жена его в окно выглянула. Видит, висит он, не мешает никому, успокоилась.
Люди стали собираться. Тут же, конечно, районное начальство подъехало:
— По случаю чего демонстрация?.. У нас нет коренных противоречий. Скоро уж точно всего полно будет. Большая просьба — разойтись.
Народ депутатов выдвинул, те загалдели:
— Это не демонстрация. Если бы на каждом доме висело по человеку, тогда это демонстрация. А так — несчастный случай, от жены выбросился, но не разбился.
Начальство тогда посмотрело, не на той ли он штуке висит, за которую флаги цепляют, нет ли политического момента. Он не на политическом висит, они уехали.
Погода хорошая стоит, народа столпилось прорва. Женщины, конечно, плачут, дети играют. Суббота, в общем.
Кавказец один поворачивает этого пьяного, чтобы солнце его со всех сторон одинаково припекало. Ну и висит он, в небо смотрит.
Народу уже — ступить некуда. Цветы лежат у стены, пионеры караул выставили, комсомольцы кооператив открыли, двое в рясах свечи продают.
Тепло, суббота с самого утра.
Ну и, конечно, митинг начался. До мордобоя не дошло, правда… только до многопартийности. «Тигры демократии» объявились, «коммунисты-рецидивисты», «монархисты». Эти говорили, что царевич Дмитрий жив, не зарезали его. «Сексуальных меньшинств» чего-то много сразу образовалось.
Я хотел сперва в какую-нибудь партию вступить — чего делать-то? Потом смотрю — публичный дом открыли, совместное предприятие. Думаю: может, там интереснее.
Там интереснее, но там только за доллары, а за рубли дают… кисть… с краской, можешь написать чего-нибудь на заборе.
Пенсионерам бесплатно давали… без очереди. Сразу им кисть в руку — пиши что хочешь.
А вообще кто чем занимался.
Астрологи предсказывали, что завтра будет… воскресенье.
Из торговли мужик говорил, что завтра ничего уже не будет.
Концерт был. Фокусник выступал. Выходишь к нему со своим паспортом, он р-раз так руками — и фотография твоя, а напечатано уже «еврей».
Ну и ничего интересного больше.
НЛО прилетал… На тарелке так и написано — «ОМОН».
Дождь ливанул — про бога вспомнили, но он недолго шел — забыли опять.
«Мисс митинг» выбрали… по бюсту.
И ничего интересного больше.
От публичного дома часть отделилась… свой публичный дом образовали… на демократической основе.
Листовки откуда-то сбросили — «Вам здесь пудрят мозги, а за углом сахар дают!».
Кинулись некоторые за угол — никакого сахара нет… только семерых задавили.
А так ничего интересного. Милиция в наперсток играет. Интеллигенция матом ругается. А мужик сорвался давно с гвоздя, домой ушел.
Ну и все… В конце «Эротик-шоу» устроили… по-нашему. Ну, то есть на глазах у всех раздели нескольких человек… часы там сняли, кошельки.
Ничего интересного, в общем… Так как-то день пролетел… бестолково.
На рынке подходит ко мне какой-то тип, говорит:
— Я знаю, у вас доступ к государственным секретам. Не согласитесь ли продать Родину за хорошие деньги?
Я сперва даже не понял, переспросил:
— Родину?
Он говорит:
— Да… За хорошие деньги.
Я с презрением спрашиваю:
— Что значит — хорошие деньги?
Он говорит:
— Тысяча долларов.
Я говорю:
— Мерзавец ты!
Он:
— Тысяча двести.
Я говорю:
— Я?! Родину?!.. За тысячу двести?
Он:
— Тысяча триста.
Я рассмеялся ему в лицо, говорю:
— Это, что ли, как у вас принято — зарплата раз в неделю?
Он говорит:
— Как у вас — раз в месяц.
Я говорю:
— Мерзавец ты!
Около нас уже любопытные собрались. Многие предлагают:
— Давайте мы продадим Родину.
Но тип уперся:
— Нет. Только он.
Я вижу — все кругом чем-то торгуют: расписанием поездов, схемами оборонных объектов, режимом работы женской бани, рецептами самогона. И я… не заколебался, нет! Но удивился.
Тот тут же говорит:
— Тысяча девятьсот!., в день.
Кругом кричат:
— Соглашайся! Соглашайся!
Рожи у всех развратные. Я думаю: «Нет! Назло им буду торговаться».
Говорю:
— Две тысячи в день!
И тип сломался:
— Согласен.
Отсчитал две тысячи, говорит:
— Скажи все-таки, почему так дорого?
Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
— Потому, чужеземец, дорого, что Родина!., самое дорогое, что у нас есть.
— Простите, это мне померещилось или это у вас написано?
— Где?
— На ценнике.
— А что там написано?
— Сто рублей написано!
— Вам померещилось.
— Спасибо. А то я уже холодным потом покрылся. Думаю: было три рубля — стало сто!
— Это не сто, это вам померещилось.
— Спасибо. А что там написано?
— Там написано семьсот.
— Не сто?
— Нет, написано семьсот.
— Семьсот за кило?!
— За «пол». За кило две тысячи.
— То есть как? Кило только в два раза больше, чем полкило.
— Это вес, а у цены же меры нет.
— Мне сорок грамм, пожалуйста.
— Мы сейчас не отпускаем.
— Почему?
— Меняем цены.
— И сколько же будет?
— Сто рублей.
— Полкило?
— Сорок грамм.
— А револьвера застрелиться у вас нет?
— Есть. Десять тысяч.
— А один раз выстрелить?
— Двести рублей, если со своим патроном.
— Ас вашим?
— Шестьсот.
— У меня не хватает.
— Значит, вам не повезло — вам придется жить при этих ценах.
* * *
— Скажите, пожалуйста, вот эта лампа сколько стоит?
— Это люстра.
— Это люстра?!
— Да.
— С одним патроном всегда была лампа.
— А это люстра. Семь тысяч.
— Такая поганенькая семь тысяч?!
— Ручная работа.
— А почему штамп заводской?
— Это деталь с завода.
— Так вы что, из ворованного собираете?
— Это — коммерческая тайна.
— Такая поганенькая… Она небось и не светит.
— Светит. Светит — ослепнуть можно!
— Ну, включите… Ну, включите!
— Она включена.
— Тогда выключите… Ну и что — никакой разницы. Я же говорю: лампа и лампа.
— Это люстра! Единственный экземпляр.
— Ну, пусть люстра. За семь тысяч никто не купит.
— Да иди ты! «Не купит». Уже тридцать ламп продали.
* * *
— А вот за десять рублей — это что?
— Это?
— Да. Что это такое?
— Не знаю, вчера завезли.
— Кочерга, что ли?
— Не знаю. Может быть.
— Вряд ли. Наверное, ветки обрезать.
— Не знаю, может быть.
— Или кочерга?
— Не знаю. А вам что нужно?
— Я сам не знаю. Мне все нужно, но все дорого, а тут смотрю — божеская цена. Может, это грабли… с одним зубом?
— Не могу сказать, вчера завезли.
— Или это шторы поправлять?
— Не в курсе совсем.
— Или кочерга?
— Не знаю.
— Три штуки выпишите.
Через пять минут с другим покупателем.
— Простите, это что у вас за тысячу триста?
— А вы не видите?.. Это «Универсал-92»-кочерга, обрезать ветки и грабли поправлять шторы.
* * *
— Красавец, почем рубашка?
— Восемьсот.
— Да подавись ты, урод!
* * *
— Молодой человек, почем ветчина?
— Тысяча за килограмм, бабусь.
— Килограмм-то мне не съесть. Мне граммов двести.
— За двести граммов — двести рублей.
— Милый ты мой, как же?! За двести граммов — двести рублей?!
— Да.
— Сколько же тогда килограмм стоит?